Просто ваши слова отозвались во мне, если можно так выразиться, словно многократное эхо… Возможно, я нездорова.
Молодая женщина с усилием взглянула на гостя; ее блуждающая улыбка сделалась чуть более уверенной, и она жестом предложила Лайаму присесть.
– Садитесь, пожалуйста. И расскажите мне еще что-нибудь о ваших увлекательных странствиях.
Лайам уселся, с любопытством разглядывая хозяйку дома.
– Если мои слова воспринимаются вами как эхо, да еще многократное, то прошу меня извинить, мадам. Боюсь, ваш муж предложил мне бывать у вас в доме не для того, чтобы я наскучил вам повторениями.
Что-то в его тоне – а возможно, упоминание о муже – помогло леди Неквер успокоиться, и неестественный румянец исчез с ее лица. Лайама это порадовало, и он решил продолжать в том же духе.
– Если вы хотите что-либо со мной обсудить, мадам, я с радостью готов вам помочь… – Лайам намеренно не окончил фразы, но подкрепил свои слова жестом, выражающим готовность помочь ей всем, что только в его силах. Леди Неквер заерзала в кресле; улыбка вновь сбежала с ее лица. Вид у нее сделался совсем уж несчастный, – морщинки на лбу, поджатые губки, – но даже в таком виде она показалась Лайаму очень милой, а та открытость, с которой она выражала свои чувства, его и вовсе растрогала. Уже очень давно никто не относился к нему с подобной доверчивостью.
– Предложенная вами помощь для меня словно бальзам на раны, сэр Лайам, и я благодарю вас. Но я окружена трудностями, которыми не могу с вами поделиться, как бы мне того ни хотелось. Но все же это замечательно, что вы пришли составить мне компанию. А теперь, – поспешно произнесла она, пытаясь улыбкой прогнать напряженность, – мы просто побеседуем. Расскажите мне о чем-нибудь веселом, смешном.
Молодая женщина откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Лайама. Лоб ее разгладился, а глаза заблестели. Несколько мгновений Лайам пытался сообразить, что бы ему рассказать. С ним никогда не происходило ничего особо забавного, а воспоминания о женщинах, которых он знал, были в большинстве своем печальны и угнетали.
Лайам не стал говорить этого леди Неквер. Но по его виду хозяйка поняла, что гостю требуется подсказка, и задала наводящий вопрос. Слово за слово, и через какое-то время Лайам уже увлеченно рассказывал ей о театре марионеток, в котором он побывал, путешествуя по Востоку.
Дальше – больше. Вскоре память подбросила ему целую вереницу подходящих историй. В ней всплывали уморительные отрывки из комедий, популярных в Торквее в его студенческие годы, ужимки шутов и репризы клоунов, подвизающихся при дворах далеких королевств, народные байки и залихватские песенки, что можно услышать в тавернах всего мира. Он даже умудрился почти полностью, правда с некоторыми опущениями, вспомнить клоунаду “Безгубый флейтист” и, несколько смущаясь, на треть изобразил, на треть пропел и на треть рассказал ей историю похождений этого забавного персонажа.
Леди Неквер рассмеялась и захлопала в ладоши, и Лайама снова поразили юность и красота хозяйки дома. Он вновь припомнил вчерашний скандал в прихожей. Несчастья молодой женщины явно были каким-то образом связаны с молодым себялюбцем, пытавшимся нанести ей визит, и Лайам мысленно послал ему сабельный удар в поясницу.
После того как отзвучал “Безгубый флейтист” и леди Неквер отсмеялась, в комнате снова воцарилась тишина – но на этот раз дружелюбная и уютная. Но вскоре у Лайама на кончике языка завертелся вопрос, и он, не удержавшись, поинтересовался:
– Так когда, вы говорите, вернется ваш муж?
– Простите? – переспросила молодая женщина, вынырнув из облака грез. – А! Я думаю, завтра. Он так часто бывает в разъездах…
Лайам тут же пожалел, что задал этот вопрос, но женщина, печально вздохнув, продолжила:
– Я часто бываю одна, я всем своим существом ощущаю отсутствие моего лорда. Я думаю: а вдруг он терпит кораблекрушение, или сражается с пиратами, или его захватили разбойники, – говорят, в этом году они собираются в целые банды. На земле его караулят бандиты, в море – гигантские чудовища, бури, Клыки… да, Клыки – наихудшее зло из всех возможных ловушек!
Женщина содрогнулась и снова уставилась в пол, и Лайам выругал себя за то, что расстроил свою собеседницу, – но в то же время ему показалось любопытным, что мысли леди Неквер так упорно возвращаются к саузваркским Клыкам. Впрочем, жизнь всего Саузварка так или иначе связана с произволом, творимым Клыками. Так что и леди Неквер с ее болезненными страхами, и торговец Марциус с его разбившимся вдребезги кораблем, и Тарквин, сумевший временно обуздать коварные скалы, – вовсе не исключения из общего правила… Что же касается самого Лайама, то до сих пор в Саузварке ему причинили вред лишь одни клыки – клыки Фануила, да и то сапожник уже сумел все исправить. Лайам чуть было не рассмеялся этой своей мысли, но все же сумел удержаться.
