Сейм же явно против Морица, выборы считает незаконными.– Баронам уже известно. Пришли в замешательство. Паче же боятся вас, ваша светлость.Страх причиной или упрямство – собрались не все, лишь шестнадцать седых голов серебрились в ратуше, в косых лучаx солнца. Они скупо проникали сквозь узкие окна, не нарушая прохлады под сводами зала в жаркий июльский день, и некая враждебность, будто струившаяся в воздухе, перехватывала дыхание.– Я пригласил вас, господа…Рука на эфесе шпаги, твёрдо. Тон взял фельдмаршальский, почти приказной. Её величество поручила заявить – никаких уступок она не сделает, Морица не признает и крайне возмущена тем, что шляхетство здешнее оказывает ему покровительство. Надлежит выдворить сего искателя, учинишь ландтаг и обсудить предложение её величества. Милостивая императрица не иное что преследует, как безопасность и процветание Курляндии. Упрочив союз с Россией, она получит неодолимую защиту.– Если я не услышу от вас согласия, господа, значит, вы оказываете противность её величеству Разрываете союз между нами. Вынуждаете меня применить меры чрезвычайные, по силе моих полномочий…Фразы, давно выученные, отработанные с парламентариями, с дипломатами. После каждой томящая пауза – фельдмаршал переводил дух, оглядывал сурово сидящих.– Грозите нам Сибирью? – Старик фон Сакен приподнялся, багровея, выкрикнул и схватился за сердце.– Не имею такого намерения, господа, видит Бог. От вашей политики зависит.Поникли седые головы. Фон Сакен тяжело, гулко дышал. Князь заговорил мягче.– Наша мудрая государыня… Всей Европе известная ревнительница просвещения… Особливо благосклонна к здешним землям, уважает свято дворянские вольности… Так же и я… Во мне, господа, вы всегда найдёте друга…И довольно с них. Теперь удалиться. Не снимая руки со шпаги, выразил надежду на благополучный исход. Коротко, величаво кивнул, прощаясь. Лестное, ласкающее чувство – его боятся. Никто ведь не посмел перебить, кроме президента. Покорны, значит?Но нет, к удивлению князя, стоят на своём. Гонора-то набрались! С чего бы это? Может, англичане поощряют, курсирующие в балтийских водах… Бестужев вечером рассказал – от созыва ландтага уклоняются, дворянам объявят только о желании царицы созвать оный. Прежняя резолюция, мол, неизменна. Князю Меншикову герцогом Курляндии быть не можно, ибо он иноверец, а другие кандидаты её величества слишком молоды. Отвергнут и протеже Фердинанда.Вцепились же в Морица!А казалось, были напуганы… Вот оно как, в тихом-то омуте! Царица в надежде, письма победные приносит ей почта из Митавы. Извещает её нижайший раб и верный слуга, что вразумил баронов, ландтаг назначили. Выходит, обманывал… Ну, отступать поздно.Светлейший поздно лёг почивать – рассуждал при плотно закрытых дверях с Гороховым.– Подозреваю, гадит мне Бестужев.Наперсник того же мнения.– Лживый он человек, батя. С Анной любезничает, с саксонцем. . В карты играет с ним. Бароны вокруг вьются. Шептался вчера с одним…– Кончать надо, Горошек, кончать. Я завтра отсюда трогаюсь, в Риге буду. Ты здесь нюхай, чем пахнет. Спросят – отвечай: принц, мол, войско формирует, ждите! Драгун подниму, дивизию фон Бока… И так столь канителились!– Война, батя?– Начнут стрелять, так уж не спустим.– Одумаются, чай…Развернули карту. Горохов провёл ногтём черту – путь вторжения. Ноготь пересёк зелёный разлив лесов и остановился на прогалине цвета зреющей нивы.– Гляди, батя! Тут как раз вотчина фон Сакена… Пшеница-то колосится, чуешь? Привести полк – и битте, экселенц, ваше поле нам для экзерсиса годится. Как начнут солдаты топтать, барон и лапки кверху, капут Курляндии!– Дельно, Горошек!Восторг и преданность в глазах наперсника. Кто ближе его, не считая домашних? Никто! Одна отрада, одна опора средь злобы и зависти. Поистине единственный есть способ обрести настоящего помощника – это воспитать с детства, точно так, как великий государь взрастил своего камрата.– Время, Горошек, время! По-тихому и быстро, главное – быстро, пока не помешали…Позволенья просить ни к чему – царица вряд ли благословит. От военной акции остерегала… Угадать бы, что ей Бестужев плетёт… Благоприятства от него быть не может И курляндцы пишут, небось жалуются…Что посоветовал бы Неразлучный? Разрубить сей узел! Захватить Курляндию, захватить не мешкая и – рапорт в Петербург. Победителей не казнят.
