– На что вы надеетесь, когда…
– Что такое человеческий страх? – снова не дал договорить ему Дейсейн.
– Это как свет маяка, указывающий дорогу домой. Проникните в эти страхи – и вы познаете его подспудные мотивы. За любым страхом таится насилие огромной…
– Чепуха! У меня нет…
– Вы же врач. Вам об этом известно лучше, чем кому-либо.
Паже молча уставился на него. Вскоре он признал:
– Да, конечно, каждый человек испытывает страх смерти. И…
– Больше, чем это.
– Вы считаете себя каким-то богом, Джилберт? Вы просто ходите вокруг да около…
– Ответьте мне, «взлетит ли орел по твоей команде и совьет ли гнездо среди высоких скал»? – начал Дейсейн. Он покачал головой. – Чему вы поклоняетесь?
– А… вот оно что – религия. – Паже облегченно вздохнул. – Тебе не нужно бояться ужаса ночи, ни стрелы, днем летящей; ни чумы, крадущейся во мраке; ни разрушения, опустошающего все в округе в полдень. Вы это хотите услышать. Что…
– Нет, не это.
– Джилберт, я не настолько невежественен в этих вопросах, как вы, наверное, себе вообразили. Если я соглашусь на ваше предложение, то можно расшевелить такое…
– И что же именно?
– Мы оба знаем, что это невозможно предсказать заранее.
– Вы проводите эксперимент от имени общины… группы, общества, которое не хочет, чтобы я лез в его дела, – произнес Дейсейн. – Так чему же на самом деле поклоняется это общество? С одной стороны вы говорите: можете смотреть и изучать все, что только пожелаете. А с другой – захлопываете двери. В каждом действии…
– Неужели вы в самом деле верите, что кое-кто из нас пытался… убить вас… ради безопасности общины?
– А разве нет?
– Неужели не найдется других объяснений?
– Каких же?
Дейсейн пристально смотрел на Паже. Вне всякого сомнения, доктор был встревожен. Он избегал взгляда Дейсейна, руки его при этом двигались бесцельно, а дыхание участилось.
– Общество никогда не верит, что оно может умереть, – сказал Паже. – Из этого следует: общество, как таковое, никогда никому не поклоняется – если оно не может умереть, то никогда и не предстанет перед Высшим Судом.
– И в таком случае, – продолжил Дейсейн, – оно может вытворять такие мерзости, какие отдельному человеку никогда бы и в голову не пришли – его бы просто стошнило от одной только мысли об этом.
– Возможно, – пробормотал Паже. – Возможно. Ну хорошо. Почему вы решили проверить меня? Ведь я никогда не пытался причинить вам зла.
Дейсейн, ошарашенный этим вопросом, отвел взгляд в сторону. За окном сквозь зелень деревьев он увидел полоску холмов, которые окружали Сантарогу. Он чувствовал себя пленником этой гряды холмов, запутавшимся в паутине собственных мыслей.
– А что вы скажете о людях, которые пытались убить меня? – резким тоном спросил Дейсейн. – Они что, подходящие объекты для исследований?
– Мальчик – возможно, да, – ответил Паже. – Мне все равно придется исследовать его.
– Пити, сын Йорика, – заметил Дейсейн. – Один из неудавшихся экспериментов, да?
– Не думаю.
– Еще один человек с раскрепощенным сознанием… как я?
– Вы запомнили это?
– Тогда вы говорили, что внешний мир умирает, что вы отгородились от него здесь… с помощью Джасперса.
– Да, тогда я вам многое рассказал, сейчас я это припоминаю, – заметил Паже. – Действительно ли ваше сознание сейчас полностью раскрепощено? Вы уже можете видеть то же, что и мы? Стали ли вы таким же, как мы?
Дейсейн внезапно вспомнил голос Дженни в телефонной трубке: «Будь осторожен». И страх в ее словах: «Они хотят, чтобы ты уехал».
В ту же секунду Паже снова превратился в его сознании в серого кота в саду, вспугнувшего птиц, и Дейсейн понял, что он по-прежнему одинок, он не соединился ни с кем, ни с какой группой. Он вспомнил озеро, то особенное восприятие ощущений – когда он чувствовал все свое тело, общее настроение всей компании, которое он разделял с ними.
И тогда он начал вспоминать все беседы, которые вел с Паже, по-новому оценивая их. Он чувствовал, что в данные секунды внутри его сознания началась перестройка его мироощущений, которые производила Сантарога.
– Я дам вам еще немного Джасперса, – сказал Паже. – Возможно, тогда…
– Вы подозреваете, что я незаметно для себя дрожу от волнения? – перебил его Дейсейн.
Паже улыбнулся.
– Сара продолжает использовать фразы, которые имели хождение в прошлом, – сказал он, – до того, как мы урегулировали наши отношения с «Джасперсом»… и внешним миром. Но не стоит смеяться над ней и ее стилем речи. Она сохранила невинный детский взгляд.
– Который отсутствует у меня.
