Чтоб не оставалось сомнений, что это именно тот «Москвич» и приехал он по мою душу, из него вышла капитан Сычова и встала на проезжую часть: мол, вылезай, гад, твоя песенка спета. Ей-богу, до вчерашнего понедельника я мог бы посетовать на некоторую монотонность жизни.
Притормозив, я выглянул из окна.
– Светлана Анатольевна, хотите, повешусь на это столбе?
Казалось, она обдумала мое предложение.
– Выйди, поговорим. Пять минут, не больше. – В голосе ее прозвучало едва ли не извинение.
Что делать? Я припарковался рядом на тротуаре и, выходя, указал на свои часы.
– Время пошло.
Сычиха окинула меня хмурым взглядом. Будто решала в уме задачу, в которой я был одним из неизвестных.
– Что стоять, – буркнула она, – давай пройдемся.
– Под ручку? – уточнил я.
– В теньке походим, – проигнорировала она шутку. Очко в ее пользу.
Красный «Москвич» был пуст: других сотрудников МУРа не наблюдалось. Улочка также была пуста, словно в испанском городке в часы сиесты. И девушка в джинсах, офицер уголовки, приглашала меня прогуляться. Обстановка напоминала кадр из мистического триллера.
– Ладно, – кивнул я. – Только без предисловий.
Мы перешли на другую сторону улочки, в тот самый тенек. И Сычиха взяла быка за рога:
– Один вопрос и деловое предложение…
– Стоп! – перебил я. – Сперва мой вопрос.
Ее серые глаза блеснули сталью. Ну конечно, вопросы здесь задает она.
– Слушай, я не уполномочена…
– Светлана Анатольевна, либо вы отвечаете, либо приходите с ордером. Часы, между прочим, тикают.
Она так напряглась, словно прикидывала, расстаться ли ей с невинностью сейчас или отложить на после обеда. Практические соображения победили.
– Задавай, – разрешила она с неохотой.
– Кто такой Павел Тимофеевич и почему вы обозвали его Хлыстом?
Ее удивленный взгляд выразил облегчение.
– Ах, заступничек твой… Хлыстин – то ли вор в законе, то ли сам по себе – толком неизвестно. Первый такой случай на моей практике. У Хлыста корпорация под названием «Стратосфера»: цветные металлы, элитное строительство, лекарства, бензин, сеть супермаркетов. Это легально. А что подпольно – сам черт ногу сломит. К Хлысту не подступиться: он и группировки в кулаке держит, и в правительство дверь коленом открывает. Гнида редкая, но ухватить его… не знаешь даже, с какого бока. Притом в такое дерьмо ухнешь…
– Понятно, – ввернул я. Хоти ни шиша мне не было понятно. – Я-то ему на кой?
Сычиха пристально на меня посмотрела:
– Это и меня интересует, Француз. Очень интересует.
Я пожал плечами:
– Полагаю, скоро выяснится. Ладно, Светлана Анатольевна, ваша очередь.
Мы прохаживались по тротуару туда и обратно. Не сводя с меня взгляда, Сычиха вдруг улыбнулась. И опять нельзя было не заметить, что улыбка чертовски ей шла.
– Где ты был вчера с десяти до часу ночи? – спросила эта милицейская стерва.
Я и бровью не повел.
– Дома. Подтвердить может только жена. Простите, мне очень стыдно.
На иронию Сычиха не прореагировала, лишь кивнула с таким видом: дескать, чего от тебя еще ждать. И сказала:
– Жена у тебя – глаз не оторвать. Я сперва аж обмерла от зависти.
Я опешил (очко в ее пользу) и осведомился:
– Что совершил Француз в указанное вами время?
Она вздохнула:
– Винный магазин на Таганке. Убит сторож.
– Приемом карате, – подхватил я. – И, разумеется, открытка с навязчивой подписью.
– Именно навязчивой, – согласилась Сычиха. Третье очко в ее пользу.
Что-то я наладился подсчитывать очки. Не к добру.
– И в связи с этим, – догадался я, – у вас ко мне предложение.
Она кивнула, отведя взгляд.
