“Ты встретишься сегодня с аптекарем?”
– Виеску? Да, для начала.
“Что ты ему скажешь?”
Лайам задумался, сосредоточенно приглаживая чешуйки.
– Не знаю, – признался он в конце концов и неожиданно для себя вновь усмехнулся по-волчьи. – Наверно, я это выясню, когда доберусь до него.
“Не улыбайся ему так”.
Лайам снова расхохотался, и дракончик нетерпеливо заерзал, давая понять, что почесывание пора прекратить.
– Если ваше высочество удовлетворено, я пойду, – сказал Лайам.
“Не улыбайся ему так”, – повторил Фануил.
Лайам вздохнул, возведя глаза к потолку, и быстро вышел.
Он перепугал своего чалого тем, что пришпорил его, едва вскочив в седло, и заставил пойти быстрой рысью вверх по узкой скальной тропинке.
Его приподнятое настроение пугало и его самого. Холодная погода, голые поля, нависшие над головой низкие тучи. Какой-то дракон умыкнул часть его души, а его единственный хороший знакомый умер. Лайаму по всем правилам полагалось бы сейчас впасть в депрессию.
Он же вместо того был весел и рвался в бой.
* * *
Лавочка Виеску располагалась в Норсфилде – в одном из самых спокойных его кварталов. Холм, на котором раскинулся Саузварк, с южной стороны имел немалую крутизну, дома богачей возвышались над ним, словно горные пики. Северный же склон города был в достаточной мере пологим – с широкими улицами, вымощенными черным булыжником. Точно такой же булыжник покрывал и остальные улицы Саузварка, но здесь он выглядел менее мрачно, ибо дома Норсфилда были невысоки и между их островерхими крышами хватало места для неба.
Доброжелательная прачка, а затем и яркая вывеска помогли Лайаму отыскать аптеку. Над выскобленным добела крыльцом висела доска, на которой кто-то искусно изобразил кадило с поднимающимся дымком, а выше – венок из плюща. Угли в кадиле раздувала женщина грозного вида, из уст ее исходило пламя.
Урис, – понял Лайам. Хотя в Мидланде не отмечали праздников Урис, он достаточно много о ней знал – наслышался, плавая по морям-океанам. Моряки звали ее Урис, Указующая пути, и считали покровительницей штурманов и картографов. Кроме того, Урис покровительствовала и сухопутному люду – всяким алхимикам, аптекарям, знахарям и врачам, хотя большинство представителей этих профессий, с которыми Лайаму доводилось встречаться, почитали ее лишь на словах.
А вот Том Виеску, похоже, чтил Урис вполне искренне.
– Он очень религиозен, – сказал себе Лайам и, придав лицу серьезное выражение, вошел в аптеку.
Виеску оказался точь-в-точь таким, каким Лайам себе его представлял – низкорослым и скрюченным, словно засушенная морковь, человечком. Лайаму даже на миг показалось, что он его где-то видел. Черная клокастая борода человечка была уже подернута сединой. Вкупе с маленькими блестящими глазками она придавала аптекарю угрожающий вид. Кожаный, испещренный пятнами фартук, под ним – фланелевая рубаха. Некогда, вероятно, она была белой, но теперь имела неприятный желтовато-серый оттенок. Аптекарь стоял, положив костистые и неожиданно огромные руки на деревянный прилавок, и смотрел на Лайама, как какой-нибудь рыцарь на вторгшегося в его владенья врага.
Однако аптека ничуть не напоминала те затхлые, невесть чем забитые помещения, в которых Лайаму доселе приходилось бывать. Всякой всячины здесь, конечно, хватало, но, казалось, каждая вещь находится именно там, где ей и надлежит находиться. Связки трав были помещены в специальные рамки, размещенные так, чтобы к каждой имелся свободный доступ. На широких полках стояли открытые коробки с корнями, и над каждой коробкой висел свой ярлычок. На полках повыше выстроились по росту бутыли, глиняные кувшины и другие сосуды, также снабженные аккуратными ярлычками. Прилавок, за которым укрывался аптекарь, был чистым и пустым. За спиной фармацевта высилась стойка, там были разложены необходимые инструменты. Там же виднелись и несколько ступок с пестиками, и небольшая жаровня с алеющими углями. Воображение поражала подставка со стеклянными и медными трубочками различной длины – с косыми срезами, подогнанными таким образом, чтобы трубочки можно было соединять между собой.
Лайам подумал, что аккуратность аптекаря не уступает его набожности. До него вдруг дошло, где он видел Виеску: в составе вчерашней процессии. Аптекарь шел во главе колонны верующих горожан.
– Так, значит, это вы будете местный аптекарь?
Лайам мысленно себя похвалил. Низкий певучий торквейский выговор он сымитировал достаточно сносно.
– Я – Том Виеску, – проворчал аптекарь, неприветливо глядя на посетителя. Лайам предположил, что это его обычная манера общения. Судя по говору, Виеску был выходцем с дальнего северо-запада. Этот суровый край не способствовал развитию изящных манер.
