«Танки, танки…»
Сирена аварийной тревоги продолжала выть. По трапам сыпались матросы, ко
чегары, радисты, коки. Никто ни о чем не спрашивал, все понимали Ц в трюме б
еда, с крепления сорвался танк.
Ломами, лопатами, топорами и просто голыми руками моряки отдраивали смер
зшийся брезент, прикрывавший трюм. Работали лихорадочно и, слыша грохот
там, внутри трюма, думали об одном Ц успеть укротить чудовище.
А я стояла и чувствовала свою беспомощность, ненужность. Я ничем не могла
помочь этим людям, сумевшим быстро забраться в трюм и закрепить сорвавши
йся танк, грозивший изнутри протаранить корабль…
Утром на безоблачном небе взошло солнце. Было оно бледное, затянутое дым
кой, словно и его измотал шторм.
…Морозный тихий день. Я вышла на верхнюю палубу и ахнула. Корабли не были п
охожи на те, что вышли из порта. По морю плыли сказочные хрустальные дворц
ы, сверкая на солнце бело-голубыми блестками. Мачты и тросы обросли ледян
ой бахромой сосулек. Палубные надстройки покрылись ледяным панцирем.
Ц Как красиво! Ц невольно воскликнула я.
Ц О, миссис, Ц покачал головой боцман, Ц это коварная красота. Сколько т
онн льда висит на такелаже, приросло к палубам. Кораблям идти опасно…
Я поняла, что проштрафилась со своими эмоциями.
Матросы срубали лед. Сверкающие брызги летели вокруг. Сбитые глыбы льда
сползали за борт.
…Около девяти часов вечера я поднималась по трапу в кают-компанию к ужин
у. Встала на ступеньку и не успела перешагнуть на другую, как неимоверной
силы взрыв сбросил меня с лестницы. Можно было подумать, что само море рас
кололось до дна. На секунду свет погас. Я поспешила наверх, где слышались г
ромкие взволнованные голоса. Навстречу мне шел стюард Мэтью.
Ц О, миссис, это торпеда в наш корабль. Вы свою шлюпку знаете?
Я не успела ответить: грохнул второй взрыв.
Я очутилась на палубе и увидела красную ракету, взмывшую вверх, и на ее фон
е черный силуэт разломившегося корабля. Со зловещим свистом в кипящую пу
чину моря опускались порознь нос и корма.
Ц Слава Богу, не в наш корабль. Видите, у нас спускают шлюпки, кое-кого спа
сти еще можно…
В кают-компанию собрались, словно ничего не произошло. Принесли ящики с в
иски. Началась попойка. Пили виски, не разбавляя водой. И каждый вертел пер
ед лицом какой-то предмет: кто птичье перо, кто заячью лапку, кто куколку и
ли статуэтку. Спешили своими амулетами отвести беду…
С моря доносились взрывы.
Ц Глубинные бомбы, Ц сказал доктор Чарлз. Ц Их сбрасывают наши военны
е корабли, чтоб поразить немецкие подводные лодки.
Ц Но эти бомбы поражают главным образом рыбу, Ц сыронизировал Мэтью.
Ц Сейчас море покрыто слоем глушеной рыбы. А субмарину не так-то легко по
разить.
Разговор подхватил доктор Чарлз и поведал мне удивительную историю.
В маленьком шотландском городе на берегу Северного моря жил часовых дел
мастер. Много лет жил. Звали его онкел Питер, дядюшка Питер. Откуда и когда
он приехал в этот город, никто не помнил, но главную улицу города невозмож
но было представить без маленькой мастерской, в окне которой всегда видн
елась согбенная фигура дядюшки Питера с круглой лысиной на затылке и неи
зменной лупой в глазу.
Дядюшка Питер жил один, работал с утра до позднего вечера. Часто после обе
да он шел прогуляться на парусной яхте в море, чтобы размять затекшие мыш
цы, проветрить легкие свежим морским воздухом. В этом случае он оставлял
на подоконнике записку: «Ушел в море, вернусь в 14.30». Клиенты ценили аккурат
ность дядюшки Питера.
Особенно часто заглядывали к часовщику моряки. Дядюшка Питер мог отремо
нтировать часы, побывавшие в морской соленой воде и, казалось, неисправи
мо испорченные. Он мог оценить хронометр, купленный в любом порту мира. У н
его была своя страсть, или, как говорят англичане, хобби Ц коллекциониро
вание часов. И часы, начиная от крохотных, вделанных в дамский перстень, и
кончая большими напольными башенками, заполняли его маленькую чистень
кую комнату.
Когда в Европе началась война, дядюшка Питер освободил от часов самое ви
дное место на стене и прикрепил плакат: «Молчи, тебя слушает враг!» Теперь
часто он вовсе отказывался брать деньги с моряков, особенно с военных, по
дводников, минеров. «Самое главное, Ц советовал дядюшка Питер, Ц не доп
ускать в свои базы германские субмарины, чтобы они не нанесли ущерба сла
вному британскому военно-морскому флоту». И моряки заверяли, что дядюшк
а Питер может быть спокоен: только что поставили донные мины и противоло
дочные сети на подходах к порту и оставили секретный фарватер для своих
кораблей…
В один из октябрьских дней 1939 года произошло что-то непонятное. У двери час
овщика собрались клиенты. Окно было завешено, на занавеске записка: «Уше
л прогуляться в море. Буду в 12.00».
