https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/Akvaton/
Некоторые из шуток клоуна вызвали улыбку и у Лайама. Он лишь сейчас заметил, что в дальнем углу зала помещается нечто вроде оркестра. Три музыканта меланхолично наигрывали что-то негромкое и мелодичное – звучали лютня, свирель, им вторили барабанчики. Правда, мелодии редко удавалось пробиться сквозь гогот, стоявший вокруг Хорька; она становилась слышна лишь когда шут замолкал, чтобы хлебнуть пива.
Лайам посмотрел на блюдо, на котором все еще оставалось больше половины еды, и отказался от идеи дойти до полной победы. Желудок его словно разбух и мешал дышать; Лайаму давненько уже не случалось так объедаться.
Он осторожно отодвинул блюдо подальше – словно опасаясь, что какой-нибудь ломтик мяса вдруг попытается самовольно запрыгнуть к нему в рот, – и окончательно перенес внимание на Хорька.
Шут успел отпустить еще две-три грубые шутки. Затем дверь таверны рывком распахнулась и на пороге возник Кансаллус, всем своим видом напоминающий разгневанного громовержца.
“Весьма низкорослого громовержца”, – подумал Лайам и с новым интересом принялся наблюдать за происходящим.
– Хорек, ублюдок ты этакий! – заорал Кансаллус. Лицо его было багровым от гнева. – Последний звонок уже дали! До твоего выхода осталось десять минут, ты, распроклятая, дважды и трижды распроклятая задница!
Маленький драматург коршуном налетел на шута, который тем временем невозмутимо допивал свое пиво, и вцепился в его плечо. Лайам невольно скривился. Некогда воспитатели точно таким же образом призывали к порядку и его самого. Это жутко больно, когда чьи-то умелые пальцы впиваются в твою мышцу. Но Хорек, словно не чувствуя боли, спокойно поставил пустую кружку на стол и лишь после этого позволил оттащить себя к двери. Яростный пинок в необъятный зад вышиб клоуна из таверны, и дверь за ним с треском захлопнулась.
Лайам громко зааплодировал. Кансаллус обернулся – лицо его буквально в одно мгновение сделалось спокойным и дружелюбным – и отвесил глубокий поклон. Когда он выпрямился, на губах его играла улыбка.
– Какая встреча! Тот самый джентльмен, который навещал нас сегодня днем и который умеет ценить истинное искусство! Не возражаете? – Он указал на пустой стул, стоящий напротив Лайама, и уселся. – Мы с вами незнакомы, сэр, но вы показались мне человеком, обладающим рассудительностью и вкусом, если мне будет позволено так выразиться.
– Будет позволено, – отозвался Лайам и подал знак официантке.
Кансаллус расхохотался. Появление официантки с двумя полными кружками пива вызвало у него новый приступ веселья.
– Из ваших действий могу ли я заключить, что пьянство Хорька ставит перед театром проблемы? – поинтересовался Лайам, когда драматург почти осушил свою кружку.
– Ни в малейшей степени, – ответил Кансаллус, причмокивая и лучезарно улыбаясь. Лайам отметил про себя, что его собеседник ничуть не расстроен, но в глазах его прячутся тени. – Сегодня вечером он будет затмевать звезды, а зрители попадают от хохота с ног. Когда Хорек закладывает за воротник, он бывает особенно остроумен.
Заметив, что взгляд Кансаллуса вскользь прошелся по блюду с закусками, Лайам подвинул его к собеседнику и предложил угощаться, если есть аппетит.
– Как правило, я не делю пищи с людьми, чьих имен я не знаю, – с улыбкой произнес драматург, но тени в его глазах чуть сгустились. – Я – Кансаллус, автор и отчасти владелец компании “Золотой шар”.
– Лайам Ренфорд… путешественник.
Лайам протянул через стол руку. Драматург коротко пожал ее и занялся блюдом. Он накинулся на еду, словно изрядно изголодавшийся человек.
– Похоже, вы не очень-то сытно питаетесь, Кансаллус из “Золотого шара”. Неужели ваше занятие не приносит вам прибыли?
– Почему же, приносит, – с набитым ртом пробормотал Кансаллус. – Но не настолько, чтобы я стал отказываться от чистосердечно предложенного угощения. Прошу меня простить, сэр, если я излишне дерзок, но что заставляет человека, днем прогуливающегося в обществе самого эдила, вечерами торчать в таких забегаловках, как “Веселый комедиант”? – поинтересовался он, запивая пивом очередной ломтик мяса.