– Я спрашиваю об этом лишь потому, что у меня… э-э, важное дело, и я хотел бы потолковать о нем… э-э, с человеком достаточно сведущим.
Виеску подозрительно прищурился. Руки его задвигались по прилавку, как огромные пауки. Глаза-бусинки почти полностью скрылись в складках морщин.
– Так вы хотите узнать что-то о травах, мастер…
Концовка фразы была столь недвусмысленной, что не отреагировать на нее не представлялось возможным.
– Кансе, – отрекомендовался Лайам. – Иерарх Кансе, из Торквея.
Он нарочно присовокупил к вымышленному имени религиозное звание, решив, что это должно сработать.
– Ага. Так чем я могу вам помочь, иерарх?
М-да, никаких уверений в совершеннейшем почтении не было, но все же скрюченный человечек слегка расслабился. Он перестал коситься на посетителя, и руки его спокойно застыли. Теперь Виеску словно бы выражал готовность оказать услугу приезжему, хотя и не особенно рвался ему помогать.
– Видите ли, я приехал в Саузварк, чтобы встретиться с одним человеком, с… э-э… чародеем, – последнее слово Лайам произнес шепотом, словно оно само в себе таило угрозу, – и обнаружил, что он мертв. Убит.
Он печально кивнул и мысленно выругался. Аптекарь кивнул в ответ, но лицо его не отразило ни малейшего удивления – разве что в нем мелькнула легкая озадаченность.
– И кто же этот человек, иерарх?
– Некий Тарквин Танаквиль, – осторожно произнес Лайам. – Может быть, вы его знали?
– О, да. Я неплохо его знал.
Судя по тону, аптекарь не считал это знакомство приятным. И что-то неуловимо изменилось в выражении его глаз – как будто внутри них захлопнулись тайные дверцы.
– Кажется, вы не очень его любили, – заметил Лайам и, прежде чем аптекарь успел что-либо ответить, добавил: – Понимаете, я навожу справки о нем, потому что он… э-э, подрядился выполнить для нас одну работу, весьма важную. Видите ли, праздник Урис уже близок…
Лайам произнес последнюю фразу как можно торжественнее, и она повисла в воздухе, состязаясь с запахом лекарственных трав.
– Хм. Значит, так, – сказал в конце концов аптекарь и кивнул, словно отвечая каким-то своим мыслям. – Тарквин был не из тех людей, которых особо волнует приход праздника Урис. Мне кажется, иерарх, он вообще не веровал ни во что.
– Да, но люди часто служат целям богов, даже не подозревая об этом, – быстро сказал Лайам.
– Ну… я бы добавил, что Танаквиль мало походил на орудие вышних сил. Мерзкий он был человек и вел себя мерзко.
– Что значит – мерзко? То есть неправедно? Он что, служил темным богам?
– Нет-нет, ничего такого, – поспешно отозвался аптекарь. Он вскинул руки в протестующем жесте, впервые оторвав их от прилавка. – Просто он не был богобоязненным человеком. Он тешил собственную гордыню и мало думал о законах небесных, – с горечью добавил Виеску. – Он был горд, очень горд. И никогда не прислушивался к окружающим. Вот, собственно, все, что я имел в виду.
– Так, значит, вы хорошо его знали?
– Думаю, получше, чем кто-то другой. У нас имелись деловые сношения: я продавал ему кое-какие корни, которые трудно добыть.
Лайам облегченно вздохнул.
– Тогда вы должны знать что-то и о его делах! Скажите, не говорил ли он вам… – начал было Лайам и умолк – настолько мрачным сделалось лицо собеседника.
– Я ничего не знаю о его делах, иерарх, – ровным тоном произнес аптекарь.
– О!
Лайаму не нужно было притворяться разочарованным – довольно было лишь скрыть истинную причину разочарования.
– А я так надеялся… Понимаете, работа, которую он подрядился выполнить, очень важна для нас, и когда я услышал, что он умер, то подумал, что, может быть, он мог доверить ее кому-нибудь из коллег.
– Мы с ним не коллеги. Он был знахарем, магом, а я – аптекарь. Это не одно и то же, – холодно произнес Виеску, скрестив руки на груди. Лайаму показалось, что за его холодностью кроется нечто помимо уязвленной профессиональной гордости.
– Да, я знаю, но в вашем городе других магов, кажется, нет. И я подумал – с кем же такой человек мог вести тут дела? Это размышление привело меня к вам, мастер Виеску. А потом я увидел на вашей вывеске изображение Урис, и это позволило мне надеяться… – Лайам искательно улыбнулся.
Виеску слегка смягчился и опустил руки.
– Я сожалею, иерарх, но мои деловые сношения с ним ограничивались лишь тем, что я продавал ему кое-какие корни и иногда добывал для него редкие травы. И ничего больше, иерарх. Ничего ровным счетом.
– Да-да, я понял.
Лайам понурился, повесил голову на грудь и впал в глубокую задумчивость.
– А вы, случайно, не поставляли ему перкинову погибель?
