Хотя Клыки-модели были миниатюрными, они сохраняли в себе все величие оригинала и даже внушали некий благоговейный страх. Лайаму пришлось сделать значительное усилие, чтобы оторвать взгляд от крохотных скал. Он снял плащ с полки и недовольно нахмурился: тот так и не высох.
– Мне надо идти, – сказал Лайам, набрасывая влажную ткань на плечи. – Ты, случайно, не придумал ничего такого, что стоило бы мне сказать?
“Ничего”.
Лайам раздраженно пожал плечами:
– Ладно. Если что-нибудь придумаешь…
“Я дам тебе знать”.
– А ты уверен, что не можешь снабдить меня на дорожку каким-нибудь замечательным заклинанием? Или какой-нибудь волшебной вещицей, оберегающей человека в рискованных ситуациях? Может, в ящиках что-нибудь завалялось?
“Нет”.
Мысль была столь категоричной, что Лайам поджал губы и вышел.
* * *
Исходя из того, что ему было известно о Анкусе Марциусе, Лайам ожидал увидеть представительного мужчину, но этот миф скоро развеялся.
Не обращая внимания на мелкую морось, сменившую утренний ливень, торговец стоял среди толпы портовых рабочих и руководил разгрузкой поврежденного галиона. Хотя все причалы гавани оставались свободными и не имелось причин для спешки, люди Марциуса суетились так, словно порт был забит конкурентами их повелителя. Они волокли вниз по сходням огромные тюки и сундуки с товарами прямо к повозкам, запряженным торквейскими мулами. Под леденящей моросью животные жались друг к другу и выглядели довольно жалко. В порту стояла тишина, нарушаемая лишь шлепаньем босых ног по скользкому дереву и мокрым камням. Вода была недвижной, серо-стальной, изрытой оспинками дождя, над ней витала туманная дымка, а дальше над гаванью нависали Клыки, черные, как грозовые тучи.
Марциус оказался низеньким человечком довольно щуплого телосложения; на чисто выбритом лице его застыло привычное раздражение. Его наряд хотя и промок, но все равно сохранял пышность. Камзол и брюки нежно-синего шелка кокетливо выглядывали из-под темно-фиолетового шерстяного плаща; ноги купца облегали начищенные до блеска сапоги с невысокими голенищами. Лайам невольно подумал о собственном, продырявленном зубами дракончика сапоге – в него по-прежнему затекала вода.
Несколько минут Лайам наблюдал за торговцем и за кипевшей вокруг него суетой. Затем, глубоко вздохнув, он пересек скользкий причал.
– Пошевеливайтесь, мошенники, пошевеливайтесь! Или, по-вашему, мне этот дождь нравится? – крикнул торговец. Лайам почтительно замер в нескольких шагах от него и вежливо кашлянул. Марциус не повел бровью. Вместо него на кашель обернулся стоявший рядом с торговцем человек с лицом ночного громилы. Он и сам по себе был уродлив, а длинный неровный шрам, протянувшийся через все лицо от уха до уха, уродовал его еще больше. Телохранитель, – понял Лайам и, сделав вид, что слегка струхнул, съежился под презрительным взглядом.
– Тебе чего? – лениво поинтересовался телохранитель, кладя руку на дубинку, свисавшую с пояса. В складках его шрама скапливалась вода.
– Перемолвиться парой слов с вашим хозяином, мой добрый друг.
– Имя?
– Лайам Ренфорд, ученый.
– Ну так вот, Лайам-Ренфорд-ученый, мастеру Марциусу сейчас не до тебя. Проваливай.
Охранник нахмурился и сделал выразительный жест.
– Пожалуйста, сэр! – раболепно взмолился Лайам. – Я могу оказаться ему полезен, если он уделит мне хотя бы минутку. Очень полезен, клянусь жизнью!
– Ты понял, что тебе говорят?..
Марциус до сих пор ничем не выказывал, что он что-то слышит. Но тут он, не оборачиваясь, внезапно сказал:
– Если какой-то дурень приперся сюда, невзирая на дождь, его стоит выслушать. Говори, ученый.
Телохранитель снова нахмурился и отступил в сторону, пропуская Лайама к торговцу.
– Премного благодарен, мастер Марциус, премного вам благодарен. Вы об этом не пожалеете, клянусь.
Собственный тон показался ему слащавым до приторности, но Марциус явно того от него и ждал, и Лайам решил продолжать в том же духе.
– Я попал в переплет, мастер, в не очень приятное положение. Я переживаю сложное время, и мне нужно на что-то существовать.
– Пока что твои слова пахнут лишь просьбой о займе, ученый. Что в этом ценного для меня?
Марциус по-прежнему не смотрел на собеседника, но голос его сделался нетерпелив. Торговец был очень уж низкорослым, и потому Лайам сгорбился в три погибели, умоляюще стиснув руки.
– Я к этому сейчас перейду, мастер. Я только хотел обрисовать свое положение. Видите ли, мой бывший хозяин умер, – он понизил голос и доверительно произнес: – Точнее, был убит, и я оказался в скверном положении.
