Это вполне устраивало Лайама, ему вовсе не хотелось встречаться с госпожой Доркас. Он при шпорил Даймонда и пустил его медленным шагом. Ему понадобился почти час, чтобы добраться до дома Тарквина, но Лайам ничуть не возражал против столь неспешного передвижения.
Невзирая на облака, погода выдалась достаточно ясная, но Лайам знал, что даже будь сейчас распрекрасный, солнечный весенний денек, ему все равно не очень хотелось бы поспешать к дому покойного чародея.
Впрочем, Фануила нигде не было видно, и даже когда Лайам нерешительно принялся обходить дом, время от времени окликая дракончика, ни одной посторонней мысли у него в голове так и не появилось. Озадаченный, Лайам вышел на берег и разгрузил Даймонда. Сундук шлепнулся на песок, и Лайам, ухватившись за один край, отволок его в прихожую.
Решив, что он уже достаточно поискушал судьбу, Лайам оставил сундук в прихожей, снова взгромоздился на своего чалого и двинулся обратно в Саузварк.
Лайаму не хотелось видеть Фануила, и он был рад, что так и не увиделся с ним. Впрочем, Кессиаса ему тоже видеть не очень хотелось, но он обещал, и кроме того, он должен был кое-что объяснить Эдилу. На обратном пути Лайам намеренно сдерживал коня, поскольку не хотел явиться слишком рано.
Кессиас уже ждал его. Он сам отворил дверь и впустил Лайама в дом.
– Ну, как спалось?
– Хорошо, – ответил Лайам и с удивлением понял, что сказал чистую правду. – Только болит все.
Эдил рассмеялся:
– Ничего, скоро мы добёремся до ваших дружков.
Кессиас провел Лайама на кухню и, пока они разговаривали, занимался тем, что добавлял последние унции пряностей в поистине устрашающего размера котел.
Лайам в общих чертах изложил свою историю, дополняя ее теми деталями, которые он узнал или вычислил прошедшей ночью. Это оказалось на редкость несложно.
Она была беременна, а Неквер ее оттолкнул. Из речей Кансаллуса можно было понять, что ей присущи гордость и умение защищаться. Однако директор труппы ее явно недооценивал. Она умела и нападать и обладала более неукротимой натурой, чем полагал Кансаллус, невзирая на то, что у него имелось яркое тому свидетельство – искалеченное ухо Хорька. Она, скорее всего, легла под Виеску в своих целях – чтобы раздобыть яд, необходимый ей для убийства Неквера, – а затем пригрозила рассказать всему свету о том, что произошло между ними. Уже одно это свидетельствовало, какая безжалостность и какое коварство были присущи ее душе.
– Думаю, она была слегка не в своем уме, – заметил Лайам, и Кессиас невнятным ворчанием выразил свое согласие.
Итак, она задумала убить Неквера. Должно быть, Лонс рассказал ей о своей сделке с Тарквином, и она решила уговорить чародея подменить заклинание, заплатив ему своей кровью. Не вполне ясно, почему она выбрала заклинание, способное сделать Клыки незримыми. Возможно, она не хотела совать брату палки в колеса и думала, что если Клыки пропадут из поля зрения горожан, то Лонс сможет потребовать у Поппи Неквер обещанную награду. Если бы Поппи не заупрямилась, брат непременно получил бы свое. И что с того, что в тот же день Неквер разбился бы о незримые скалы? Возможно, это казалось ей вполне уместным. И давало возможность вдвойне отомстить. Жена Неквера становится подстилкой другого мужчины, а сам Неквер покоится на морском дне.
– При всем своем хитроумии, она явно была сумасшедшей.
Слушая свой голос, Лайам удивлялся себе. Он говорил холодно, рассудительно, отстраненно описывая события. Лайам сам не мог понять, как у него это выходит.
Тарквин попытался сотворить заклинание, которое заказала она, но потерпел неудачу, – она ведь не поставила ему подходящую кровь, поскольку девственницей никак не была, – а потому старик выполнил заказ Лонса. Возможно, тем самым он хотел ее наказать. Когда Неквер вернулся в город целым и невредимым, она явилась к Тарквину скорее всего, чтобы высказать претензии по этому поводу, не подозревая, что чародей и сам уже зол на нее. Вышла ссора. Тарквин пригрозил обо всем рассказать Некверу, и тогда она убила его.
– Конечно, – подвел итог Лайам (он обращался к обширному заду эдила, поскольку Кессиас все это время, подобно сказочному гному, нависал над кипящим котлом), – все это слабо доказуемо. Более-менее ясно лишь с мотивом и некоторыми деталями. Несомненно лишь то, что она собиралась убить Неквера, подсыпав в его кубок сантракт.
Лайам помолчал, размышляя. Он знал, что Тарквина убила Рора. Но Кессиас мог иметь свое мнение на этот счет. И потому он счел нужным добавить, пересиливая себя:
– Еще доказательством ее вины могут служить действия фамильяра Тарквина. Он словно знал, что убийство дело ее рук.
