Не отводя от макета взгляда, Лайам обошел стол. На покатой поверхности аналоя лежала открытая массивная книга в кожаном переплете, прикованная цепью к одной из его ножек. Должно быть, это была книга заклинаний Тарквина. Лайам попытался прочесть несколько строк. Текст, доступный его взору, был довольно сложен для понимания и к тому же перемежался письменами, не поддающимися расшифровке. И тем не менее того, что было написано по-таралонски, хватило, чтобы Лайам уяснил суть дела. Разворот книги заключал в себе заклинание, способствующее переносу материальных предметов в иной план бытия, или “споспешествующее перемещению плотных субстанций” – так говорила книга.
– Так это он заставил Клыки сойти со своих мест! – прошептал Лайам. – Вот черт!
Тут было от чего прийти в восхищение. Тарквин решился на грандиозное предприятие. Исчезновение Клыков явилось неоспоримым подтверждением мощи и славы великого чародея. Славы, которой Тарквин всегда пользовался среди жителей Саузварка, но о подлинных масштабах силы которого вряд ли кто-либо подозревал. Интересно, а знал ли сам Тарквин, творя это чудо, что оно для него станет последним?
Из книги торчала закладка – тонкая, чуть плотнее картона, дощечка. Лайам перевернул несколько тяжелых страниц и просмотрел заложенный текст. Язык заклинания также был сложен, но примерно понятен, и Лайам без особого труда разобрался, что это заклинание назначено делать вещи незримыми.
Скорее всего, Тарквин колебался, какое из этих двух заклинаний ему применить, и, судя по всему, в конце концов выбрал первое – в противном случае корабли Неквера покоились бы сейчас на дне моря. Не говоря уже о самом Неквере.
Мог ли кто-то убить за это старого чародея?
Лайам задумался, рассеянно глядя на страницу.
Кому могла понадобиться смерть Тарквина? Насколько было известно Лайаму, у старика не имелось врагов – по крайней мере таких, о которых тот счел бы нужным упомянуть в их не очень-то частых беседах. Впрочем, Лайам не так уж и хорошо знал старика. Они в общем-то ладили, но разговаривали лишь на отвлеченные темы: о дальних странах или о событиях, давно канувших в прошлое. Разговор никогда не касался личной жизни кого-либо из собеседников, а уж тем более их насущных занятий. Но ведь Тарквин был магом, кудесником, колдуном, а люди такого рода, как правило, малоуживчивы и своенравны. Они ссорятся друг с другом, они не ладят с теми, кто прибегает к их помощи, они наделены силой, внушающей страх обычному люду. Так что Тарквину было не так уж сложно нажить врагов. Сложно понять другое: как вышло, что человек, способный подчинить своей воле силы самой природы, не сумел защитить себя?
“Я проснулся”.
Эта мысль была подобна той – первой: упрямая и неподатливая, словно камень, она нахально растолкала все прочие мысли и завладела вниманием Лайама. Лайам резким движением повернулся к столу, на котором лежал Фануил.
“Ты поел. Я тоже хочу”.
Нет сомнений: мысль исходила от Фануила. Лайам вдруг вспомнил о вчерашнем приступе боли в ноге. Так вот оно что! Этот уродец его укусил. Зачем?
“Чтобы мы стали одним целым. Мне нужно поесть, я слабею и могу умереть”.
Лайам медленно пересек комнату, внимательно глядя на дракончика. Взгляд желтых глаз Фануила был так же неотрывно прикован к глазам Лайама.
– Ты что, действительно это делаешь? Ну… вкладываешь мысли ко мне в голову?
“Тебе не обязательно говорить. Просто думай. Я пойму”.
– Но как?
“Мы одно целое. Можно, я поем?”
Желтые глаза уставились на последнюю булочку, которую Лайам до сих пор держал в руке. Лайам опустился на колени, так что его голова оказалась на одном уровне с узкой мордочкой существа, и положил булочку на стол.
Голова дракончика метнулась вперед, словно выпущенная из лука стрела, и столь же молниеносно отдернулась. Фануил отхватил от булочки изрядный кусок и принялся энергично жевать, жадно и часто глотая. Лайам зачарованно за ним наблюдал. Дракон одолел булочку в считанные секунды. Когда с едой было покончено, Фануил аккуратно облизал лапки, продолжая при этом смотреть в глаза человека.
“Ты смущен”.
– Что значит – мы одно целое?
“Ты уже это знаешь. Ты мудрее, чем хочешь казаться”.
– Так, значит… ты стал для меня чем-то вроде фамильяра? Ты со мной связан?
“Как и ты со мной. Теперь мы делим твою душу. Твоя душа теперь частью живет во мне”.
Лайам встал на ноги и ошалело потряс головой.
– Почему ты раньше не говорил со мной так?
“Раньше мы не были с тобой одним целым. Это возможно только между теми, кто един. Смотри”.
Внезапно у Лайама потемнело в глазах. Он вскрикнул от неожиданности, но зрение тут же вернулось. Только картина, представшая его взгляду, была иной. Он увидел угловатое молодое лицо, обрамленное светлыми волосами. Светло-голубые глаза. Длинный, с еле заметной горбинкой нос. Это был собственный нос Лайама. Он смотрел в свое собственное лицо.