Опасения светлейшего подтвердились. Екатерина осведомлена, в Риге он застал её послание.«Вы их принудили держать новый ландтаг, но мы не знаем, будет ли то к пользе наших интересов, ибо и Польша за то на нас может озлобиться».Рекомендует совещаться с дипломатами – они-де лучше знают состояние дел. Обидно… Последние строки послания убийственны – упадок сил причинили и удушье. Пора ему восвояси… Предпочитает владычица иметь его в Петербурге. «И здесь есть вам не без нужды для советов о некоторых новых и важных делах». Подсахарила пилюлю…Коварный недруг рисуется князю во дворце рядом с Екатериной, макающей кусок бисквита в венгерское. Кто же? Перебирая вельмож, его светлость приходит в пущее расстройство – в груди словно камень. Ответить бы… Курляндия у ног твоих, присягнула русскому герцогу, прими же под скипетр свой сие прибавление к Российской империи!Кликнул ведь Горохова, диктовать собрался. Впал в исступление. Спасибо ему – дал успокоительное, уложил в постель. Спас от конфуза…Поход со дня на день откладывался. Драгунские лошади оказались вдруг недокормлены, отощали. И виновного не найти – в магазинах иссякли запасы корма. Кавалерии столько, вишь, не ждали… Дивизия фон Бока, рассыпанная по летним квартирам, стягивается лениво, и терпенья уже не стало торопить немца – пыжится, каблуками бьёт, изъявляя покорность, а толку-то… Приказ ему ох как не по душе! Отвратительное бессилие чувствует фельдмаршал. Сдаётся, ноги в трясине вязнут, башмаки пудовые, топь засасывает всё глубже.И вот снова щелчок от матушки-царицы. Дивизию фон Бока двигать в Курляндию запрещает.Не знает князь, что весь вельможный Петербург озабочен событиями в герцогстве. Остерман огласил жалобу Морица. «Что сказала бы российская императрица, если бы подобным образом вздумали поступить с народом, находящимся под её властью? Состояние Европы таково, что малая искра может произвесть всеобщий пожар.» Вице-канцлер, вершитель иностранной политики, всегда бывший в аккорде с Меншиковым, теперь не находит ему оправдания. Порицают его голштинцы, Верховный тайный совет требует отозвать.Обеспокоена и Варшава.Светлейший ещё понукал и стращал баронов, гоняя курьеров из Риги в Митаву, когда следующее послание императрицы легло перед ним. Удар сокрушающий нанесла матушка. Не советы, не уговоры и назидания – строжайший приказ.Девятнадцатым июля помечен рескрипт – чёрная дата в судьбе князя, поражение едва ли не тяжелейшее. Корона герцога, к которой он, казалось, уже прикоснулся, уже примерял, – неужели она потеряна? Достанется другому… Привиделся Мориц, провожающий его с улыбкой презрения, торжества.– Поплачешь у меня, паскуда!Горохов мог бы напомнить светлейшему, что шансы саксонца ничтожны, ему скорее всего предстоит фиаско. – И тем самым утишить ярость. Нет, преданный оруженосец воспылал тем же негодованием. Уехать, но сперва отомстить… Вдвоём, наперебой, начали изобретать наказания – изощрённые и неосуществимые. Хоть и незаконный сын, но ведь королевский, союзника Августа…– Выведем его на границу, Горошек, и адью, дуй, не оглядывайся! Пинка хорошего бы дать…Резиденция Морица – на окраине замкового парка, двухэтажный особняк, обнесённый высокой каменной оградой, – охраняется денно и нощно часовыми. Визиты к невесте претендент совершает пешком или в портшезе, слуг при нём двое, вооружённых пистолетами и шпагами. Если устроить засаду в зарослях, у дороги, навалиться дружно, – опомниться не успеет.– Пойди, Горошек, прикинь!Парк открыт для всех и редко бывает безлюден. Немцы аккуратны, чертовски аккуратны, нету чащоб, бурелома, негде спрятаться. Зря шатался там адъютант, переодетый бюргером. Тьфу, будто языком вылизано!– Шуметь – так на весь кирхшпиль, – решил светлейший. – Запомнит нас Митава.Драгуны обучены драться и спешившись, есть и пехота, несколько сот солдат, против саксонца и его наймитов. Сколько их? Человек шестьдесят-семьдесят, не больше. Правда, позиция у них на возвышенности, в зданиях, выгодная. Допустят ли до штурма? Фельдмаршал, распоряжаясь, ворчал досадливо:– Белый флаг выкинут, бродяги.Но Мориц каким-то образом узнал, что его противник презрел политесы и взялся за оружие. Друзья-бароны помогли, пополнив маленький гарнизон. Светлейшему докладывали об этом, он отмахивался, ибо переставал рассуждать здраво, жил и действовал в лихорадочном, злом, ослепляющем возбуждении. Начал трезветь, лишь когда солдаты его, сунувшиеся к ограде, оказались под шквалом пуль.Отступили с потерями. Горохов прибежал, держа продырявленную шляпу. Обомлел, увидев глаза патрона, налитые бешенством.– Артиллерию надо…Безумным показался князь в тот миг, потому и нашёл Горошек мужество возразить.– Батя… А если убьём Морица…Дошло не сразу. Перестрелка ещё шла, на крышу сторожки, превращённой в командный пункт, падали ветки, сбитые пулями. Лопаты, сваленные в углу, были весьма кстати. Копать позиции для пушек. Значит, форменная осада.– Пропади он пропадом, мать его…Однако затяжная военная акция вовсе не входила в план. Ещё менее – гибель саксонца. Князь схватил лопату, сквернословя, крушил ею кирпичный пол.– Нельзя здесь копать, батя, не наше тут. Не наша земля…Растерянный, оглушённый пальбой и неслыханным потоком ругани, адъютант бормотал, что приходило в голову, пятился от благодетеля, шагнувшего к нему с поднятой лопатой, и вдруг с громадным облегчением услышал:– Домой, Горошек!Как ни горько было, дал отбой. Спешно похоронили убитых, поместили раненых в лазарет и снялись на другой же день, прочь из проклятой Митавы, скорее прочь!