– Конечно, Француз, я под тебя покопаю, чтобы вполне убедиться, но… Я уже не верю, что это делаешь ты. Я, конечно, не Зигмунд Фрейд, но не тот ты человек, чтобы такое творить.
– Догадался, Штирлиц, – не удержался я.
Она развела руками:
– Ну не Штирлиц, айм сори. Но гниду эту я изведу.
Я бросил взгляд на облачка, затем – на хмурую Сычиху. И этот мир не казался мне уж столь безнадежным.
– Трудновато придется, Светлана Анатольевна.
Она отмахнулась:
– Разберусь. У меня вот какое предложение: уезжай из Москвы, Француз. Хоть на месячишко. Ляг на дно, чтоб ни одна собака не знала, где ты. И не высовывайся.
Черт возьми, это уж слишком. Не многовато ли желающих выпереть меня подальше?
– Какого рожна? – осведомился я нелюбезно.
Она снизошла до объяснений:
– Если ты свалишь, здесь останется лишь один Француз – которого мы ищем. Что бы он ни сделал, к тебе это уже не привяжут. Мы выйдем с ним стенка на стенку, без подставок Сваливай, пока я не возьму эту мразь.
Я постарался сохранить самообладание:
– Светлана Анатольевна, а начальство ваше в курсе этого грандиозного проекта?
Она изучала шнурки своих кроссовок:
– Им лучше не знать. А то меня турнут.
– И правильно сделают, – отрезал я. – Поскольку вы не только не Штирлиц, но даже не майор Пронин.
Щеки ее вспыхнули:
– Слушай, заткнись! Мое дело предложить…
– Сама заткнись, умница. – Я постучал себя по лбу. – Гнать тебя надо из МУРа за профнепригодность.
Она покраснела до ушей и встала в стойку, в очередной раз намереваясь на меня напасть. Однако взяла себя в руки, перевела дух и спросила:
– Почему?
– Потому что, – ответил я, – при данном раскладе я не могу даже съездить на пикник, не то что свалить из Москвы.
Подумав, она потребовала:
– Объясни.
– Боже мой, Света! Если я съеду с квартиры, где прописан, а грабежи будут продолжаться, что подумают в твоем ведомстве?
На лице ее, как говорится, отразилось понимание.
– Решат, что ты ушел в подполье и действуешь оттуда…
– Дошло! Если у вас имеется версия, пусть хилая, что меня кто-то подставляет, стоит мне исчезнуть – оба Француза сольются в одного. Только вообрази: возвращаюсь я Домой, скажем, через месяц, а бандюгу ты не поймала…
– И тебя можно брать тепленьким, – сконфузилась Сычиха. – Никакое алиби не сработает.
– Естественно, – подхватил я. – Если, например, окажется, что в момент совершения преступления Француз находился в ресторане при двадцати свидетелях, то невозможно будет установить, я это или двойник. Ситуация тупиковая.
Сычиха скосила на меня глаза:
– Какой двойник?
Впору было язык себе откусить.
– Так, – отмахнулся я, – одна гипотеза.
– Выкладывай. Важна любая зацепка.
– Да нет, это бред, просто…
Из-за поворота выехал и понесся в нашу сторону бежевый «Чероки» с тонированными стеклами.
Хмуря брови, Сычиха настаивала:
– Что за гипотеза? Колись.
За мгновение до того, как джип поравнялся с нами, я прыгнул, сбил девушку с ног и накрыл своим телом. Из джипа раздалась автоматная очередь, которая прошила бы нас обоих насквозь, если бы я не был я. Сантиметров за тридцать до моего тела пули распались на молекулы, выделив тепло, совершенно излишнее в эту погоду. «Чероки» умчался и скрылся за поворотом. Там и сям стали появляться люди, словно пробудилось сонное царство. Я встал и помог подняться Сычихе. Отряхивая джинсы, она хладнокровно осведомилась:
– В тебя или в меня?
Я криво усмехнулся:
– По-моему, из Москвы надо линять тебе.
Она взглянула на меня в упор:
– Почему мы живы, Француз?
– Они промахнулись.