Часы на ратуше отзвонили двенадцать раз, но дядюшки Питера не было. Стали
стучать в дверь, звонить. Дядюшка не откликался. Позвали полисмена. Взлом
али дверь. На голой стене комнаты вместо плаката «Молчи, тебя слушает вра
г!» висел портрет Гитлера. Все часы были разбиты, исковерканы. Кто учинил т
акой погром, уничтожил плоды труда многих лет?
Люди недоумевали. И только позже узнали, что в это время дядюшка Питер был
на борту фашистской субмарины. В руках у командира подводной лодки была
карта английских минных заграждений на подходах к военно-морской базе С
капа-Флоу. Карту изготовил и передал своим хозяевам старый немецкий шпи
он дядюшка Питер. Фашистская субмарина на заданной глубине прошла по тай
ным проходам и торпедировала английские военно-морские корабли. «Дядюш
ка Питер» принимал поздравления от команды германской подводной лодки
с «блестящим завершением операции»…
…Всю ночь слышались разрывы глубинных бомб. И всю ночь я просидела в кают-
компании в шубе, шапке, с расшнурованными башмаками. Так велел капитан, пр
едупредив, что, попав в воду, надо первым Делом сбросить башмаки, а то они п
отянут на дно. И все время я старалась запомнить путь к шлюпке № 4, в которую
я должна была сесть, если наш пароход будет торпедирован.
На палубу страшно было выйти, но мне хотелось понять, почему мы так медлен
но стали двигаться и нас бгоняют другие корабли. Поняла это, услышав разг
овор капитана со старшим механиком. Механик убеждал капитана, что с угле
м все в порядке и что это «сумасшествие остаться одним в море без всякой з
ащиты. Нельзя идти на верную гибель». Капитан ответил ему резко: «Я знаю, ч
то делаю. Объясните матросам, что отстаем потому, что плохой уголь. Машины
не в состоянии работать на полную мощность».
Действительно, остаться в море одним страшно. Но доктор Чарлз заверил ме
ня, что капитан знает, что делает, и по секрету сообщил, что в трюмах нашего
парохода не только танки, но и боеприпасы, снаряды, патроны, динамит… Неме
цкие субмарины прорвались внутрь каравана. С утра, как обычно, может нача
ться бомбежка, на конвой обрушатся с воздуха немецкие бомбардировщики. Н
аш пароход может взорваться даже не от прямого попадания, а от детонации.
Поэтому лучше отстать от каравана и остаться одному. Так вернее. Сейчас о
хота идет против всего конвоя, и немцы не будут отвлекать силы на наш паро
ход.
Ц Капитан умница, Ц сказал доктор. Ц Мы догоним конвой Ц он идет проти
володочным курсом, а мы идем прямым и пройдем в три раза быстрее.
…В эту ночь, кроме меня, на пароходе наверняка никто не спал. Я же не ведала
об опасности. А смерть в железном рогатом шлеме ходила вокруг корабля. По
рой терлась шершавой щекой о борт, покачивалась на пологой волне. Днем я с
тала невольным свидетелем разговора капитана со своими помощниками. Па
роход попал на минное поле. Это были мины, очевидно сброшенные с германск
их самолетов в море, а возможно, сорванные штормом с якорей и теперь разгу
ливающие по волнам.
Заметили их на рассвете. Срочно была усилена вахта, команда приведена в б
оевую готовность. Матросы, вооружившись баграми, биноклями, свистками, л
ежали на палубе у фальшборта и зорко вглядывались в волны. От резкого зво
нка впередсмотрящего все превращались в слух и зрение.
Матросы, завидев рогатую гостью, осторожненько отводили ее баграми, и ог
ромная чугунная голова медленно уходила за корму, покачивая рогами. Матр
осы бегали по палубе на цыпочках, говорили вполголоса. Я не видела такой т
ревоги даже во время торпедной атаки. Матросы, не стесняясь меня, высказы
вали самые страшные прогнозы, что, мол, стоит такой мине стукнуться как сл
едует о борт корабля, как сработают взрыватели и двести пятьдесят килогр
аммов взрывчатки разнесут судно вдребезги.
Я холодела от ужаса, лучше б не знать.
С наступлением темноты капитан приказал заглушить машины и положил кор
абль в дрейф. С обоих бортов на воду были спущены шлюпки, матросы вглядыва
лись в черные волны Ц не покажется ли страшная морда мины, а завидев ее кр
углую шишковатую макушку на волне, протягивали багры и самыми ласковыми
словами провожали ее за корму, а вслед пускали страшные ругательства. Ут
ром, когда на востоке обозначилась бледная полоска рассвета, вахтенный с
игнальщик доложил, что море спокойно, мин не видно…
Спустя два дня между островами Шпицберген и Медвежьим мы снова примкнул
и к каравану и увидели наши советские военные корабли, которые приняли т
ранспортные суда под свою охрану.