– Я подумал – не посмотреть ли мне ваше сегодняшнее представление. Вчерашнее очень меня развлекло.
– А, так Рора поймала и вас на крючок?
Насмешливый тон Кансаллуса задел Лайама, и он отозвался с деланным равнодушием:
– Рора?
Кансаллус иронически ухмыльнулся, отправляя в рот пригоршню орехов, и Лайам улыбнулся в ответ:
– Не скрою, ее игра поразила меня, и потом – она так красива…
– О, да, она просто очаровательна – пока вы не познакомитесь с ней поближе. Она умеет быть отвратительнее ведьмы – уж вы мне поверьте. Кроме того, я вас разочарую еще сильнее: сегодня она не выступает.
– Нет?
– Она вытребовала себе два свободных вечера, сегодняшний и завтрашний, – в связи с ночными бдениями в честь Урис. Она – ревностная почитательница Урис, – добавил, подмигивая, Кансаллус, и это подмигивание заставляло предположить, что все обстоит немного иначе.
– Но в храмы ходит не часто?
– Совсем нечасто. Но она и не грешница – о, нет и отнюдь. Она чиста, как только что выпавший снег, наша Рора.
Как ни странно, он, похоже, говорил то, что думал.
– Так, значит, она исполняет свои… ммм… столь откровенные танцы…
– Интуитивно, – быстро сказал Кансаллус с мрачной усмешкой. – Смелые экскурсы девственницы в неведомый ей мир. Но, согласитесь, если знать подоплеку, это впечатляет еще сильнее.
– Пожалуй, и вправду.
Некоторое время они молчали. Лайам обдумывал сказанное, Кансаллус поглощал содержимое блюда. Окончательно расправившись с ним, он оттолкнул блюдо на середину стола и ковырнул в зубах безукоризненно отполированным ногтем. Кансаллус вообще выглядел очень опрятно: хотя его свободная блуза была поношена, а волосы неухожены – и то и другое было чистым и источало едва приметный запах душистого мыла.
– Если позволите, – через паузу заметил Кансаллус, так, словно их беседа не прерывалась, – я бы хотел в благодарность за угощение дать вам совет: держитесь подальше от Роры. Что бы вы там себе ни нафантазировали, она вряд ли ответит вашим исканиям, а вот дать оплеуху или выцарапать глаза может свободно.
– Я буду иметь это в виду, – деланно усмехнулся Лайам. Неужели его интерес к актрисе и вправду настолько заметен? Да нет, вряд ли. Просто Кансаллус уже попривык к тому, что все мужчины проявляют к Роре интерес определенного рода.
– Я не любитель биться об заклад, дружище Ренфорд, а то я предложил бы вам небольшое пари.
Драматург окинул своего собеседника дружелюбным и в то же время оценивающим взглядом.
– И какое же?
– Я бы поспорил – хотя я не сплетник и не любитель совать нос в чужие дела – я бы поспорил, что какая бы причина ни привела вас сегодня днем в “Золотой шар”, она так или иначе связана с женой некоего торговца.
Да, все же Кансаллус был именно тем человеком, с которого следовало начать раскопки загадочного кургана. Или навозной кучи, подумал Лайам.
– И вы могли бы выиграть спор. Эта дама не является главной причиной визита, но связь – налицо.
Драматург рассудительно кивнул:
– Лонс – заносчивый тупой идиот. Он бегал за этой дамой, словно щенок, целое лето. Не странно ли: Лонс – при всей его смазливости – никак не может заполучить то, к чему он стремится, в то время как его дорогая сестричка может легко получить даже то, чего ей не нужно сто лет в обед?
Лайам согласился, что это действительно странно. Драматург жестом поманил его придвинуться ближе. Лайам повиновался.
– Впрочем, некоторые плуты и негодники, – сказал, понизив голос, Кансаллус, – утверждают, что Рора может-таки угодить в ловушку, но при условии, что силки ей расставит один-единственный человек.
Он еще раз кивнул, откинулся назад и допил свое пиво. Вид у него был такой, словно он только что поделился с Лайамом величайшей на свете тайной.