– У вас все еще остались кое-какие догмы и предрассудки тех нелюдей, – сказал Паже.
– К тому же я услышал и узнал слишком много о вас, сантарожанцах, чтобы мне позволено было уехать, – заметил Дейсейн.
– Неужели вы так и не попытаетесь стать? – произнес Паже.
– Стать кем? – Этот сумасшедший, почти шизофренический разговор с Паже выводил Дейсейна из себя. «Болтовня! Раскрепощенное сознание!»
– Только вы знаете это, – ответил Паже.
– Знаю что?
Паже в ответ лишь пристально посмотрел на Дейсейна.
– Я скажу вам, что я понял, – произнес тот. – Я знаю, что вы в ужасе от моего предложения. Вы не хотите узнать, почему Вина насыпала яд для тараканов в кофе. Вы не хотите знать, почему Клара Шелер отравила свое жареное мясо. Вы не хотите знать, по чьей подсказке меня столкнули с пристани на озере и почему пятнадцатилетний мальчик пытался пронзить меня стрелой. Вы не хотите узнать, почему Дженни отравила яйца. Вы не собираетесь расследовать, почему меня едва не раздавила машина в гараже или сгорел мой грузовик. Вы не хотите…
– Ну хватит!
Паже потер подбородок и отвернулся.
– Ну, что я говорил: вам все же удалось это, – заметил Дейсейн.
– «Iti vucati», – пробормотал Паже. – «Существует аксиома: каждая система и каждая интерпретация становятся ложными, когда появляется другая система, более совершенная и, значит, верная». Интересно, может, поэтому вы и прибыли сюда – чтобы напомнить нам банальную истину: не существует утверждений, свободных от противоречий.
Он повернулся и пристально посмотрел на Дейсейна.
– О чем вы говорите? – спросил тот. В тоне и манерах собеседника Дейсейн увидел неожиданное спокойствие, которое вызвало у него беспокойство.
– Внутренняя просвещенность всех живых существ начинается со своего «я», – начал Паже. – И это «я» невозможно свести к некоторой изолированной области в памяти, основанной на восприятии символов. Будучи сознательными существами, наши мысли являются проекциями нашего «я» на чувственное восприятие. Но бывает так, что наше «я» сбивается с пути – то наше «я», которое воплощает в себе отдельную личность или совокупность индивидуумов. Интересно…
– Прекратите свои попытки отвлечь меня своей дурацкой болтовней, – перебил его Дейсейн. – Вы пытаетесь сменить тему разговора, избежать…
– …пустоты, – закончил за него Паже. – Да, да. Пустота – очень уместное слово. Невозможно воспринимать Эйнштейна как только математика. Всякое феноменальное существование – преходяще и относительно. На самом деле не существует ничего реального, заслуживающего внимания. Каждую минуту любая вещь превращается в нечто иное.
Дейсейн приподнял голову над подушкой. Неужели старый доктор сошел с ума?
– Действие само по себе не может дать результата, – продолжал Паже. – Вы мыслите в абсолютных категориях. Однако поиск любой закономерности есть плод ложной фантазии. Вы пытаетесь при помощи пальцев отцедить мыло от воды. Реальность восприятия – признак заблуждения.
Дейсейн покачал головой. Его собеседник говорил полную чушь.
– Я вижу, что вы смущены, – продолжал Паже. – Вы на самом деле не понимаете, какая в вас скрыта интеллектуальная энергия. Вы ходите по узким тропам. Я же предлагаю вам новые орбиты…
– Да перестаньте вы, – прервал его Дейсейн. – Он вспомнил озеро, хриплый женский голос, говорящий: «Это единственное, что можно сделать». И ответ Дженни: «Мы и делаем это».
– Вы должны привыкнуть к условному мышлению, – сказал Паже. – Только в этом случае вам удастся осознать относительность собственного существования и стать выразителем относительной истины, которую вы пытаетесь постичь. У вас есть способность к этому. Я вижу это. Ваш дар предвидения насильственных действий, направленных на…
– Какой бы эксперимент вы ни проводили надо мной, вы ведь не прекратите его, не так ли? – спросил Дейсейн. – Вы все будете давить на меня, давить и…
– Кто это давит? – удивился Паже. – Разве не вы оказываете самое сильное давление на…
– Черт бы вас побрал! Замолчите!
Паже молча смотрел на него.
– Эйнштейн, – пробормотал Дейсейн. – Относительность… абсолютность… интеллектуальная энергия… феноменальный… – Он замолчал, когда его разум вдруг заработал со скоростью компьютера подобно тому, как это уже было с ним, когда он решился перелететь на грузовике через провал в мосту.
«Скоростная работа ума, – подумал Дейсейн, – напоминает охоту за подводными лодками – в сознании. И успех зависит от количества задействованных тобою поисковых отрядов и скорости их передвижения».
И так же быстро, как возникло это ощущение, оно исчезло. Но это было самое сильное потрясение в его жизни. Правда… в этот раз его необычный дар не предупреждал его о непосредственной опасности.
