«Дженни знает, что делает»? Но как бы то ни было, он не сомневался, что она любит его. Это безошибочно читалось в ее глазах, ее голосе, радостном и оживленном.
И все же, нельзя было забывать и о том, что двое исследователей уже погибли в этом проекте… в результате несчастных случаев! А у него самого? Стихающая боль в плече и во всем остальном – как быть с этим?
– Почему ты так внезапно замолчал? – спросила Дженни, глядя на него.
Он глубоко вздохнул.
– Ты можешь дать мне немного Джасперса?
– О, чуть не забыла! – воскликнула девушка. Она отодвинулась от Дейсейна и порылась в сумочке. – Я принесла тебе сыра и пшеничные хлопья – это будет твоим завтраком. Я забрала их из холодильника дяди Ларри. Я знала, что они тебе понадобятся, потому что… – Она замолчала, доставая сверток из сумочки. – Вот! – Дженни протянула ему коричневый бумажный сверток и внимательно посмотрела на Дейсейна. – Джил! Ты сказал: «Джасперса». – В ее глазах появилась настороженность.
– А в чем дело? – Он взял пакет у нее. Она неохотно рассталась с ним.
– Я не хочу обманывать тебя, дорогой, – сказала Дженни.
– Обманывать меня? Каким образом?
Девушка проглотила комок в горле, ее глаза сверкали невыплаканными слезами.
– Мы дали тебе вчера вечером довольно сильную дозу, а потом ты попал в ту дурацкую пещеру. Тебе как, было очень плохо сегодня утром?
– У меня было ужасное похмелье, если ты это имела в виду.
– Я плохо помню это состояние, такое со мной случалось лишь в детстве, – заметила Дженни. – Когда растешь, в теле происходят изменения, они затрагивают твой метаболизм. И еще в университете, когда я принимала участие в том безумном эксперименте с применением ЛСД, у меня на следующее утро было похмелье. – Девушка взъерошила ему волосы. – Бедный ты мой. Я пришла бы сюда еще утром, но я нужна была дяде Ларри в клинике. Правда, он сказал мне, что ты вне опасности – Вилла вовремя вытащила тебя оттуда.
– А что бы случилось, не сделай она этого?
На глазах Дженни выступили слезы, словно от боли.
– Так что? – повторил вопрос Дейсейн.
– Ты не должен думать об этом!
– О чем?
– С тобой в любом случае такого не может произойти. Дядя Ларри говорит, что ты – неподходящего типа.
– Неподходящего типа для чего… для превращения в зомби, вроде тех людей, которых я видел в кооперативе?
– Зомби? О чем ты говоришь?
Он описал то, что мельком видел сквозь широкую дверь.
– А… вот оно в чем дело. – Девушка отвела взгляд в сторону, как бы несколько отстраняясь от него. – Джилберт, ты упомянешь о них в своем сообщении?
– Возможно.
– Ты не должен.
– Почему же? Кто они? Или что они?
– Мы заботимся о себе, – сказала Дженни. – А они – полезные члены нашей общины.
– Но ведь вовсе не все из них.
– Совершенно верно. – Она внимательно посмотрела на него. – Если государство узнает о них и захочет их выслать, то им придется покинуть долину… большинству из них. А это может оказаться плохой услугой для сантарожанцев, Джилберт. Уж поверь мне.
– Я тебе верю.
– Я знала, что ты поймешь.
– Они – неудачники, да? Те, кого сгубил Джасперс.
– Джилберт! – воскликнула Дженни, но тут же продолжила более спокойно:
– Это совсем не то, что ты думаешь. Джасперс – это… нечто удивительное, чудесное. Мы называем его «Источником сознательности». Он открывает твои глаза и уши, изменяет твой разум, он… – Девушка замолчала и улыбнулась.
– Но ты уже и сам это знаешь.
– Приблизительно, – ответил он и посмотрел на сверток в своей руке. Что же там? Райский подарок для всего человечества или дар от дьявола? Что же такое Сантарога на самом деле: царство абсолютной свободы или место господства черной магии?
– Он чудесен – и ты уже знаешь это, – продолжила Дженни.
– Тогда почему вы все не раструбили об этом на весь мир? – спросил Дейсейн.
– Джил! – девушка с упреком посмотрела на него.
Неожиданно Дейсейн подумал о том, какова бы была реакция Мейера Дэвидсона… Дэвидсона и его когорты – деятельных молодых помощников и более старших, умудренных опытом.
То, что было сейчас у него в руках, было тем, с чем они всю свою жизнь сражались.
Для них, одетых в одинаково темные костюмы, оценивающих все холодным трезвым взглядом, люди, населяющие долину, являлись врагами, которых надлежало поставить на место. Поразмыслив об этом, Дейсейн вдруг понял, что для Дэвидсона и ему подобных все покупатели представлялись одним «врагом». Да, они противостояли друг другу, конкурировали между собой, но в своей среде они признавались, что больше противостоят массам, не входящим в достаточно узкий круг финансовых акул.