– И что же это за человек?
Кансаллус покачал головой и с сожалением вздохнул:
– Головоломка, загадка, неведомое сочетание расплывчатых черт. Никто из этих плутов, негодников, вралей или злостных сплетников не может сказать о нем ничего более определенного, и лично я предпочитаю пропускать мимо ушей этот слух. Но раз уж вас так интересует красотка Рора, имейте в виду: говорят и такое.
– Понятно.
Лайам встал, намереваясь уйти, и высыпал на стол пригоршню мелких монет.
– Приятно было с вами побеседовать, дружище Кансаллус, несмотря на то что кое-что в нашей беседе меня и разочаровало. Думаю, тут хватит еще на несколько кружек – если вы, конечно, не спешите обратно в театр.
– О, отнюдь! Благодарю вас, – расплывшись в улыбке, произнес драматург. – Что же касается нашей беседы, я вам вот еще что скажу: вы когда-нибудь замечали, как Плутишка Хорек, выйдя на сцену, чешет за ухом?
– Нет, – сознался Лайам. Ему и в голову не приходило присматриваться, что, когда и в какой части тела чешет Хорек.
– Ну, время от времени он это проделывает. Зрители думают, что он чешется для пущего смеха, но это не так. – Кансаллус сделал паузу и загадочно улыбнулся. – Он почесывает шрам – шрам, оставленный зубами некой особы.
– Роры? – предположил Лайам и получил в ответ энергичный кивок.
– Хорек – он, конечно, совсем не насильник, но и не проворонит случая запустить руку под юбки какой-нибудь оказавшейся рядом девицы, и мы в труппе ему в том не мешаем – обычно даже уступаем право первой попытки. Так получилось и тут. Когда года два назад Рора, заручившись поддержкой брата, только-только пришла наниматься в театр, мы отошли в сторонку и пропустили Плутишку вперед. Назавтра он явился на репетицию с перевязанной головой и сообщил, что эта девица защищает свою добродетель яростнее дикой кошки. С тех пор все наши повесы оставили Рору в покое. Дикая кошка есть дикая кошка, Ренфорд, она может не только ранить, но и убить. Лучше присмотрите себе более покладистую особу.
– Я буду иметь это в виду. А теперь мне пора.
– Скажите-ка мне напоследок еще одну вещь, дружище Лайам, – остановил его Кансаллус. – Я заметил у вас на боку сумку для письменных принадлежностей. Вы, случайно, не драматург, как и я?
– Нет, – ответил Лайам, с удивлением глядя на собеседника. – Я всего лишь ученый – и то не по склонностям или заслугам, а по воле судеб.
– Превосходная новость! – воскликнул Кансаллус и улыбнулся еще шире. – Вокруг театра и так ошивается более чем достаточно бумагомарак, воображающих, что они умеют писать пьесы. Мне очень неприятно было бы обнаружить, что вы угостили меня ужином лишь затем, чтобы в дальнейшем отобрать у меня кусок хлеба.
* * *
Посмеиваясь, Лайам зашагал по темным улицам, ориентируясь лишь по звездам и встречающимся изредка факелам. Кансаллус оказался великолепным источником сведений разного рода, и притом неплохим собеседником. Не то чтобы Кессиас был плох – но эдилу недоставало живости драматурга и его острого языка.
Ночь выдалась холодной и казалась еще холоднее после теплого зала таверны. Двери “Золотого шара” были все еще открыты, но Лайам прошел мимо, размышляя о том, что же сегодня вечером делает Рора.
Улицы были пустынны и тихи – лишь изредка издали доносились какие-то голоса. Однажды Лайаму померещился звук чьих-то шагов за спиной. Он обернулся, но тут же услышал хлопанье крыльев и воркование голубей и с облегчением улыбнулся. Кессиас, возможно, не обладал сыскными талантами, но за четыре месяца довольно-таки частых ночных прогулок Лайама ни разу не попытались ограбить, и это свидетельствовало в пользу эдила. Улицы Саузварка были очищены от людского отребья, хотя что творится под кровлями зданий, никто, конечно, ведать не мог.
И тем не менее Лайам поймал себя на том, что он чаще обычного оглядывается через плечо и не может отделаться от ощущения, будто за ним наблюдают. Он невольно прибавил шагу, а добравшись до конюшни, с искренним облегчением перевел дух.
