е. не снижать искусственно пороги
возникновения критических ситуаций.
1 В самом же осуществлении сложного процесса
переживания творчество проявляется часто не столь-
ко в самих по себе специфических для идеального
1тИпа творческого переживания процессах, сколько в
i предоставлении свободы, а иногда и главенствую-
!?щего на каком-то этапе положения принципам удо-
,? вольствия, реальности и ценности.
. Но, разумеется, такое переживание, как и вся-
Гкий реальный процесс; творчества, не может быть
i творческим во всех своих точках. Творческое созна-
1 ние не способно непрерывно контролировать весь
1- ход процесса, то один, то другой принцип время от
1 времени выходит из-под его контроля. Поэтому слож-
153
ный, долгий, в целом творческий и приводящий к
гармонизации жизни процесс переживания сам вов-
се не является чем-то гармоническим. Каждый из
жизненных принципов - удовольствия, реальности и
ценности, - которые принцип творчества должен в
идеале синтезировать, представляют собой настоль-
ко сильные и самостоятельные тенденции и их цели
в данной ситуации могут настолько расходиться, что
в рамках осуществляющегося процесса переживания
возникают иногда серьезные внутренние конфликты
между принципами. Они часто решаются неадекват-
но и односторонне. И хотя при этом происходит- вре-
менная и частичная гармонизация сознания, в целом
решение этого конфликта может иметь такие отри-
цательные последствия,, которые являются не менее
разрушительными для личности, чем сами пережи-
ваемые события. Поэтому переживания часто представ-
ляют собой долговременные цепные процессы, на
каждом последующем этапе которых приходится
иметь дело не только или даже не столько с сами-
ми исходными критическими обстоятельствами,
сколько с неблагоприятными последствиями преды-
дущих попыток совладания. с ними. Сам по себе
этот факт цепного характера процесса переживания
не раз отмечался в психологической литературе, од-
нако в силу неразличеяия разнородных принципов пе-
реживания, цепи эти мыслились, так сказать, ли-
нейно: если психоаналитик и говорит о <защите про-
тив защиты> [232, с. 92; 241, с. 28], то имеет в виду
попытку переживания последствий неудачной защи-
ты защитными же мерами. Несомненно, такие фено-
мены существуют, но более важная и с теоретиче-
ской и с практической стороны проблема состоит в
том, чтобы понять и объяснить внутреннюю конф-
ликтность и противоречивость процессов пережива-
ния в плане борьбы разнородных принципов. А в
этом плане <защита против защиты> решает не ча-
стные ситуативные задачи, мотивированные в конеч-
ном итоге тем же стремлением к удовольствию, что
и неудавшаяся защита, на отрицательные последст-
вия которой направлен процесс, а является принци-
пиальной борьбой высших принципов жизни против
доминирования принципа удовольствия. Эта борьба
с защитами как таковыми, с их автоматичностью,
fe. .бессознательностью и непроизвольностью, с ис- .
1жениями реальности и самообманами, и она тем
1уднее, что не обещает никакой непосредственной
ыгоды, удобства, комфорта. Психоанализ 3. Фрей-
не смог подняться в теории переживания выше
ринципа реальности, да и то понятого как модифи-
ация принципа удовольствия. В действительности
орьба против защиты осуществляется не ради под-
инения реальности и даже не из абстрактной люб-
и к истине. В ней выражается стремление человека
настоящей жизни [87], к подлинности, ради которой
Цлсвек способен жертвовать своим физическим, со-
1иальным и психологическим благополучием.
1 Итак, аналитически выделенные нами <жи-зненные
иры>-это не замкнутые на себя срезы психологи-
1еской действительности, а компоненты единого пси-
хологического мира человека. Поэтому в реальной
кизни нет однозначной зависимости между типом
критической ситуации и типом ее переживания. Ска-
жем, фрустрацию как критическую ситуацию, специ-
фическую для <простого и трудного мира>, конкрет-
ный субъект вовсе не <обречен> переживать реали-
стически, он может пойти по пути и гедонистическо-
го, и ценностного, и творческого переживания. По-
1мочь ему избрать оптимальный путь-главная зада-
ia психологической помощи.