Их сговор проявлялся и в словах, и на деле. С умным видом они разглагольствовали о высоте полки, ее ширине, «вместимости» и «допустимых пределах» на каком-то таинственном, им одним доступном военном языке маневров и сражений. Они знали, какова должна быть оптимальная высота, чтобы покупателю удобнее всего было дотянуться до этой полки и взять облюбованную им вещь. Они знали, что «мгновенное время» – это ширина полки, на которую ставились определенной длины контейнеры. Они знали, до каких пределов следует доводить подтасовку с ценами и упаковками, чтобы клиент мог еще раскошелиться на покупку.
«И мы – их шпионы, – подумал Дейсейн. – Психиатры и психологи – все ученые-социологи – мы все входим в их шпионскую армию».
Дейсейн видел широкомасштабные маневры этих армий, призванных поддерживать «врага» в сонном состоянии бездумности и послушания. Кто бы ни возглавлял эти армии, как бы они ни противодействовали друг другу, никто из них не признавался в том, с кем на самом деле он воюет.
Дейсейн никогда раньше не подходил к изучению сферы рынка под подобным углом зрения. Он вспомнил о грубо выраженной честности в рекламных объявлениях сантарожанцев, сжимая в руке бумажный сверток.
Что же эта субстанция вытворяет с ним? Он отвернулся от Дженни, чтобы скрыть эту внезапно вспыхнувшую в нем ярость. Под воздействием Джасперса ему такие фантазии начинают приходить в голову!.. Надо же, армии!
Избежать воздействия Джасперса в Сантароге было невозможно. Да и само исследование вынуждало его пойти на это.
«Я должен проникнуть в их разумы, – напомнил он себе. – Я должен жить их жизнью, думать, как они».
И в этот момент он увидел ситуацию такой, какой ее видят Дженни и его друзья-сантарожанцы: они вовлечены во что-то наподобие партизанской войны. Сантарога своим независимым образом жизни представляла собой слишком большую угрозу для финансово-промышленной олигархии остального мира, который, естественно, не мог терпеть подобное у себя под боком. Единственное спасение Сантароги – в уединении и сохранении своей тайны.
И в такой ситуации провозглашать свои принципы с высокой трибуны?! Полный идиотизм! Неудивительно, что она с удивлением оборвала его.
Дейсейн повернулся и посмотрел на Дженни, терпеливо ожидавшую, когда он начнет наконец выбираться из тумана дурацких заблуждений. Она ободряюще улыбнулась ему, и он внезапно увидел в ней всех сантарожанцев. Они были индейцами эпохи бизонов, сражающимися с бледнолицыми за право жить и охотиться так, как им хочется, как ведет их природный инстинкт, а не подчиняясь законам белых людей. Но все дело было в том, что они жили в мире, в котором разные культуры не могли вместе сосуществовать. Тот, внешний мир всегда пытается подвести людей под одну гребенку и сделать всех похожими друг на друга.
Сопоставляя оба мира, в его сознании, проясненном наркотиком и имеющем память чужака, он почувствовал глубокую жалость к Дженни. Сантарога будет уничтожена – в этом не было никаких сомнений.
– Я была уверена, что ты поймешь это, – сказала Дженни.
– Джасперс приравняют к сильным наркотическим средствам, как и ЛСД, – заметил Дейсейн. – Он будет запрещен, а вас уничтожат.
– Я никогда не сомневалась, что ты поймешь это после обработки, – произнесла Дженни. Она бросилась в его объятия, крепко прижалась к нему. – Я верила в тебя, Джил. Я знала, что с тобой будет все в порядке.
Дейсейн лихорадочно пытался найти нужные слова, но не мог. Он по-прежнему пребывал в глубокой печали. Подвергнут обработке.
– Но тебе, конечно, все-таки придется написать свой отчет, – произнесла Дженни. – Если ты потерпишь неудачу, это все равно ничего не решит. Они найдут другого. Нам это, признаться, порядком поднадоело.
– Да… мне придется написать отчет, – согласился Дейсейн.
– Мы понимаем.
Эти ее слова заставили Дейсейна вздрогнуть. «Мы понимаем». Не это ли «мы» рылось в его портфеле и чуть было не отправило его на тот свет… и на самом деле убило двоих других исследователей.
– Почему ты дрожишь? – спросила Дженни.
– Просто меня знобит, – ответил он.
И тогда он вспомнил о том нечто, которое, как он чувствовал, обволокло его сознание, беспокойное, пытливое, всматривающееся в него древнее существо, которое пробудилось внутри его подсознания, поднялось, как шея динозавра. Оно все еще находилось там, внимательно наблюдая за ним, выжидая, осматриваясь, чтобы принять решение.
– Сегодня я работаю до полудня, – сказала Дженни. – Несколько моих друзей устроили пикник на озере. Они хотят, чтобы я приехала к ним. – Девушка чуть отстранилась и посмотрела на Дейсейна. – Мне бы хотелось представить тебя в самом выгодном свете.
– Но… я не в состоянии сейчас плавать, – ответил он.