Мориц с места не сдвинулся. Своевольство Курляндии по-прежнему чинит беспокойство её соседям.Снова заседает польский сейм. В помощь послу Бестужеву в Варшаву отправлен Ягужинский. С ним тяжёлый, окованный железом ларец с червонцами. В списке российских кандидатов Меншикова нет – царица вычеркнула. Вместо него принц Любекский, племянник голштинца. Червонцы тают, не принося эффекта. Паны, стуча каблуками и саблями, отвергают всех претендентов. Конец герцогству! Как только умрёт Фердинанд, Курляндия станет воеводством Речи Посполитой.Звали на сейм Морица – на суд, по сути. Не явился, чем ещё более возмутил панов. Вынесли приговор заочно – «считать узурпатором, разбойником, которого каждый вправе безнаказанно умертвить». Досталось и королю от разгневанных ораторов – двуличен-де, бесчестную ведёт игру, тайно потворствует сыну.Две короны у Августа, польскую удержать особенно трудно. Мгновенно сменив милость на опалу, родитель отправил к Морицу эмиссара с наказом – покинуть Курляндию немедленно. Строптивец ответил вежливо, с достоинством.«Я уже не принадлежу себе и не могу отказаться от данного мною слова. Я был единодушно избран этим знаменитым дворянством…»Соперник его посрамлён, бароны восхваляют славного рыцаря, поборника независимости. А светлейший стремительно, ни с кем не простясь, покинул поле своего поражения. В Риге задержался – чёрные флаги, герольды Глашатаи

извещали о смерти губернатора Репнина. Можно ли было не отдать последний долг? Потом до Ревеля звучал в ушах похоронный плач оркестра.В многобашенном городе эстляндцев другая музыка достигла слуха – дудка боцмана пиликала на английском корабле. Стоит на рейде мирно, орудия зачехлены.Три дня провёл князь в своём доме, слушал доклады военных. Жалоб на гостей, хоть и незваных, нет. Пришлось принять королевского вице-адмирала и отдать визит. Словно в тумане промелькнул он, холодновато-учтивый, пропахший диковинным, пряным, щекочущим ноздри табаком. От сего и от пустых политесов чуть не тошнило.Наскоро осмотрел крепость, собственную загородную мызу. Остаток пути, мучимый нетерпеньем, одолел за два дня. В Петербурге, не заезжая домой, – прямиком к царице.Было шесть часов вечера. Екатерина обедала. К столу звать не изволила, заставила ждать. Гневается… Сидел с видом оскорблённым, на расспросы вельмож отвечал коротко:– Палки просят курляндцы.Негодует самодержица, – сказали ему. Вчера приехала Анна, слёзно просила за себя и за Морица, а светлейшего честила такой немецкой бранью, которой от женских особ не слыхивали. У Бирона, верно, набралась, на конюшне…Что ж, будет ненастье, будет и вёдро. В монаршие покои князь вбежал задыхаясь.– Слава те, Господи! – воскликнул он обрадованно – Здорова… Я на крыльях летел, с дороги к тебе прямо, не пивши, не евши… Сорвала меня… Думаю, что приключилось? Всякое ведь в голову лезет, все мы под Богом ходим…Екатерина, отяжелевшая после обильных яств, грузно вдавилась в диван, молчала. Презрительная улыбка, чуть тронувшая её губы, исчезла, лицо окаменело. Данилыч понял, что допустил фальшивую ноту.– Сорвала меня, – повторил он горестно – Пошто? Мне бы побыть ещё, уладил бы, довольна была бы…– Ты грубый человек, Александр.Отчеканила резко, отвела взгляд куда-то в сторону, будто к некоему свидетелю.– Матушка! Наплели тебе…– Грубый, грубый… Это стыд, большой стыд. Я вся красная за тебя.– Да полно! Я с баронами по-хорошему. Обещали мне… Бестужев напортил.Обязан был стараться за кандидата её величества, так нет –зависть помешала, спесь боярская. Смутил, лукавый, дворян речами, посеял шатость в умах. И Анна тоже…– Дивизия Бока готова была. Двинуть бы для внушения… Пошто запретила? Теперь, полагать надо, поляки ворвутся. Ворвутся, матушка, как пить дать.– Это я не позволю.Приподнялась рывком, затем вдруг обмякла. Данилыч увидел синие жилки, почерк Бахуса, выступившие на щеках. Складки у рта углубились, второй подбородок стал заметнее. Стареет амазонка, удержится ли в седле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114