– Я уверен, что ваш супруг вернется домой в добром здравии.
Леди Неквер судорожно вздохнула и попыталась улыбнуться.
– О, я уверена в этом еще тверже, чем вы, сэр Лайам. Но я надеюсь, вы признаете за мной право на беспокойство?
Лайам слегка поклонился, не вставая с кресла, и женщина уже менее принужденно продолжила:
– А теперь расскажите мне: вам самому когда-нибудь приходилось покидать тех, кто вас любит? Мне кажется, что в сотне портов найдутся женщины, что плачут о вас.
– Нет, – серьезно произнес Лайам, – не думаю. Такой уж я человек – по мне не очень скучают.
Леди Неквер усмехнулась:
– Мне трудно в это поверить, сэр Лайам. Ведь наверняка вас привела сюда, в Саузварк, какая-то любовная история. Наверняка существует какая-нибудь красавица, что стоит на причале и со слезами на глазах ждет вашего возвращения.
Лайам решил, что это не флирт, а его просто поддразнивают. Он покачал головой, отметив попутно, что на улице быстро темнеет. Капли дождя по-прежнему оставляли на оконном стекле дорожки, отливавшие золотом и серебром. Скоро ему надо будет идти.
– Но если не женщина, то что же заставило вас – человека, повидавшего мир, – застрять в таком глухом углу, как наш Саузварк?
– Несколько месяцев назад я потерпел кораблекрушение, мадам, – солгал Лайам, – и очутился на пустынном островке к юго-востоку от Фрипорта. Корабль, что подобрал меня, направлялся сюда, а я находился не в том положении, чтобы из-за меня стоило изменить курс.
Он и вправду очутился на одном островке, который даже не значился ни на каких картах, но отнюдь не вследствие кораблекрушения, и то, что ему там довелось испытать, не слишком развеселило бы леди Неквер – в этом Лайам был твердо уверен.
Но даже и этот его вполне невинный рассказ подействовал на женщину угнетающе.
– О, я не знала, простите меня, сэр Лайам! Кораблекрушение – это ужасно…
По затуманившемуся взору леди Неквер можно было судить, что женщине представилось, будто подобное несчастье случилось с ее мужем. Лайам нахмурился.
– О, там не было ничего страшного. На самом деле я не терпел особенных неудобств. Дожди там льют намного реже, чем здесь, там круглый год тепло, а пища растет на деревьях. Я даже испытывал некоторое сожаление, расставаясь с моим пристанищем. Но ведь мне, мадам, не к кому было поспешать – в отличие от вашего супруга. А иначе я, наверное, пересек бы океан вплавь.
Леди Неквер с благодарностью улыбнулась ему, и Лайам неохотно поднялся с кресла:
– Боюсь, я должен вас покинуть.
Женщина тоже встала, вежливо протестуя, но тем не менее проводила гостя до лестницы. Там она взяла с него обещание вновь – и завтра же! – посетить ее дом.
– Мой муж должен вернуться к вечеру. Я знаю, что он симпатизирует вам. Он будет рад, если вы согласитесь отужинать с нами.
Похоже было, что леди Неквер говорит это вполне искренне, и Лайам с удовольствием принял новое приглашение.
У подножия лестницы его дожидался Ларс, держа наготове плащ посетителя леди. Лайам с улыбкой забрал свою обновку у старика, несмотря на его сопротивление. Ларс был невысок, и, позволив ему себе услужить, Лайаму пришлось бы встать чуть ли не на четвереньки.
– Скажи-ка мне, добрый человек, – спросил он, завязывая тесемки плаща, – что это за молодчик вчера так рвался пройти к леди Неквер?
Слуга скривился от отвращения.
– Молодчик, право слово, молодчик! Комедиантишка из компании “Золотой шар”. Его зовут Лонс, сэр. Он немилосердно изводит леди, и все лишь потому, что она как-то позволила ему спеть для нее несколько модных песенок. Бессовестный и наглый, надо сказать, тип! Знаете, добрый сэр, кому возбранялось переступать городскую черту в прежние времена? Бродягам, попрошайкам, плутам, мошенникам и комедиантам! Самый настоящий наглец – вот кто он такой!
Лайам улыбнулся – его забавлял праведный пыл Ларса, – но старый слуга этого не заметил.
– Он и сегодня, сэр, пытался торчать тут под дверью, но я упомянул, что леди ждет вас, и он убрался прочь, весь разобиженный, – фу ты, ну ты! Самый настоящий наглец!
Справившись наконец-то с завязками, Лайам покачал головой, всем своим видом показывая, как его возмущает поведение Лонса, и поспешил выйти – еще мгновение, и он бы расхохотался.