– Убит? – произнес торговец уже с нотками интереса, и Лайам склонился еще ниже в безмолвной мольбе.
– Да, мастер, и я боюсь, что за мной могут следить.
– Следить? И кто же он был – твой хозяин?
Марциус по-прежнему не смотрел на Лайама, но теперь в его голосе звучало явное любопытство.
– Тарквин Танаквиль, мастер, но…
– Танаквиль, говоришь? – Торговец смерил Лайама тяжелым взглядом. – Чародей?
– Да, мастер.
– Я и не знал, что у Танаквиля были ученики, – Марциус прищурился и с интересом взглянул на Лайама. – И как далеко ты продвинулся в освоении магических штук?
– Я не был его учеником, – с сожалением отозвался Лайам. – Я просто ученый, которого он нанимал для кое-каких поручений.
Марциус тут же утратил к нему интерес, с ворчанием повернулся к кораблю и раздраженно вернул на место мокрую прядь, некстати упавшую на лицо. Торговец носил длинные волосы, – это подчеркивало его принадлежность к знатному сословию Таралона.
– Какая мне с тебя может быть польза, раз ты не маг?
Телохранитель понял намек, крепкая рука легла на плечо просителя, но Лайам быстро произнес:
– Прежде чем я начал работать на волшебника, мастер, я очень много путешествовал. У меня имеются карты самых разных земель.
Марциус медленно обернулся и посмотрел на Лайама с новым интересом. Он едва заметно кивнул телохранителю, и тот неохотно убрал руку.
– Как там тебя зовут, книгочей?
– Лайам Ренфорд, мастер.
– Ренфорд, – задумчиво произнес торговец, глядя на Лайама холодным, оценивающим взглядом, словно на партию товара. А возможно, и более холодным, подумал Лайам, униженно смахивая с кончика носа капли дождя. Ну что ж, теперь он по крайней мере знает, как себя чувствует оцениваемый товар.
– Ренфорд, – повторил Марциус. – Я слыхал об ученом, который продал Фрейхетту Некверу несколько карт. Это, случайно, не ты?
– Я, мастер, – нервно отозвался Лайам.
– Эти карты принесли ему в нынешнем сезоне целое состояние. Так ты говоришь, что работал на Танаквиля?
– Да, мастер, я служил у него.
– Карты у тебя с собой?
– Да, сэр! – радостно откликнулся Лайам и принялся рыться в сумке, висящей у него на боку.
– Нет-нет! – произнес Марциус с нескрываемым отвращением. – Ренфорд, не будь большим дураком, чем тебя сотворили боги. Я не желаю возиться с твоими картами под дождем. Принеси их ко мне в контору, завтра утром. Ты знаешь, где она находится?
– Конечно-конечно! Я буду там, я…
– Рано утром, Ренфорд. И принеси все карты.
И торговец отошел, не добавив больше ни слова; грузчики, продолжая работать, расступались перед ним, словно песок, разметаемый незримой метлой. Охранник двинулся за хозяином, на прощанье одарив Лайама брезгливой ухмылкой, от которой его шрам задвигался, словно гигантский червяк.
Как только Марциус отошел достаточно далеко, Лайам негромко выругался. “Я тебе не собака, чтобы ползать на брюхе!” – подумал он и распрямился с облегченной улыбкой. Да, изображать из себя почтенного иерарха куда приятнее, чем трусоватого книгочея, решил Лайам и двинулся к портовым воротам.
* * *
Он шагал вверх по крутым улицам, ведущим от порта к месту его обитания. Грязная дождевая вода с тихим журчанием стекала по канавам к морю. Добравшись до городских кварталов, Лайам остановился и оглянулся.
Вокруг галиона Марциуса по-прежнему кипела работа, но с этого расстояния могло показаться, что там трудятся муравьи, а остальные корабли, стоящие в гавани, словно перекочевали туда с модели Тарквина. У Лайама появилось ощущение, будто он способен протянуть руку и вымести всю свинцово-серую воду из бухты или подхватить на ладонь любой галион. Или, ухватившись за Клыки, вырвать их из моря прямо с корнями.
Интересно, Тарквин тоже испытывал нечто подобное, когда стоял над моделью и творил свое заклинание? Может, он чувствовал себя божеством, восседающим на горной вершине? Вокруг бесится буря, но он ее даже не замечает. Он способен в любое мгновение протянуть руку и перекроить мир на свой лад… Лайам смахнул воду с лица, еще раз проклял промокший сапог и снова зашагал к своей, казавшейся сейчас такой уютной, мансарде.
Он мягко улыбнулся служанке и вежливо с ней поздоровался. Девушка вздрогнула и отвернулась – видимо, вспомнила его волчью усмешку. Лайам печально пожал плечами и отступил к лестнице.