Мальчишка-конюх позволил ему зайти внутрь, погреться и подождать, пока коня оседлают. Усевшись верхом, Лайам почувствовал себя намного уверенней. Он пустил Даймонда рысью и направился за город – к дому Тарквина.
“К моему дому”, – напомнил он себе, и эта мысль впервые не вызвала у него чувства неловкости.
10
И снова дом был освещен, и теплый золотистый свет струился из его окон, помогая Лайаму безлунной НОЧЬЮ отыскать узкую тропку среди камней. Где-то шумел незримый прибой, Отдаваясь в ночи, словно сонное сопение великана. Лайам поставил Даймонда в небольшую пристройку типа сарайчика, мысленно Извинившись перед четвероногим товарищем за ее тесноту. Он подумал было принести одеяло и накрыть Даймонда, но потом заметил, что в пристройке быстро теплеет.
Тарквин позаботился обо всем, – подумал Лайам, успокаивающе похлопал норовистого жеребца по холке и направился в дом.
“Сегодня рано вернулся домой”, – просигналил ему Фануил, как только Лайам закрыл за собою дверь. Лайам придержал готовый сорваться с языка ответ до того момента, пока он добрался до кабинета.
Да, сегодня я рано вернулся домой, – любезно сообщил он, глядя на мордочку маленького дракона. – Я решил, что даже убийцам нужно когда-то спать, ведь если им приходится улепетывать от меня с той же старательностью, с какой я за ними гоняюсь, они должны здорово уставать.
“Причина не в этом”.
Конечно, не в этом! Зачем я стану тебе врать, если ты можешь читать моя мысли? Я шучу, хотя это, возможно, столь же бесполезное занятие, как я вранье, поскольку у тебя отсутствует чувство юмора.
“Я считаю забавными другие вещи”.
Ничуть в этом не сомневаюсь.
Последовало длительное молчание. Лайам задумался, что же может считать забавным Фануил, а дракон просто смотрел на человека желтыми, как у кошки, глазами. В конце концов Лайам решил, что чувство юмора магических тварей выше его разумения, и снова вернулся мыслями к ужину в Веселом комедианте.
Есть хочешь?
“Да”
– Сейчас я что-нибудь раздобуду.
Голова дракончика грациозно склонилась. Лайам направился на кухню, представляя себе шмат сырого мяса и одновременно стараясь его захотеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Лайам посмотрел на блюдо, на котором все еще оставалось больше половины еды, и отказался от идеи дойти до полной победы. Желудок его словно разбух и мешал дышать; Лайаму давненько уже не случалось так объедаться.
Он осторожно отодвинул блюдо подальше – словно опасаясь, что какой-нибудь ломтик мяса вдруг попытается самовольно запрыгнуть к нему в рот, – и окончательно перенес внимание на Хорька.
Шут успел отпустить еще две-три грубые шутки. Затем дверь таверны рывком распахнулась и на пороге возник Кансаллус, всем своим видом напоминающий разгневанного громовержца.
“Весьма низкорослого громовержца”, – подумал Лайам и с новым интересом принялся наблюдать за происходящим.
– Хорек, ублюдок ты этакий! – заорал Кансаллус. Лицо его было багровым от гнева. – Последний звонок уже дали! До твоего выхода осталось десять минут, ты, распроклятая, дважды и трижды распроклятая задница!
Маленький драматург коршуном налетел на шута, который тем временем невозмутимо допивал свое пиво, и вцепился в его плечо. Лайам невольно скривился. Некогда воспитатели точно таким же образом призывали к порядку и его самого. Это жутко больно, когда чьи-то умелые пальцы впиваются в твою мышцу. Но Хорек, словно не чувствуя боли, спокойно поставил пустую кружку на стол и лишь после этого позволил оттащить себя к двери. Яростный пинок в необъятный зад вышиб клоуна из таверны, и дверь за ним с треском захлопнулась.
Лайам громко зааплодировал. Кансаллус обернулся – лицо его буквально в одно мгновение сделалось спокойным и дружелюбным – и отвесил глубокий поклон. Когда он выпрямился, на губах его играла улыбка.