.Глава III КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ
ДЕТЕРМИНАЦИЯ
ПЕРЕЖИВАНИЯ
Исследуя в предыдущей главе особенно-
сти различных жизненных миров, мы
ради строгости и чистоты анализа выну-
ждены были абстрагироваться от кон-
кретного многообразия содержания этих
миров. По этой причине выделенные в
итоге закономерности переживания но-
сят внеисторический, формально-психо-
логический характер. Знание такого ро-
да закономерностей позволяет описывать
и объяснять ход течения процессов пе-
реживания, но их совершенно недоста-
точно для понимания определенного со-
держания. переживания конкретного че-
ловека, живущего в определенную исто-
рическую эпоху и в определенной куль-
турной среде. Поэтому типологический
анализ переживания должен быть до-
полнен культурно-историческим адали-
зом, направленным на .выявление его
конкретно-исторических, содержательных
закономерностей.
йужно Сказать, что такая ориента-
ция в исследовании переживания не яв-
ляется чем-то новым для деятельностно-
го подхода в психологии: -еще 40 лет на-
зад под непосредственным влиянием
идей Л. С. Выготского А. Н. Леонтьев и
А. Р. Лурия [90, с. 538] поставили, зада-
чу <рассмотреть сложные человеческие
переживания как продукт историческо-
го развития...>
В самом, деле, в каждом человеческом пережива-
ии нетрудно обнаружить его культурно-историче-
скую опосредованность. Почему, скажем, в упоми-
1авшемся уже не раз примере об узниках Шлиссель-
рургской крепости [86] ситуация принудительного
физического труда оказалась для них непереносимой
1 стала психологически приемлемой только в резуль-
тате переживания, внутренне перестроившего моти-
Ьацию этой отчужденной, вынужденной деятельности
Так, что, оставшись той же по своему операционно-
му составу, она трансформировалась в психологиче-
рки совершенно иную - свободную и произвольную
деятельность? То есть почему именно свободная
1форма деятельности является в данном случае пси-
1хологически более приемлемой и переживание стре-
1мится всякую другую форму деятельности изобра-
зить как (или преобразовать в) свободную? Нужно
думать, что .для античного раба, например, подоб-
ная ситуация вообще не требовала бы никакого пе-
1реживания, но не потому, конечно, что он просто.
1.привык подчиняться, ибо сам этот факт привычки
требует своего объяснения. Раб мог смириться .со
?: своим жизненным положением (даже если он родил-
1 ся свободным, а лишь затем стал рабом), потому что
1в его сознании действовали выросшие на основе ра-
i-бовладельческой формации объективные и в то же
время обладающие для него непосредственной фено-
менологической очевидностью <схематизмы> [102],
согласно которым раб был <только неодушевленной
вещью (в римском праве раб так и называется -
res, <вещь>) или, в крайнем случае, домашним жи-
вотным> {96, с. 34]. Для нас чрезвычайно важно,
что речь идет не только о том, что рабовладельче-
ский тип- общества объективно и <необходимо тре-
бует наличие раба, т. е. человека, понимаемого и
действующего как вещь> [там же, с. 53], но и об от-
сутствии <в самом человеке сознания, что он имен-
но человек, а не вещь> [там же], об отсутствии в
античности <самого опыта человеческой личности>
[там же, с. 52].
И совершенно другие схематизмы определяют со-
знание и самосознание человека новоевропейской
культуры. В. переживании революционеров, узников
Шлиссельбургской крепости и проявился, пожалуй,
центральный из этих схематизмов, который можно
условно назвать <Личность>. В поле действия этого
схематизма наивысшую ценность получают такие ха-
рактеристики человеческой жизни, как сознатель-
ность, произаольность, инициативность, ответствен-
ность и т. д., одним словом, свобода. В меру реаль-
ной психологической включенности человека в дан-
ный культурный институт, перечисленные характери-
стики деятельности являются для него актуально
напряженными и жизненно важными требованиями,
и переживание, по возможности, стремится так пере-
строить или переформулировать и переосмыслить си-
туацию, чтобы она отвечала им. Иначе говоря, оп-
ределенная содержательная направленность процес-
са переживания отнюдь не является естественно при-
сущей человеческой психике вообще. Первобытному
человеку, например, не придет в голову вопрос, ле-
жит ли на нем лично ответственность за неудачу на
охоте или нет. Вина возлагается на колдовство,
порчу, дурное влияние, от которых он защищается
магическими процедурами [82], переживая тем са-
мым эту <ситуацию совершенно- иначе, чем ее пере-
жил бы современный европеец.
Однако констатировать историчность процессов
переживания - это полдела. Собственно психологи-
ческая постановка проблемы состоит в том, чтобы
применить к анализу переживания общую схему со-
циально-исторической детерминации психики, уже
опробованную Л. С. Выготским и его учениками на
разнообразном психологическом материале [49; 50;
84; 87; 98; и др.], а именно понять переживание как
процесс, опосредованный <психологическими орудия-
ми> [50], представляющими собой искусственные,
социальные по своей природе образования [там же,
. 224], осваиваемые и интериоризируемые субъек-
том в ходе общения с другими людьми.