«Узкие тропы», – повторил Дейсейн про себя. Он с удивлением посмотрел на Паже. В его словах был скрыт какой-то подтекст. Может, именно так сантарожанцы и думают? Дейсейн покачал головой. Вряд ли. Ему это казалось невозможным.
– Могу я рассказать поподробнее? – спросил Паже.
Дейсейн кивнул.
– Вы, должно быть, заметили, мы провозглашаем свои относительные истины в несколько бесцеремонной манере. – Условное мышление не допускает никакого другого подхода. Ведь оно подразумевает взаимное уважение. И это резко отличается от подхода к рыночным отношениям людей, пославших вас сюда шпионить за нами. У них есть…
– Как быстро вы можете думать? – спросил Дейсейн.
– Быстро? – Паже пожал плечами. – По мере необходимости.
«По мере необходимости», – повторил про себя Дейсейн.
– Могу я продолжить? – спросил Паже.
И снова Дейсейн кивнул.
– Мы заметили, – начал Паже, – что та нечистоплотность, которой отмечено наше время, проникла и на телевидение – с этим вы согласитесь, не раздумывая. И теперь остался один короткий шаг к мысли о том, что сейчас размещаются потоки измерительных приборов и создаются подслушивающие группы бригад. Я не сомневаюсь, что это уже сделано – это так очевидно. А теперь задумайтесь на секунду над тем, как воротилы большого бизнеса относятся к тем, кто выполняет подобного рода работу, и к тем, кто посчитал, что ему негоже заниматься ею.
Дейсейн прокашлялся. Вот в чем суть обвинительного акта, выдвинутого сантарожанцами против внешнего мира. «Как вы используете людей? С достоинством? Или же их способности вы используете для достижения собственных целей?» Внешний мир все больше и больше начал казаться Дейсейну, как место вызывающей раздражение пустоты и умышленно льстивых речей.
«Я уже действительно начинаю видеть все, как сантарожанцы», – подумал Дейсейн. В его сознании возникло чувство победы. Ведь ради этого он и был послан сюда.
– Не удивительно, – продолжал Паже, – что закон военного времени используется и сейчас, в мирное время, в рекламе и политике – ведь, знаете, это тоже своего рода война – сами проблемы остаются теми же. Вне зависимости от поля битвы лучшее оружие – математика дифференциальных уравнений.
«Армии, – подумал Дейсейн. Он сфокусировал свой взгляд на двигающихся губах Паже, внезапно удивившись перемене темы разговора. Неужели Паже сделал это преднамеренно? Ведь они разговаривали о невидимой стороне жизни Сантароги, ее страхах…
– Вы дали мне пищу для размышлений, – сказал Паже. – Я на некоторое время оставлю вас одного, и посмотрим, смогу ли я придумать что-нибудь конструктивное. У изголовья вашей кровати находится кнопка вызова. На этом этаже нет дежурной медсестры, но в случае необходимости кто-нибудь быстро поднимется к вам. Время от времени они будут заглядывать к вам. Может, вам бы хотелось что-нибудь почитать? Я мог бы что-нибудь передать.
«Что-нибудь конструктивное? – подумал Дейсейн. – Что он имел в виду?»
– Как насчет нескольких номеров нашей газеты? – спросил Паже.
– Принесите мне бумагу и ручку, – попросил Дейсейн. – И да, эти газеты.
– Очень хорошо. Постарайтесь отдохнуть. Кажется силы постепенно возвращаются к вам, но не переусердствуйте.
Повернувшись, Пахе вышел из комнаты.
Вскоре появилась рыжеволосая медсестра с кипой газет, блокнотом и темно-зеленой шариковой ручкой. Она положила все это на прикроватную тумбочку и сказала:
– Поправить вам постель?
– Нет, спасибо.
Дейсейн вдруг поймал себя на том, что ее лицо ему кого-то поразительно напоминает… да, Эла Мардена.
– Ваша фамилия Марден, – сказал он.
– Итак, что еще нового? – произнесла она и, когда он ничего не ответил, вышла из комнаты.
«Так, я ее достал!» – подумал Дейсейн.
Он взглянул на кипу газет и вспомнил, как по всему городу безуспешно искал газетный киоск. А сейчас они попали к нему с такой легкостью, что потеряли часть своей привлекательности. Дейсейн соскользнул с кровати и встал. Слабости в коленях он почти не ощущал.
В поле зрения попал ящик с консервами.
Он прошел к нему и, порывшись, обнаружил банку яблочного повидла, после чего тут же опустошил ее, пока не исчез запах Джасперса. Во время еды он надеялся, что теперь к нему вновь вернется тот уровень с необыкновенной ясностью и скоростью мышления, что он пережил на мосту и на короткое время, разговаривая с Паже.
Яблочное повидло утолило его голод, оставив какое-то смутное беспокойство – но и только.
«Может, со временем влияние его уменьшается? – подумал он. – И с каждым разом требуется все больше и больше этой ерунды? А, может, он просто начинает акклиматизироваться?
Так что же, поймали они его на крючок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37