– И то правда. Интересно, кто же навел эту тварь на след? – произнес наконец Кессиас, распрямляясь. – Но я думаю, что вы правы – это ее рук дело. Других объяснений тут не подберешь. И мне тут Гериона сказала любопытную вещь, года два назад Рора танцевала по ночам у нее. Просто танцевала, ничего больше. Можно предположить, что именно там Виеску ее и встретил. И Неквер тоже.
Несколько мгновений коренастый эдил внимательно вглядывался в лицо Лайама, словно пытаясь в нем что-то прочесть. Потом черты Кессиаса смягчились и на лице его появилось выражение простодушного восхищения.
Лайам опустил голову, чтобы скрыть виноватый румянец. Он вдруг осознал, что за все это время ни разу не назвал Рору по имени. Он говорил только “она”. От этого на душе у него стало еще паршивее.
– Когда вы собираетесь рассказать обо всем Лонсу?
– Уже рассказал – вчера ночью, сказал Кессиас. Они с Боултом долго возились, снимая тело актрисы с крыши, а когда сняли, надумали отнести его Лонсу. Лайама это неприятно поразило, но эдил поспешно объяснил что к чему. Оказалось, что Фануил не злобствовал, на теле Роры остались лишь несколько царапин да две ранки на шее. Смерть наступила в результате падения. Кессиас с Боултом смыли кровь с лица и рук Роры, так что выглядела она пристойно.
– Завтра компания “Золотой шар” покидает Саузварк – из медицинских соображений, и Лонс едет с ними.
Разговор о расследовании себя исчерпал, и Кессиас предложил отправиться к его драгоценной сестрице. Лайам вяло поинтересовался, как же они потащат такой здоровенный котел? Но оказалось, что сестра эдила живет всего в квартале ходьбы, а Кессиас уже успел отлить часть сидра в баклагу поменьше.
– Лучше я пошлю кого-нибудь за новой порцией, когда мы справимся с этой.
Сестра Кессиаса оказалась похожа на своего брата, невысокая, крепко сбитая, несколько полноватая, но очень уютная, как истинная мать большого семейства. Она весьма удачно в свое время вышла замуж за бондаря, и детей у них была целая прорва. Чужак Лайам вызвал у мелюзги боязливое уважение, а вот на Кессиаса детишки налетели толпой – как и на появившегося чуть позднее Бурса.
Через какое-то время к застолью присоединились несколько деверей Кессиаса, притащивших с собой неимоверное количество всяческой пищи и еще большее количество ребятни. Столы ломились под весом блюд; а затем, объевшись сверх всякой меры, все семейство принялось петь под аккомпанемент флейты Бурса. Компания от души веселилась, но Лайам чувствовал себя не на месте. А потому вскоре после того, как почтенное общество перешло к музыкальной части программы, он, извинившись, ушел.
* * *
Три дня он провел в одиночестве. Он изучал дом Тарквина и размышлял о произошедшем. Он спал на диване в библиотеке и часами лениво перелистывал страницы книг или рассматривал загадочные предметы из коллекции старого мага.
Не раз перед его мысленным взором возникал образ Роры. Девушка упрекала его, обвиняла в предательстве, говорила, что он погубил ее жизнь. Лайам знал, что все это неправда, но все равно не мог избавиться от ощущения вины.
Иногда он думал и о Виеску, и о том, что обманом вломился в его жизнь. Лайам надеялся, что отпущение грехов, данное мятущемуся аптекарю мнимым иерархом Кансе, сняло тяжесть с сердца Виеску, но подозревал, что это все равно не искупает его собственного греха.
А еще существовали Фрейхетт и Поппи Неквер, и о них тоже стоило поразмыслить. Впрочем, Лайам понимал, что их пути разошлись, что между ними уже никогда не возникнет ни дружеских, ни деловых отношений. Он слишком многое знает об этой паре – и они знают, что он это знает, – так что Лайам мысленно сказал Поппи прощай.
Но дело сделано, оно было кончено не лучшим образом, но в конечном итоге Лайам постановил все оставить, как есть. Возможно, в другой раз он будет более проницательным и расторопным.
На исходе третьего дня в двери дома Тарквина постучал Боулт и оторвал Лайама от чтения исторического труда. Стражник принес копию завещания мага, подтверждающего право Лайама владеть частью саузваркского побережья со всеми строениями, возведенными там. Недоверие, которое, похоже, Лайам внушал ему прежде, сменилось опасливым уважением.
Лайам понял по этой перемене и по некоторым словам Боулта, что Кессиас успел многим порассказать обо всей этой истории и что теперь простодушные жители Саузварка считают его чем-то вроде всезнающего провидца, читающего в людских душах, словно в открытой книге, но которому – вот ведь беда! – становится дурно от одного вида крови. К собственному удивлению, Лайам обнаружил, что особо не возражает против подобной славы. Он чувствовал, правда, что не очень достоин ее, поскольку знал, что успешным завершением дела обязан вовсе не собственной проницательности, а воле случая, или удаче, или тому, кто опекает его, взирая с небес. Но в глубине души Лайам был польщен.