Реализация культурно-исторического подхода в
изучении переживания предполагает анализ трех
взаимосвязанных вопросов: каковы специфические
культурные средства переживания? каковы особен-
ности процесса их освоения? и, наконец, каков ха-
рактер участия других людей в этом освоении и в
переживании индивида? .
Ни эрудиция автора, ни рамки настоящей работы
пйЭволяЮт дать исчерпывающие ответы на ти
.лросы. Подробное их изучение - предмет особых
Следовании. Мы же сейчас, намечая перспективу
1.йх исследований, видим свою задачу в том, чтобы
ачала на основании общих идей культурно-истори-
ческого подхода выдвинуть хотя бы самые схематич-
;-ые представления, которые могли бы служить в ка-
естве первичных ориентировочных гяпотез изуче-
ния данной проблемы, а затем проиллюстрировать
Ли представления данными специально проведенно-
IQ нами анализа конкретного случая переживания, в
котором культурно-историческая, опосредованность
итого процесса проявилась особенно рельефно.
" Что представляют собой специфические культур-
ные средства переживания? Логично предположить,
что в них должен быть так или иначе сконцентриро-
йван исторически накопленный опыт переживания
типических жизненных ситуаций, что, относясь толь-
ж) к одному типу этих ситуаций, каждое из ,них
1.должно обладать достаточно содержательной опре-
1деленностью и в то же время, будучи потенциально
1приложимо к жизни любого индивида, т. е. общезна-
1чимо, оно должно быть весьма формально. Далее,
в соответствии с общими представлениями культур-
но-исторического подхода в опосредствующих психи-
ческий процесс (и переживание в том числе) знако-
вых образованиях индивид находит це просто <ору-
дие> или средство, количественно увеличивающее его
и возможности, но и формообразующую структуру,
1 внедрение -которой качественно перестраивает весь
процесс.
Всем этим признакам отвечают хорошо извест-
ные (но, впрочем, плохо знаемые, если иметь в виду
дистанцию между известным и знаемым, о которой
говорил Гегель) большинству гуманитарных наук
особые содержательные схемы, представление о ко-
торых существует, кажется, с тех пор, <ак существу-
ет философия.
Из современных фиксаций этого представления наиболь-
шую популярность .в буржуазной психологии приобрело понятие
архетипа К. Юнга [6; 94; 167; 209 и др.], относившего к родо-
словной своего понятия Платоновы <идеи>;
Августина, <категории> Канта и <коллективные представления>
Леви-Брюля [209, с. 4-5].
Подключаясь к тому или иному культурному
, <схематизму сознания> (если воспользоваться тер-
мином иавестных советских философов [102]), инди-
видуальное сознание начинает подчиняться его осо-
бым <формообразующим закономерностям> [6]. Эти
схематизмы способны служить формой осмысления и
переосмысления человеком событий и обстоятельств
его жизни, а значит, и культурно-заданной формой
индивидуального переживания.
Что касается вопроса об освоении схематизмов,
то этот процесс резко отличается от- процесса интел-
лектуального усвоения. Хотя схематизм и является
с определенной точки зрения системой значений, но
его .нельзя выучить как систему научных знаний, ибо
схематизм всегда символически насыщен и, как вся-
кому символу, ему свойственна <смысловая глуби-
н а, смысловая перспектива, требующая нелег-
кого вхождения в себя> [5, с. 826], причем вхождения
не умом только, а всею жизнью. <Войти> в схема-
тизм можно, только достигнув определенного состоя-
ния сознания, соответствующего строю этого схема-
тизма.
Приведенный ниже анализ конкретного случая
переживания позволяет . выдвинуть предположение,
что <вхождением> в схематизм может осуществлять-
ся работа переживания. Этот же анализ показывает,
что <вхождение> в схематизм - процесс не одноакт-
ный, а состоящий из многих этапов. Причем первые
<вхождения> носят случайный и мимолетный харак-
тер, сознание как бы попадает в схематизм в силу
того, что определенные действия субъекта и жизнен-
ные ситуации, в которых он оказывается, объективно
настраивают его сознание созвучно схематизму. Но
для того чтобы прочно <войти> в схематизм и тем
пережить кризис, необходимо не просто соответст-
(вующее настраивание сознания, но его глубинная
перестройка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31