Да, советские военные корабли перепахали Баренцево море, охраняя конвои
, спасая английские и американские экипажи с гибнущих и погибших транспо
ртных кораблей. Высматривали каждый плотик, каждый обломок, за который м
ог ухватиться тонущий.
Еще мили две хода Ц и видны Мурманские сопки. Шестнадцать суток позади. К
араван втягивается в горло Кольского полуострова.
Я с трудом перевожу на английский команды лоцмана: «Восемнадцать метров
…», «Трави якорную Цепь…» Опускаю непереводимый с обеих сторон морской ж
аргон, стараюсь как можно быстрее превратить Метры в футы.
Здравствуй, причал родной земли!

Глава 25. Горбушка хлеба

Мурманск. Почти весь день ушел на организацию причалов и якорных стоянок
для пароходов. Капитан Эндрю попросил меня быть переводчиком у советско
го лоцмана и в благодарность за дружеское участие и добрую компанию в по
ходе подарил мне цветную мозаику Ц фигурные кубики для взрослых. Храню
их до сих пор.
Матросы помогли мне перенести вещи в гостиницу. Было начало марта 1944 года.
Над Мурманском уже на несколько часов появлялось солнце. Оно освещало мр
ачную картину разрушенного города. Руины, руины, руины…
И все же город жил. Торговали магазины. Сновали прохожие. Гуляли влюбленн
ые парочки. Маршировали солдаты. Инвалиды на костылях в бушлатах и тельн
яшках. Это они изведали «купание» в Баренцевом море, где теряли руки и ног
и. Фронтовой город.
Вечерним поездом я отправилась в Москву. Пассажиров было мало. Моим сосе
дом по купе оказался капитан 2-го ранга с девочкой, вид которой меня пораз
ил. Голубая прозрачность лица и не по-детски печальные глаза. «Больная де
вочка», Ц решила я.
Поезд отправился. Я познакомилась с попутчиками. Он Ц командир подводно
й лодки, ленинградец, везет дочку на Украину к родственникам. Увидев накл
ейки на моих двух мешках и чемодане, он понял, что я прибыла из Великобрита
нии с конвоем. Он и сам встречал и охранял конвои. Мой новый знакомый обрат
ился ко мне на английском языке и сказал, что его жена, мать и младший сын п
огибли от голода в Ленинграде, а чудом оставшуюся в живых дочку знакомые
привезли к нему в Мурманск. Просил ни о чем девочку не расспрашивать, она е
ще не может прийти в себя после пережитого. Назвал ее по-английски Элизаб
ет.
Девочка мрачно смотрела на отца и потом сказала: «Я хочу есть». Я предложи
ла устроить ужин. Достала сыр, лимон, сахар, купленные у английского торго
вца. Капитан вынул большой термос, американскую тушенку, хлеб. С изяществ
ом, столь свойственным русским морякам, он расстелил салфетку, нарезал р
овные ломтики хлеба. Я сняла красную корочку с сыра и заметила, что девочк
а схватила ее и проворно сунула под подушку. Я нарезала лимон, положила ка
ждому в стакан. Капитан, которого, если память не изменяет, звали Сергеем С
ергеевичем, подал чай и бутерброд прежде всего Лизе, а когда протянул бут
ерброд мне, она вскрикнула и схватила его за руку.
Ц Лиза, милая, хватит всем, всем, и тебе я дам еще много.
В руках у Сергея Сергеевича была большая горбушка хлеба.
Ц Дай, Ц сказала девочка повелительно. Он положил горбушку перед нею.
Ц Это горбушку съешь завтра утром. Ты же умница, знаешь, что много есть те
бе еще вредно. Пей чай и ложись спать не раздеваясь. Мы с тетей пойдем поку
рим.
Мы вышли в коридор. Он закрыл дверь в купе и теперь уже по-русски шепнул мн
е:
Ц Моя девочка перенесла такой ужас, она крайне истощена и все съестное п
рячет даже от меня. И сейчас она вынимает спитой лимон из стаканов, подбир
ает крошки хлеба и куда-нибудь засунула горбушку. Врачи не разрешают ее о
бильно кормить. Это опасно после девятисот голодных дней. Подумайте толь
ко, Лиза сказала мне со слов мамы, они съели умершую собаку…
Мы вернулись в купе. Спитой лимон исчез. Горбушки не было. Кусок еще не нар
езанного сыра тоже исчез. Лиза спала, обхватив обеими руками подушку.
Неожиданно поезд затормозил и остановился. Дверь в купе резко отодвинул
ась, и проводница объявила, что поезд подходит к фронтовой линии. Близитс
я время обстрела, поэтому надо быть готовыми в нужный момент покинуть ва
гон.
Вскоре послышался артиллерийский залп. Сергей Сергеевич схватил девоч
ку на руки. Она проснулась, прислушалась и испуганно спросила:
Ц Это наш квадрат обстреливают?
Ц Нет, нет, Ц успокоил отец, Ц но нам надо выйти из вагона.
Мы спрыгнули из тамбура и спустились вниз по крутой насыпи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52