Кроме того, Боулт принес записку от эдила. Это было краткое послание, небрежно нацарапанное на клочке бумаги. Кессиас приглашал Лайама отобедать с ним завтра и упоминал, что Неквер полностью оправился от последствий отравления. В конце он сообщал, что его отмеченный шрамом знакомец, а также крысовидный дохляк и их достойный приятель пойманы и томятся в кутузке, ожидая приговора эдила.
Лайам попросил Боулта передать Кессиасу, что он завтра будет.
Все эти дни Лайам периодически выходил на берег или присаживался на балюстраду веранды; он вглядывался в небо, выискивая там Фануила. Но обнаруживал лишь пустоту.
Рептилия вызывала у Лайама сложные чувства. Дракончик солгал ему, уверяя, что слишком слаб, чтобы летать. Теперь Лайам знал, что Фануил следил за ним и по его следам добрался до Роры. Это поначалу тяготило его, но, поразмыслив, Лайам решил, что с этим он все равно ничего не мог бы поделать. Дракончик так или иначе прочел бы все, что ему нужно, в его сознании.
Фануил был нужен Лайаму. Во-первых, затем, чтобы завершить заключенную сделку. А во-вторых, у Лайама имелось еще одно дельце, в котором ему могла бы пригодиться помощь дракона.
“Проснись. Проснись”.
На четвертый день после смерти Роры Лайам вновь бродил во сне по руинам древнего города, и эти руины снова были исписаны одним-единственным словом.
“Проснись Проснись”
Лайам проснулся и обнаружил, что лежит на диване, а дракончик сидит рядом и смотрит на него немигающими, как у кошки, глазами.
– Ты вернулся… – пробормотал Лайам.
“Да, мастер. Мне надо было поохотиться. И еще я думал, что ты будешь сердит на меня”. Сейчас, сидя на задних лапах и покорно согнув шею, Фануил походил на пса, ожидающего заслуженной выволочки.
– Я и был сердит, – согласился Лайам, спустил ноги с дивана и провел рукой по взъерошенным волосам. Почему ты ее убил?
Ответная мысль сформировалась медленно:
“Это показалось мне правильным. Она убила мастера Танаквиля”.
Следующая реплика появилась быстрее:
“Ты научил меня, как поступить”.
– Я? Ты имеешь в виду, что эту идею ты позаимствовал у меня?
“Да. Ты делал такое прежде”.
Лайам рассмеялся, но смех его был горек – он смеялся над собой.
– Да, делал. Но тогда я был намного моложе. Намного. И дорого за это платил.
Он вдруг осознал, насколько плохо дракончик понимает людей и насколько сильна его способность заимствовать чужие мысли и представления.
“Прости, мастер”.
Последовала долгая пауза.
– Так, значит, ты признаешь меня своим хозяином? И ты выполнишь свою часть сделки?
“Теперь я буду во всем подчиняться твоей воле. Я сделал то, что…”
Мысль Фануила застопорилась, словно колесо, переваливающее через бугор. Дракончик явно пытался сообщить о чем-то, ему не присущем.
“…сделал то, что хотел”.
Лайам понял. И ощутил внезапную легкость. У него словно камень свалился с души. Их сделка, кажется, пришла к завершению.
– Ты научишь меня, как выставлять тебя из моей головы?
“Все, что прикажешь, мастер”.
– А сейчас ты знаешь, что заботит меня? Что я хочу уладить?
“Да”
Дракончик опустил голову, словно стыдясь того, что по-прежнему читает мысли хозяина.
– Ты поможешь мне выполнить этот замысел?
“Да”
– Тогда обсудим детали.
* * *
После полудня Лайам приехал в Саузварк и свел Даймонда на конюшню. Он сказал, что вечером его окончательно заберет, и оплатил счет.
Затем Лайам двинулся к порту. Холодный сильный ветер еще вчера разогнал тучи, и небосклон был чистым. Ушибы Лайама еще побаливали, но общее болезненное состояние уже прошло и Лайам себя чувствовал сносно.
Припортовый район кишел народом: люди и животные суетились, спеша вывезти последние в этом сезоне грузы. Лайам подошел к складу Марциуса и постучал в неприметную дверь. От туда выглянул незнакомый верзила и молча по сторонился. На складе было тихо, словно в гробу, и Лайам не удержался от злорадной улыбки. Тишина была вызвана тем, что лучшие надежды Марциуса покоились на дне моря. Лайам обнаружил, что злосчастье торговца действует на него животворно.
– Думаю, ваш хозяин захочет повидаться со мной, – сказал Лайам и двинулся мимо верзилы в глубь помещения.
Но дорогу ему заступили еще две мрачные фигуры.
– А я думаю, что ты задержишься здесь! – рявкнул верзила, схватив посетителя за плечо, но тут глаза его закатились и он тяжело осел на пол. Лайам чуть отступил и увидел, что остальные наемники также лежат на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40