“Ты смотришь моими глазами”.
– Я хочу смотреть своими глазами! – рявкнул Лайам. На него снова нахлынула тошнотворная волна слепоты, а потом все встало на свои места. Дракончик склонил голову набок, с любопытством наблюдая за человеком.
– Никогда больше не делай этого! – сказал Лайам. Голос его дрожал от напряжения.
“Ты тоже можешь так делать”.
– Я этого не хочу!
“Возможно, еще захочешь”.
Последовала долгая пауза. Лайам погрузился в размышления, потом сообразил, что дракончик может читать его мысли, и перестал думать.
– Я хочу, чтобы ты убрался из моей головы!
“Ты можешь меня выдворить”.
– Как? – быстро спросил Лайам.
“Я тебе покажу. Только ты должен кое-что для меня сделать”.
– Кое-что для тебя сделать?! Ты украл мою душу, мелкий паршивец! Убирайся из моей головы!
“Извини. Иначе было нельзя. Я умирал. Мы можем…”
Обрывок мысли был зазубрен, как сталь сломанного клинка. Дракон сделал паузу.
“Мы можем заключить сделку”.
– Сделку?! И что же ты хочешь в обмен на мою душу?
“Мы только делим ее. Я не стал бы забирать у тебя ни кусочка, если бы без этого можно было как-нибудь обойтись. Мастер Тарквин считал, что мои таланты стоят маленькой части его души. И это не причинит тебе никакого вреда. Но если ты совсем немножко поможешь мне, я смогу научить тебя разному”.
– Чему? – спросил Лайам.
“Об этом можно поговорить позднее”.
– Чему?
“Как не впускать меня. Как смотреть моими глазами. И всякому другому”.
Лайаму невольно сделалось любопытно.
– Это магия?
“Немного. Для сложного твой ум не годится. Но что-то попроще – возможно. И всякое другое. Я могу помочь тебе написать твою книгу”.
– Мою книгу? Откуда ты о ней знаешь?
Дракончик снова склонил голову набок, и Лайам вскинул руку:
– Ладно, ладно! Я понял.
“Я делил многое с мастером Танаквилем. И многое открою тебе. Если ты кое-что для меня сделаешь”.
Фануил по-прежнему смотрел в лицо Лайаму, но в желтых глазах дракончика не отражалось никаких чувств.
Лайам вдруг ощутил боль в месте укуса и перенес вес тела на здоровую ногу.
– Что именно?
“Во-первых, ты должен дать мне еще еды. Пойди на кухню, подумай о сыром мясе, постарайся как следует его захотеть и загляни в печь”.
– С этим я уже сталкивался. Что ж, это нетрудно.
Хромая, Лайам добрался до кухни. Заставить себя захотеть сырого мяса оказалось не так уж просто, и все же печь выдала ему в конце концов что-то вроде куска говядины. Этот кусок Лайам и отнес в кабинет.
Фануил принялся рвать мясо – так же жадно и судорожно, как перед тем булочку. Впрочем, это не мешало ему продолжать разговор.
“Во-вторых, – прозвучало в мозгу Лайама, – ты должен сказать человеку герцога в Саузварке, что мастер Тарквин убит. Этого человека зовут Кессиас. Ты сможешь его найти?”
– Человека герцога? Эдила? Да, смогу. Чего ты еще хочешь?
“В-третьих, ты должен какое-то время заботиться обо мне, пока я не поправлюсь. Тебе было очень больно, но и я чуть не умер, когда мастера закололи”.
– Когда мастера закололи… – эхом отозвался Лайам и тут же спросил: – Ты знаешь, кто его убил?
“Нет”.
Лайам разочарованно поразмыслил над этим. Некоторое время дракончик ждал, потом снова вмешался в его мысли.
“Я слаб. Мне, наверно, потребуется около месяца, чтобы прийти в норму”.
Выйдя из задумчивости, Лайам кивнул:
– Да, конечно. Я буду присматривать за тобой. Еще что-нибудь?
“Еще одно. Я скажу, когда ты вернешься с эдилом”.
– Скажи сейчас! – В Лайаме проснулось упрямство.
“Сейчас не могу. Ты все узнаешь потом. Обязательно скажи человеку герцога, чтобы он прихватил с собой искательницу теней”.
– Искательницу теней? Что это такое?
“Он знает. Просто скажи ему. Это…”
И снова в мысли дракончика возникла краткая пауза, будто он искал нужное слово, но не мог его отыскать.
“Это… потом ты поймешь”.
– Ну, ладно, – согласился Лайам после краткого раздумья.
“Тогда ступай”.
Уязвленный Лайам двинулся было к двери, но тут же обернулся:
– Почему ты не знаешь, кто убил Танаквиля?
“Мастер Тарквин мог отключать меня от своего сознания. Он часто так делал”.
– И я тоже смогу делать так?
“Сможешь. Когда выполнишь все, о чем я прошу. Ступай”.