* * *
И снова Лайам почувствовал, что жить – хорошо: дождю не под силу было пробить ткань его дорогого плаща, добротно залатанное сапожником голенище также не пропускало воду. Лайам решил, что никогда еще не тратил деньги с такой выгодой.
Госпожа Доркас поджидала его на кухне, держа в обеих руках сложенный лист бумаги. Она не мешкая вручила его постояльцу. На лице почтенной домохозяйки читалось волнение.
– Запечатано печатью эдила! – делая большие глаза, прошептала она, по-прежнему неправильно выговаривая титул начальника городской стражи.
Лайам бесцеремонно сломал печать и пробежал глазами записку. Почерк Кессиаса не мог служить образцом каллиграфии, но с правописанием у него все было в порядке. Эдил приглашал его в таверну, где они были вчера, – и назначал время встречи.
– Все в порядке, мастер Лайам?
– Нет, – мрачно отозвался Лайам. – Завтра на рассвете меня казнят.
И, не прибавив к тому ни слова, он удалился наверх.
До назначенного Кессиасом часа оставалось совсем немного времени, но Лайам все-таки задержался – ровно настолько, чтобы снять сумку с письменными принадлежностями и переодеться в будничную одежду. Когда он спустился вниз, домовладелица все еще стояла на прежнем месте, держась за грудь и тяжело дыша.
– Зачем вы так делаете! – упрекнула она Лайама. – У меня чуть сердце из груди не выскочило, пока я не поняла, что вы шутите тут свои шутки!
– Ну а зачем же еще эдил может вызывать человека, как не на казнь?
– Ох, не знаю, мастер Лайам, не знаю, но вы – злой человек.
Лайам уже стоял на пороге, когда госпожа Доркас еще раз его окликнула:
– А чего же он хочет?
– Он желает поужинать со мной, – бросил через плечо Лайам. – Он называет это “последней трапезой приговоренного”.
И он захлопнул дверь, предоставив госпоже Доркас самой разбираться с выпрыгивающим из груди сердцем.
Кессиаса на месте не оказалось, но “Белая лоза” – так называлась таверна – была переполнена, и Лайам порадовался, когда ему удалось отыскать незанятый столик. Девушка-официантка довольно быстро принесла ему заказанное вино. Она, похоже, узнала Лайама: ведь он ужинал здесь накануне и отобедал днем.
Лайам поставил локти на стол и, потягивая вино, принялся разглядывать посетителей “Белой лозы”. Они выглядели достаточно респектабельно. Это были люди не настолько богатые, чтобы селиться выше по склону холма, но и не столь безденежные, чтобы посещать шумные забегаловки по соседству с портом. Многие из них, склонившись друг к другу, негромко переговаривались – скорее всего, о делах. Лайаму пришло в голову, что точно так же со стороны будут выглядеть и они с Кессиасом, когда тот придет, и что точно так же они выглядели во время вчерашнего разговора и будут выглядеть завтра. Интересно, сколько еще вечеров им предстоит провести здесь, пока они не отыщут убийцу Тарквина?
“Или пока мы не отступимся от этого дела, – с кислой миной подумал он. – Если только дракончик позволит нам отступиться”.
Лайаму не хотелось сейчас думать ни о Тарквине, ни о Фануиле, и потому он снова вернулся мыслями к леди Неквер. Она была юным, невинным созданием, – столь милым и утонченным, что он уже и забыл, что такое существует на свете. За годы, проведенные в странствиях, Лайам отвык от общения с людьми высшего света, хотя и сам когда-то входил в их число. Проблемы леди Неквер почему-то волновали Лайама. Они, правда, отличались от его собственных проблем – поскольку были связаны не со смертью, а с жизнью, – и Лайам принялся размышлять.
Итак, “этот наглец” Лонс, рядовой актер, преследует леди Неквер, а причин тому две: ее притягательность и его страсть. Отчасти Лайам понимал Лонса, но ему очень не нравился его заносчивый тон. А еще не нравилось его смазливое личико. А еще больше – наглое себялюбие, проступающее в манерах.
Лонс был актером, а этих людей по традиции относили к самым низшим слоям общества. Ларс был прав – эти люди в старые времена заключали собой список нежелательных лиц, которых можно было гнать и подвергать наказаниям просто за сам факт их пребывания в каком-либо месте. Закон этот более не действовал, но предрассудки остались. Сам Лайам их не разделял, но он понимал также, что домогательства человека, стоящего на низшей ступени общественной лестницы, особенно мучительны для леди Неквер.
Должно быть, она сама невольно дала красавчику повод думать, что он имеет на нее какие-то там права. Попросила спеть для нее, улыбнулась теплее, чем нужно, – столь же, скажем, тепло, как улыбалась Лайаму, когда он развлекал ее своими рассказами.
“Конечно, она не думает, что я стану докучать ей, как этот молодчик, – ведь у меня слишком невинный вид”.
Лайам усмехнулся и поднял стакан.
– Что это вы так сияете, Ренфорд? Неужто выследили нашу дичь?
Покачав головой, Лайам жестом пригласил Кессиаса садиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40