– Какая встреча! Тот самый джентльмен, который навещал нас сегодня днем и который умеет ценить истинное искусство! Не возражаете? – Он указал на пустой стул, стоящий напротив Лайама, и уселся. – Мы с вами незнакомы, сэр, но вы показались мне человеком, обладающим рассудительностью и вкусом, если мне будет позволено так выразиться.
– Будет позволено, – отозвался Лайам и подал знак официантке.
Кансаллус расхохотался. Появление официантки с двумя полными кружками пива вызвало у него новый приступ веселья.
– Из ваших действий могу ли я заключить, что пьянство Хорька ставит перед театром проблемы? – поинтересовался Лайам, когда драматург почти осушил свою кружку.
– Ни в малейшей степени, – ответил Кансаллус, причмокивая и лучезарно улыбаясь. Лайам отметил про себя, что его собеседник ничуть не расстроен, но в глазах его прячутся тени. – Сегодня вечером он будет затмевать звезды, а зрители попадают от хохота с ног. Когда Хорек закладывает за воротник, он бывает особенно остроумен.
Заметив, что взгляд Кансаллуса вскользь прошелся по блюду с закусками, Лайам подвинул его к собеседнику и предложил угощаться, если есть аппетит.
– Как правило, я не делю пищи с людьми, чьих имен я не знаю, – с улыбкой произнес драматург, но тени в его глазах чуть сгустились. – Я – Кансаллус, автор и отчасти владелец компании “Золотой шар”.
– Лайам Ренфорд… путешественник.
Лайам протянул через стол руку. Драматург коротко пожал ее и занялся блюдом. Он накинулся на еду, словно изрядно изголодавшийся человек.
– Похоже, вы не очень-то сытно питаетесь, Кансаллус из “Золотого шара”. Неужели ваше занятие не приносит вам прибыли?
– Почему же, приносит, – с набитым ртом пробормотал Кансаллус. – Но не настолько, чтобы я стал отказываться от чистосердечно предложенного угощения. Прошу меня простить, сэр, если я излишне дерзок, но что заставляет человека, днем прогуливающегося в обществе самого эдила, вечерами торчать в таких забегаловках, как “Веселый комедиант”? – поинтересовался он, запивая пивом очередной ломтик мяса.
– Я подумал – не посмотреть ли мне ваше сегодняшнее представление. Вчерашнее очень меня развлекло.
– А, так Рора поймала и вас на крючок?
Насмешливый тон Кансаллуса задел Лайама, и он отозвался с деланным равнодушием:
– Рора?
Кансаллус иронически ухмыльнулся, отправляя в рот пригоршню орехов, и Лайам улыбнулся в ответ:
– Не скрою, ее игра поразила меня, и потом – она так красива…
– О, да, она просто очаровательна – пока вы не познакомитесь с ней поближе. Она умеет быть отвратительнее ведьмы – уж вы мне поверьте. Кроме того, я вас разочарую еще сильнее: сегодня она не выступает.
– Нет?
– Она вытребовала себе два свободных вечера, сегодняшний и завтрашний, – в связи с ночными бдениями в честь Урис. Она – ревностная почитательница Урис, – добавил, подмигивая, Кансаллус, и это подмигивание заставляло предположить, что все обстоит немного иначе.
– Но в храмы ходит не часто?
– Совсем нечасто. Но она и не грешница – о, нет и отнюдь. Она чиста, как только что выпавший снег, наша Рора.
Как ни странно, он, похоже, говорил то, что думал.
– Так, значит, она исполняет свои… ммм… столь откровенные танцы…
– Интуитивно, – быстро сказал Кансаллус с мрачной усмешкой. – Смелые экскурсы девственницы в неведомый ей мир. Но, согласитесь, если знать подоплеку, это впечатляет еще сильнее.
– Пожалуй, и вправду.
Некоторое время они молчали. Лайам обдумывал сказанное, Кансаллус поглощал содержимое блюда. Окончательно расправившись с ним, он оттолкнул блюдо на середину стола и ковырнул в зубах безукоризненно отполированным ногтем. Кансаллус вообще выглядел очень опрятно: хотя его свободная блуза была поношена, а волосы неухожены – и то и другое было чистым и источало едва приметный запах душистого мыла.
– Если позволите, – через паузу заметил Кансаллус, так, словно их беседа не прерывалась, – я бы хотел в благодарность за угощение дать вам совет: держитесь подальше от Роры. Что бы вы там себе ни нафантазировали, она вряд ли ответит вашим исканиям, а вот дать оплеуху или выцарапать глаза может свободно.