Визит к леди Неквер был назначен на вторую половину дня. Переодевшись в свой третий – и последний – наряд и развесив для просушки ту одежду, в которой он проходил все утро, Лайам понял, что ему нужно чем-то занять себя, и со вздохом уселся к столу. Его бумаги по-прежнему лежали нетронутыми, равно как и стопка еще не разрезанных книг. Так много чистых листов…
Прибыв в Саузварк, Лайам искренне намеревался засесть за работу; он даже специально купил для того дорогую бумагу. Сотни листов – из них за четыре месяца исписано всего три. Вот итог всей его деятельности: три жалких листика черновых записей и набросков. Ну и, конечно, кое-какие карты, часть из которых ему удалось продать. И чем он только занимался все это время?
Бродил по городу дотемна, ни на чем не останавливая внимания. Грезил у окна, глядя на порт. Купался в бухте Тарквина.
Лайам перетасовал исписанные листы, но их количество от этого не увеличилось. И как ему с ними теперь поступить? Списка подозреваемых среди них не было – он мирно покоился в кармане у Кессиаса, – но Лайам и так помнил его наизусть. Теперь некоторые имена из этого списка обрели лица.
Аптекарь, торговец, женщина с обольстительным голосом, менестрель. Возможно, к ним следует приплюсовать официантку, которую зовут Доноэ. Первые двое уже известны ему, остальные все еще прячутся за чертой неизвестности. Он даже не уверен, удастся ли их разыскать по обрывочным воспоминаниям Фануила. Да, ему сейчас стоило бы кое-куда наведаться, но если он и дальше будет бегать по городу в мокрой одежде и продырявленных сапогах, то наверняка вскоре сляжет в постель или вовсе себя угробит.
Печально вздохнув, Лайам отодвинул бумаги и пошел к сундуку. Там под слоями белья, одежды и всякой всячины скромно полеживал плотно набитый мешочек из парусины. Лайам достал его и вытряхнул содержимое на одеяло.
Серебряные и золотые монеты весело зазвенели, – так приятно звенеть могла лишь солидная сумма. Из груды монет Лайаму тускло подмигнули два-три драгоценных камня: здесь, в полутьме мансарды, их яркие, живые цвета едва угадывались.
Целое состояние по меркам Саузварка; одной серебряной монеты ему хватало, чтобы оплатить свое месячное проживание. Тут же их было более полусотни, и почти столько же золотых – разной чеканки, с лицами неведомых королей и надписями на языках, никогда не звучавших в Саузварке, но это значения не имело. Золото всегда остается золотом, а серебро – серебром, и неважно, чья там голова на монете.
Лайам взял парочку золотых монет, немного поколебался, прихватил еще и третью и уложил их в поясной кошелек. Затем он вернул остальные монеты в мешочек, а мешочек – в сундук, вышел из дому и быстро зашагал по улице.
Первое, что он сделал, это приобрел новый плащ из плотной торквейской ткани, которая, по словам продавца, не пропускала ни капли воды, и заказал в приличной на вид мастерской несколько теплых зимних костюмов. Блеснуло золото – и портной мгновенно засуетился, сделался чрезвычайно угодливым и пообещал проследить, чтобы “результат был превосходным”. Лайам сразу почувствовал себя важной персоной; а новый плащ и вправду оказался гораздо теплее старого.
Затем он зашел к сапожнику, подождал, пока тот залатает дыры в прокушенном голенище, и с удовольствием заказал ему две пары новых сапог. У кожевника отыскались пояс превосходной выделки и сумка для письменных принадлежностей, которую можно было цеплять к поясу, – со специальными отделениями: для перьев, для чернильницы, для бумаги, писчей и промокательной, – и для печатей.
Уложив карты в объемистую сумку, переменив носки и завернувшись в непромокаемый плащ, Лайам почувствовал себя на седьмом небе. Он заказал сытный обед в той же таверне, куда заходил с Кессиасом, и с удовольствием его поглотил.
Когда он покончил с едой, колокольный звон возвестил, что ему пора отправляться к леди Неквер, и потому Лайам направился прямиком к дому торговца. На улице все так же лил дождь, водосточные канавы были полны доверху, а дневное небо вполне можно было принять за ночное, но Лайам насвистывал на ходу. Он чувствовал себя распрекрасно.
* * *
– Мастер Ренфорд! – с искренней радостью воскликнул Ларс. – Проходите в дом, леди уже волнуется – она ждет вас!
Лайам улыбнулся и проследовал за слугой на третий этаж дома Некверов.
Леди Неквер была бледна, но, завидев Лайама, просияла – словно он пришел оповестить ее об отмене назначенной ей казни.
– Сэр Лайам! Я уже опасалась, что вы не придете!
– Что вы, мадам, как я мог? Находиться в вашем обществе – для меня больше чем удовольствие, – любезно произнес Лайам, отдавая дань вежливости, но молодая женщина вздрогнула и поднесла руку к горлу.
– Я… – женщина осеклась, и в комнате повисло молчание. Лайам почувствовал себя неловко. Что же он такое сказал? Невесть почему ему вдруг припомнился вчерашний разгневанный хлыщ, повздоривший с Ларсом в прихожей.
Леди Неквер слабо улыбнулась и потупилась; на бледных щеках ее проступили пятна румянца.
– Прошу меня простить, сэр Лайам, если я показалась вам чрезмерно чувствительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40