Перкиновой погибелью называлась одна очень редкая травка. Она произрастала лишь в королевстве Рейндж, – потому-то Лайам и решился ее назвать.
– Нет, – мгновенно отозвался Виеску. – На юге этой травы не достать.
Лайам подождал в надежде, что аптекарь добавит еще что-нибудь, но Виеску явно был не склонен к дальнейшей беседе. Уяснив это, Лайам удрученно кивнул и направился к двери. Голос аптекаря настиг его уже на пороге:
– А могу я поинтересоваться, почтеннейший иерарх, – откуда вам стало известно, что Танаквиля убили?
– Я был там, – отозвался Лайам, потом быстро добавил: – Был у него в доме, вчера днем. Точнее, утром, уже после убийства. А об убийстве мне сообщил один из людей эдила. Я был глубоко потрясен.
Он прикрыл дверь и повернулся, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно естественней:
– А что, разве гибель Тарквина для кого-нибудь тайна? Разве о загадочной смерти такого могущественного чародея сейчас не толкуют на каждом углу?
– Тарквин вел жизнь затворника. Боюсь, половина города вообще не знала, что он тут живет.
– Тогда могу ли я в свою очередь полюбопытствовать: откуда вы сами узнали об этом? – вежливо поинтересовался Лайам, но Виеску снова напрягся.
– Мне сказал о его смерти эдил – когда приходил спросить меня обо всем, что я знаю. Его расспросы очень походили на ваши.
Лайам досадливо прикусил губу.
– Я лишь надеюсь, что его убили не из-за того, чтобы помешать ему выполнить наш заказ. Скажите, были ли у него враги? Возможно, из числа врагов нашей религии?
Виеску хрипло рассмеялся. Его смех напоминал хруст гравия под ногами.
– Не думаю, чтобы он враждовал с врагами религии, иерарх.
Сказав это, аптекарь задумался, будто что-то про себя взвешивая, потом твердо добавил:
– Я вообще не представляю, с кем бы он мог враждовать. Я уже говорил, он очень ревностно охранял свою обособленность.
Задумавшись, Лайам вновь прикусил губу.
– А не скажете ли, когда вы в последний раз виделись с ним?
– Примерно с неделю назад, иерарх. Я навещал его по одному пустяковому делу.
– Но вы говорили, что вас связывали исключительно деловые отношения…
– Ну да, – медленно произнес Виеску, – исключительно деловые. Да.
Аптекарь подергал кустистую бороду и прикусил уголок уса. Он явно обдумывал что-то весьма важное. Потом Виеску неохотно произнес, взвешивая каждую фразу и внимательно наблюдая, какое впечатление его слова производят на собеседника:
– Одна женщина, иерарх, – точнее, совсем еще девушка, – попала в беду.
Лайам вопросительно уставился на него, и Виеску неохотно пояснил:
– Последствия греха, иерарх. Беременность.
– И вы отправились с этим к мастеру Танаквилю? Но… зачем?
– Девушка просила меня продать ей траву, именуемую сантракт. Эта трава провоцирует выкидыш.
Лайам вытянул шею и прищурился, стараясь изобразить любопытство, но Виеску, похоже, превратно истолковал эту мину. Он вспыхнул от гнева.
– Я не торгую этой травой, иерарх, я так ей и сказал! Я посоветовал ей молиться, но она рассердилась и обругала меня. Она очень разгневалась, иерарх, и очень ругалась. Она сказала, что знает, как ей поступить, и при этом упомянула имя Тарквина. Потому-то я и отправился к нему. Чтобы предупредить его и уберечь от возможных ошибок.
В низком голосе аптекаря слышалось приличествующее случаю негодование, смешанное с праведным гневом, но в нем проступало еще что-то, похожее на отчаяние, – и это слегка пугало.
– Вы правильно поступили, господин аптекарь, – мягко произнес Лайам.
– Благодарю, иерарх, – хмуро отозвался Виеску, и в его словах было больше усталости, чем признательности. Лайам пробормотал слова извинения и вышел.
Оказавшись на улице, Лайам облегченно перевел дух и, обращаясь к изображению Урис на вывеске, мысленно извинился перед богиней за то, что посмел притвориться одним из ее жрецов. Затем он попросил прощения еще раз – уже у себя самого за ложь, против которой возмущалось все его существо. Хотя Лайам ощущал, что лицо его было нормальным, но на лбу уже проступила испарина, а шея просто горела, равно как и подмышечные впадины, и поясница.
Чалый конь почуял беспокойство хозяина, когда тот садился в седло, и занервничал, – Лайаму пришлось его успокаивать.
– Тише, маленький, тише!
“Даже конь расстроился, а ведь ему не пришлось притворяться! И я больше не стану этого делать”, – подумал Лайам, пуская Даймонда рысью.
* * *
Виеску, несмотря на всю его угрюмость и неприязнь, не выглядел опасной фигурой, и все же вокруг него витала странная аура тайной взвинченности. Такой в минуту отчаяния может пойти на все. А потому, решил Лайам, с ним следует держать ухо востро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40