– Я буду иметь это в виду, – деланно усмехнулся Лайам. Неужели его интерес к актрисе и вправду настолько заметен? Да нет, вряд ли. Просто Кансаллус уже попривык к тому, что все мужчины проявляют к Роре интерес определенного рода.
– Я не любитель биться об заклад, дружище Ренфорд, а то я предложил бы вам небольшое пари.
Драматург окинул своего собеседника дружелюбным и в то же время оценивающим взглядом.
– И какое же?
– Я бы поспорил – хотя я не сплетник и не любитель совать нос в чужие дела – я бы поспорил, что какая бы причина ни привела вас сегодня днем в “Золотой шар”, она так или иначе связана с женой некоего торговца.
Да, все же Кансаллус был именно тем человеком, с которого следовало начать раскопки загадочного кургана. Или навозной кучи, подумал Лайам.
– И вы могли бы выиграть спор. Эта дама не является главной причиной визита, но связь – налицо.
Драматург рассудительно кивнул:
– Лонс – заносчивый тупой идиот. Он бегал за этой дамой, словно щенок, целое лето. Не странно ли: Лонс – при всей его смазливости – никак не может заполучить то, к чему он стремится, в то время как его дорогая сестричка может легко получить даже то, чего ей не нужно сто лет в обед?
Лайам согласился, что это действительно странно. Драматург жестом поманил его придвинуться ближе. Лайам повиновался.
– Впрочем, некоторые плуты и негодники, – сказал, понизив голос, Кансаллус, – утверждают, что Рора может-таки угодить в ловушку, но при условии, что силки ей расставит один-единственный человек.
Он еще раз кивнул, откинулся назад и допил свое пиво. Вид у него был такой, словно он только что поделился с Лайамом величайшей на свете тайной.
– И что же это за человек?
Кансаллус покачал головой и с сожалением вздохнул:
– Головоломка, загадка, неведомое сочетание расплывчатых черт. Никто из этих плутов, негодников, вралей или злостных сплетников не может сказать о нем ничего более определенного, и лично я предпочитаю пропускать мимо ушей этот слух. Но раз уж вас так интересует красотка Рора, имейте в виду: говорят и такое.
– Понятно.
Лайам встал, намереваясь уйти, и высыпал на стол пригоршню мелких монет.
– Приятно было с вами побеседовать, дружище Кансаллус, несмотря на то что кое-что в нашей беседе меня и разочаровало. Думаю, тут хватит еще на несколько кружек – если вы, конечно, не спешите обратно в театр.
– О, отнюдь! Благодарю вас, – расплывшись в улыбке, произнес драматург. – Что же касается нашей беседы, я вам вот еще что скажу: вы когда-нибудь замечали, как Плутишка Хорек, выйдя на сцену, чешет за ухом?
– Нет, – сознался Лайам. Ему и в голову не приходило присматриваться, что, когда и в какой части тела чешет Хорек.
– Ну, время от времени он это проделывает. Зрители думают, что он чешется для пущего смеха, но это не так. – Кансаллус сделал паузу и загадочно улыбнулся. – Он почесывает шрам – шрам, оставленный зубами некой особы.
– Роры? – предположил Лайам и получил в ответ энергичный кивок.
– Хорек – он, конечно, совсем не насильник, но и не проворонит случая запустить руку под юбки какой-нибудь оказавшейся рядом девицы, и мы в труппе ему в том не мешаем – обычно даже уступаем право первой попытки. Так получилось и тут. Когда года два назад Рора, заручившись поддержкой брата, только-только пришла наниматься в театр, мы отошли в сторонку и пропустили Плутишку вперед. Назавтра он явился на репетицию с перевязанной головой и сообщил, что эта девица защищает свою добродетель яростнее дикой кошки. С тех пор все наши повесы оставили Рору в покое. Дикая кошка есть дикая кошка, Ренфорд, она может не только ранить, но и убить. Лучше присмотрите себе более покладистую особу.
– Я буду иметь это в виду. А теперь мне пора.
– Скажите-ка мне напоследок еще одну вещь, дружище Лайам, – остановил его Кансаллус. – Я заметил у вас на боку сумку для письменных принадлежностей. Вы, случайно, не драматург, как и я?