– Бедное твое плечо, – произнесла понимающе Дженни. – Понимаю. Но как чудесно было бы в это время года побывать на берегу озера! И вечером мы могли бы развести костер.
«А кто эти МЫ?», – спросил у самого себя Дейсейн.
– Замечательная идея, – признался он.
Он удивился, что, когда произносил эти слова, внутри у него похолодело от страха. Он сказал себе, что он боится не Дженни – не эту страстную и прекрасную женщину. Впрочем, может быть, он боялся Дженни-богини… откуда-то из глубин сознания пришла эта наполненная злостью мысль.
И тогда Дейсейн усмехнулся про себя, подумав, что он различает слишком много нюансов в жизни людей этой долины. Но такова, конечно, судьба психоаналитика – видеть все сквозь призму рассуждений.
– Немного отдохни, а в полдень встречаемся внизу, – сказала Дженни.
Она подошла к двери, повернулась и внимательно посмотрела на Дейсейна.
– Ты ведешь себя очень странно, Джил, – заметила она. – Тебя что-то беспокоит?
Какие-то нотки в ее голосе, словно она пытается прощупать его, заставили Дейсейна внезапно насторожиться. Нет, не та естественная Дженни, которую он любил, беспокоилась о нем, это… некий наблюдатель выискивает, нет ли в нем чего-либо опасного.
– Ничто – ни отдых, ни еда – не излечат меня, – ответил он, пытаясь все обратить в шутку, но понял, что это была тщетная попытка.
– Увидимся чуть позже, – сказала девушка, ее голос по-прежнему казался отчужденным.
Дейсейн смотрел, как захлопывается за ней дверь. У него возникло ощущение, что он разыгрывает некую роль перед особого рода камерой, фиксирующей все моменты, когда он ведет себя не должным образом. Бессвязная мысль мелькнула в его сознании: «…обнажение личности, классифицирование и характеристика».
«Кто же это хочет обнажить мою личность, классифицировать и характеризовать меня?» – подумал Дейсейн. Он знал, что это опасный вопрос, из него вытекало множество обвинений и контробвинений.
Дейсейн почувствовал тяжесть свертка с едой. Он посмотрел на него и понял, что проголодался. При этом он понимал всю опасность, которую могла таить в себе эта пища. Неужели изменения, вызываемые Джасперсом, необратимы?
Он швырнул сверток на кровать, прошел к двери и выглянул в коридор. Никого. Потом перешагнул порог и посмотрел вдоль стены, за которой скрывалась телевизионная комната. Несколько секунд понадобилось ему, чтобы понять, что здесь что-то не так – реальность как бы исказилась: на том месте, где раньше никакой двери в стене не было, теперь она появилась.
Словно марионетка в руках кукловода, Дейсейн направился к этой двери и начал разглядывать ее. Обычная дверь, из того же полированного, хотя и обшарпанного дерева, что и остальные двери гостиницы. Не возникало никаких сомнений, что она всегда находилась на этом месте. На табличке с номером была небольшая вмятина, а по краям – небольшой налет тусклости – в местах, куда не доставала полирующая тряпка уборщицы. Ручка от частого прикосновения почернела.
Дейсейн покачал головой. Ему очень хотелось открыть эту дверь, но он сопротивлялся этому искушению, боясь того, что могло находиться за ней. Вдруг это самый обычный номер – кровать, ванная, письменный стол со стульями – это было бы хуже всего! Табличка с номером – 262 – привела его в возбуждение. У него вдруг возникло жуткое чувство, что он уже видел ее раньше… и именно на этом месте. Дверь казалась слишком обычной.
Неожиданно Дейсейн повернулся и пошел обратно, в свою комнату. Открыл окно. Ему вдруг, показалось, что если он будет смотреть на город с козырька подъезда, то обязательно разрешит загадку. Он начал вылазить на крышу, но остановился, увидев какого-то мужчину, стоявшего на аллее с розовыми клумбами чуть дальше гигантского дуба.
Дейсейн узнал Уинстона Бурдо, поливающего розы. Бурдо, заметив Дейсейна, махнул ему рукой.
«Позже, – сказал себе Дейсейн. – Посмотрю позже».
Он кивнул Бурдо и спрыгнул на пол, потом задернул шторы.
Значит, они прорубили дверь в стене, верно? Что этим они пытаются сделать? Разрушить его ощущение реальности?
Сверток на кровати привлек внимание Дейсейна. Он манил его к себе через всю комнату. Дейсейн испытывал непреодолимое искушение. Это было больше, чем просто еда. Он ощущал жуткий голод внутри себя, утолить который мог только Джасперс. Дейсейн вдруг представил себя Улиссом Теннисоном, целью жизни которого являлся девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». И все же мысль о Джасперсе, находившемся в свертке, преследовала его. Дейсейн почувствовал, как пальцы непроизвольно разрывают бумагу.
Сыр Джасперса. Дразнящий аромат исходил от него. Ощущая внутреннюю беспомощность, он откусил кусочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37