– Угу. А возле бара я упала в обморок.
– Так и было.
– Не мели хреновину.
Я тоже отряхнул джинсы.
– Светлана Анатольевна, у вас имеется другое объяснение?
Не сводя с меня изучающих глаз, она поправила:
– Света. Так лучше.
– Света, – я направился к «жигуленку», – уезжай из Москвы. Срочно. – Я приоткрыл дверцу. – Добрый тебе совет: возьми отпуск и уезжай.
Она смотрела так же изучающе:
– Что будет, если уеду?
Я сел в машину, захлопнул дверцу и выглянул в окно:
– Найду змея и убью.
– Без меня?
– Именно.
Ее серые глаза приобрели оттенок стали:
– Хрен тебе, Глеб Михайлович Грин.
С этим я и уехал. Спорить с нею было бесполезно. Однако, подъезжая к дому, я вновь подумал, что в мире этом не так все плохо.
Но и не слишком хорошо, увы.
ГЛАВА 9
В квартире стояла гробовая тишина. Я не встревожился, так как предположил, что Дашка с Ильей, устав анализировать свалившиеся проблемы, отправились на прогулку в шкаф. Это предположение подтвердилось тем, что на кухонном подоконнике лежала папка Ильи, а листы с уравнениями раскиданы не были. Значит, рассудил я, работать он закончил. Достав из холодильника пакет кефира, я вскрыл его и, прихлебывая, прошел в комнату. Здесь я их и обнаружил.
Илья с Дашкой молча сидели на диване. Выглядело это столь необычно, что я буквально застыл в дверях. Не реагируя на меня, Дарья рассматривала свой маникюр. А Илья из приличия кашлянул и воззрился на меня, как на графа Дракулу.
– Привет! – произнес я растерянно.
Дашка и бровью не повела. А Илья пробормотал:
– Мы вроде уже виделись.
Признав первую свою реплику неудачной, я наугад произнес вторую:
– Как дела у вас?
Похоже, опять получилось невпопад, поскольку Илья осуждающе покашлял, а Дарья подняла на меня зеленый пылающий взгляд.
– Выметаться сразу или можно вещички собрать?
Я опустился на пол, чуть подумал и спросил:
– Что я сделал?
Теперь выстрел был точным: жена так и взвилась.
– Глеб, давай не будем! В конце концов, мы взрослые люди…
– Сядь! – рявкнул я. – Повтори точно, что я сказал и сделал!
В глазах Ильи мелькнула догадка:
– Дуська… чтоб я так жил!
Дашка ошеломленно на него воззрилась, затем перевела взгляд на меня, и по щекам ее потекли слезы. Соображали они быстро, мои золотые.
– Господи… – всхлипнула жена, – его же от тебя не отличишь.
Я вскочил с пола.
– Да ну? Значит, я плохо сегодня выгляжу. – В таком бешенстве я давно не был. – А ты куда смотрел, говнюк?! – накинулся я на Илью. – Где твои аналитические мозги?!
Илья протестующе выставил руку:
– Старик, меня тут не было. Я ходил в шкаф купаться. Думал, может, повезет без дождя…
– Ну и как, блин, искупался?!
– В лучшем виде, блин! Возвращаюсь, а она тут рыдает. С Глебом, говорит, разругалась. Глеб, говорит, уходя велел: «Когда вернусь, чтоб духу твоего здесь не было!» Что я должен был думать, старик?
Тут, как говорится, мне совсем поплохело.
– Ты должен был думать, Илья! Думать, и ничего более! Интересно, что тебе должны обо мне рассказать, чтобы ты не поверил?! Что я режу на кусочки младенцев и уплетаю на десерт?! Да и то – кто меня знает! Не правда ли?!
Илья теребил бороду, уставясь в пол.
– Ладно, ша… прокол вышел.
– Это все я! – всхлипывала Дашка. – Не понимаю, как я могла…
– А ты, – обернулся я к ней, – упаковала уже вещички? Не помешал?
Она бросилась ко мне:
– Он же твоя копия: голос, жесты…
Я отстранился:
– Неужели?! Помнится, кто-то хвастался, что читает мои мысли. И что же прочла ты у двойника? Или шрифт был мелкий?