– Нет, – ответил Лайам, с удивлением глядя на собеседника. – Я всего лишь ученый – и то не по склонностям или заслугам, а по воле судеб.
– Превосходная новость! – воскликнул Кансаллус и улыбнулся еще шире. – Вокруг театра и так ошивается более чем достаточно бумагомарак, воображающих, что они умеют писать пьесы. Мне очень неприятно было бы обнаружить, что вы угостили меня ужином лишь затем, чтобы в дальнейшем отобрать у меня кусок хлеба.
* * *
Посмеиваясь, Лайам зашагал по темным улицам, ориентируясь лишь по звездам и встречающимся изредка факелам. Кансаллус оказался великолепным источником сведений разного рода, и притом неплохим собеседником. Не то чтобы Кессиас был плох – но эдилу недоставало живости драматурга и его острого языка.
Ночь выдалась холодной и казалась еще холоднее после теплого зала таверны. Двери “Золотого шара” были все еще открыты, но Лайам прошел мимо, размышляя о том, что же сегодня вечером делает Рора.
Улицы были пустынны и тихи – лишь изредка издали доносились какие-то голоса. Однажды Лайаму померещился звук чьих-то шагов за спиной. Он обернулся, но тут же услышал хлопанье крыльев и воркование голубей и с облегчением улыбнулся. Кессиас, возможно, не обладал сыскными талантами, но за четыре месяца довольно-таки частых ночных прогулок Лайама ни разу не попытались ограбить, и это свидетельствовало в пользу эдила. Улицы Саузварка были очищены от людского отребья, хотя что творится под кровлями зданий, никто, конечно, ведать не мог.
И тем не менее Лайам поймал себя на том, что он чаще обычного оглядывается через плечо и не может отделаться от ощущения, будто за ним наблюдают. Он невольно прибавил шагу, а добравшись до конюшни, с искренним облегчением перевел дух.
Мальчишка-конюх позволил ему зайти внутрь, погреться и подождать, пока коня оседлают. Усевшись верхом, Лайам почувствовал себя намного уверенней. Он пустил Даймонда рысью и направился за город – к дому Тарквина.
“К моему дому”, – напомнил он себе, и эта мысль впервые не вызвала у него чувства неловкости.
10
И снова дом был освещен, и теплый золотистый свет струился из его окон, помогая Лайаму безлунной НОЧЬЮ отыскать узкую тропку среди камней. Где-то шумел незримый прибой, Отдаваясь в ночи, словно сонное сопение великана. Лайам поставил Даймонда в небольшую пристройку типа сарайчика, мысленно Извинившись перед четвероногим товарищем за ее тесноту. Он подумал было принести одеяло и накрыть Даймонда, но потом заметил, что в пристройке быстро теплеет.
Тарквин позаботился обо всем, – подумал Лайам, успокаивающе похлопал норовистого жеребца по холке и направился в дом.
“Сегодня рано вернулся домой”, – просигналил ему Фануил, как только Лайам закрыл за собою дверь. Лайам придержал готовый сорваться с языка ответ до того момента, пока он добрался до кабинета.
Да, сегодня я рано вернулся домой, – любезно сообщил он, глядя на мордочку маленького дракона. – Я решил, что даже убийцам нужно когда-то спать, ведь если им приходится улепетывать от меня с той же старательностью, с какой я за ними гоняюсь, они должны здорово уставать.
“Причина не в этом”.
Конечно, не в этом! Зачем я стану тебе врать, если ты можешь читать моя мысли? Я шучу, хотя это, возможно, столь же бесполезное занятие, как я вранье, поскольку у тебя отсутствует чувство юмора.
“Я считаю забавными другие вещи”.
Ничуть в этом не сомневаюсь.
Последовало длительное молчание. Лайам задумался, что же может считать забавным Фануил, а дракон просто смотрел на человека желтыми, как у кошки, глазами. В конце концов Лайам решил, что чувство юмора магических тварей выше его разумения, и снова вернулся мыслями к ужину в Веселом комедианте.
Есть хочешь?
“Да”
– Сейчас я что-нибудь раздобуду.
Голова дракончика грациозно склонилась. Лайам направился на кухню, представляя себе шмат сырого мяса и одновременно стараясь его захотеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40