Но Лайам медлил, прислушиваясь к собственным ощущениям. Это было странно и непривычно, говорить с тем, кто не открывает рта, получать приказы от мелкой твари, не прекословить… Хотя… а что ему еще оставалось делать?
“Мне так же непривычно и странно отдавать приказания, как тебе – их получать. Когда ты выполнишь мою последнюю просьбу, ты станешь моим повелителем”.
Обдумывая эти слова, Лайам заковылял прочь от дома.
* * *
Вынужденная хромота и плюс к ней тягостные раздумья не могли не сказаться на скорости передвижения Лайама, а потому на дорогу до Саузварка он затратил гораздо больше времени, чем вчера.
Фануил присвоил частицу его души, но Лайам почему-то не злился и не чувствовал себя оскорбленным. Лайам знал, что он по природе своей уступчив. Принимай то, что есть, и устраивайся как можешь, – совсем неплохой девиз. И потом с нынешней ситуацией он все равно не мог ничего поделать: он был достаточно наслышан о магах и их фамильярах, чтобы понимать – эти узы способна порвать только смерть одной из сторон. Лайам понятия не имел, что произойдет с его душой, если Фануил умрет, а потому ничуть не желал выяснять это на практике.
Уяснив себе это, Лайам осознал, что дракончику на самом-то деле пришлось куда хуже, чем ему самому. Он по-прежнему обладал своей душой – просто часть ее перешла к Фануилу. А дракончик на какое-то время вообще был лишен души. Лайам попытался представить, на что бы это могло быть похоже, но так и не смог.
В принципе он должен был бы испытывать жалость к маленькому существу, но и это у него не очень-то получалось. Возможно, причиной тому были мысли, которые Фануил внедрял в его мозг. Они были какими-то очень уж голыми – эти мысли, какими-то бесцветными, что ли, за ними не угадывалось никаких чувств. Лайам никогда прежде не задумывался, как выразителен простой человеческий голос. Мысли Фануила не заключали в себе ни боли, ни радости, ни печали – они несли одну холодную информацию.
А вообще испытывает ли маленький дракон какие-то чувства?
Задачи, которые Фануил поставил перед Лайамом, были относительно несложны, можно даже сказать пустячны. А потом, когда фамильяр Тарквина поправится, он научит Лайама закрывать доступ в свое сознание, а возможно, и каким-то другим, более ценным вещам. Пока все происходящее выглядело как честная сделка. Но можно ли полагаться на слово маленькой твари?
Лайам размышлял обо всем этом по пути к Саузварку, шагая среди еще влажных от росы пастбищ и пустынных полей. Когда он добрался до города, прошло два часа, солнце взошло достаточно высоко, но казалось чахлым и водянистым, оно не посылало земле никакого тепла. Лайам продрог, он чувствовал себя грязным, и ему снова хотелось есть. Он решил завернуть к себе в мансарду, прежде чем отправиться на поиски эдила.
Приближаясь к заведению госпожи Доркас, Лайам ощутил, что боль в лодыжке утихла, и стал увереннее ступать на больную ногу. Он остановился прямо посреди улицы и осмотрел сапог. В прочной коже красовались два отверстия, каждое размером с ноготь. Лайам представил, какие же дыры он обнаружит в ноге, и нахмурился.
Добравшись до мансарды, Лайам кликнул хозяйку и спросил горячей воды. Госпожа Доркас не замедлив исполнила просьбу и, поставив ведро, снисходительно глянула на него.
– Что, мастер Ренфорд, хлебнули лишку? – спросила она, приподняв бровь, и усмехнулась. – А я-то думала, с учеными такого никогда не бывает.
Лайам состроил гримасу, страдальчески хмыкнул, и дамочка удалилась, весьма довольная, что сумела поддеть ученого постояльца. Усевшись на стул, Лайам осторожно стянул продырявленный сапог и осмотрел лодыжку – он собирался смыть засохшую кровь и перевязать рану.
Лодыжка была совершенно чистой. На месте укуса виднелись два крохотных круглых шрама. Лайам присвистнул, покачал головой и принялся раздеваться.
Вымывшись горячей водой, он заметно приободрился. А переодевшись в чистое, почувствовал себя совсем хорошо. Сдернув со вбитого в стену колышка теплый плащ, Лайам покинул мансарду.
* * *
Герцог земель, на которых располагался Саузварк, слыл большим почитателем таралонской старины. Титул “эдил” он заимствовал из языка, который занесли в эти края Семнадцать семейств, этот язык был долгое время в ходу у знати – пока последний король из дома Квинтиев не умер и трон не перешел к хиреющей ветви рода.
Даже в том краю, где родился Лайам, в Мидланде, чьи жители ревностно держались старинных обычаев, человека, назначенного верховной властью приглядывать за порядком, именовали бы проще – скажем, городским комендантом или начальником стражи. Но саузваркский герцог питал слабость к звучным словам, и потому чиновника, в ведении которого находились стражники и тюрьма, величали столь громко – эдил.
Впрочем, подобное уважение к старине было Лайаму по вкусу.
Лайам отыскал эдила достаточно скоро; стражник, сменившийся с дежурства, проводил его к дому, где тот проживал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40