– Глеб, ну пожалуйста…
– Прочь руки! Значит, я способен тебя выставить?
– Не знаю, что на меня нашло. Он выстроил такую иезуитскую аргументацию…
– В таком случае, радость моя, тебе тот же вопросик, что и Гольдбергу. Только перефразируем применительно к обстановке. Что я должен сделать и сказать, чтобы ты догадалась, что это не я?
Дашка сердито притопнула ногой. Волосы ее были всклокочены, по щекам катились слезы, а глаза сияли. И не было в этих глазах ни раскаяния, ни горечи – одна лишь радость оттого, что все так замечательно объяснилось.
– Слушай, засранец! – прикрикнула она. – Согласна, я облажалась! Ты должен меня наказать!
Илья хихикнул и уселся на диван, положив ногу на ногу.
А я нахмурил брови:
– Золотые слова. Как наказать?
Дашка вздохнула. Затем задрала сзади платье, выставив трусики.
– Шлепай.
Илья заерзал на диване:
– Эй, прекрати это…
– Не лезь в мою личную жизнь, Гольдберг! – Дашка повернулась ко мне спиной. – Шлепай. Желательно, мягким поглаживанием.
Мы с Ильей расхохотались. Подняв с пола пакет кефира, я сел на диван. Дашка мигом устроилась рядом.
– Стасу дозвонились? – осведомился я.
– Да, – ответили они дуэтом.
– Где же он, черт побери?
– Едет, – сказал Илья.
– Из загорода, – дополнила Дашка. – Плохо было слышно.
Я хлебнул кефира.
– То есть вы ничего ему не рассказали?
Дашка мотнула волосами:
– Даже не намекнули. Решили: здесь, на месте.
– Кстати, что новенького? – спросил Илья. – Разузнал что-нибудь?
Я еще отхлебнул кефира
– Практически очень мало.
Илья наклонился в мою сторону.
– Выкладывай. Для домашнего анализа.
Дашка выдохнула мне в лицо:
– Извини, что мы не в форме.
– Еще бы, – сказал я. – После такой жестокой порки.
Мы втроем рассмеялись.
Дашка постучала себя по лбу:
– Боже, что я за идиотка! Ведь у двойника юмор на нуле!
– Ценное наблюдение. – Допив кефир, я смял пакет. – Только что оно нам дает?… Ладно, для домашнего анализа. – Я проинформировал их о том, что узнал от Папани про лже-Француза. Поведал о господине с тросточкой и о новом нападении на Сычиху.
Глаза Ильи загорелись:
– Ни фига себе! Сколько прелестей за полдня! А тут сидишь над этой математикой, корпишь… Даже когда является двойник, я почему-то отсутствую.
Дашкины глаза, напротив, погрустнели:
– Начинается. Круги расходятся, и конца не видно. Как со Змеиной пирамидой.
Я пригладил ее волосы:
– Что за панические настроения? Отвези-ка Илюшку ДОМОЙ.
Дарья пристально на меня посмотрела:
– А ты?
– Дождусь Стаса.
– Мне рано еще домой, – буркнул Илья.
Дашкин взгляд продолжал меня жечь.
– Гольдберг, ты не врубился? Он же надеется, что мы уедем, а двойник вновь придет в гости. Тут он с ним и разберется. – И, предупреждая мой вопрос, пояснила: – Двойник, судя по всему, предпочитает являться лишь тогда, когда кто-то из нас в одиночестве.
Обалдеть! Дашка не переставала меня изумлять.
– Учись, Илья, – сказал я как бы в шутку. – Вот кто у нас аналитик. Временами.
Илья со вздохом поднялся с дивана.
– У меня тоже вагон идей. Только не созрели.
– Давай, старик. – Я передал жене ключи от машины. – Не церемонься, тут все свои.
Мы прошли на кухню, где Илья взял с подоконника свою папку и сказал:
– Он хотел вас поссорить.
Дашка фыркнула:
– Гольдберг, ты гений. Сам додумался?
Илья резко к ней обернулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41