Едва выйдя на улицу, тут же позвонил Клер. На четвертом звонке она сняла трубку.– Кто это? – сердито спросила она. – Черт, но вы меня вытащили из-под душа. С меня так и льет.– Простите, – ответил Клинг.– Это вы, Клинг? – узнала она по голосу.– Да.– Я хотела вам позвонить, но не знала куда. Я кое-что вспомнила, может быть, это вам поможет.– О чем?– В тот вечер, когда я шла с Дженни на станцию, она мне кое-что сказала.– Что?– Упомянула, что ей предстоит добираться полчаса. Это что-нибудь значит?– Возможно. Спасибо. – Он промолчал. – Я подумал…– Да?..– Насчет… насчет ужина… Я думал, может быть…– Послушайте, Клинг, – перебила она его, – я надеюсь, вы не намереваетесь пригласить меня на ужин?– Нет, я правда хочу, – настаивал он.– Я самая заурядная женщина на свете, серьезно. Вы умрете от скуки.– Можно попробовать.– Не портите себе жизнь. Лучше на те деньги, которые хотите потратить на меня, купите маме подарок.– Я купил его на прошлой неделе.– Купите ещё один.– Кроме того, я и сам бы хотел немного кутнуть.Клер рассмеялась.– Ну, видите, теперь это звучит чуть привлекательнее.– Серьезно, Клер…– Серьезно, Клинг, лучше не надо. Я скучная, нудная, со мной вы не получите никакого удовольствия.– Я уже сейчас его испытываю.– Это все только слова.– Слушайте, а вы не страдаете комплексом неполноценности или чем-то подобным?– Нет, доктор, комплексом неполноценности я не страдаю, – ответила она, – я просто неполноценная и есть.Клинг засмеялся, она спросила:– Что, вспомнили этот анекдот?– Нет, не вспомнил, но все равно здорово. Так как насчет совместного ужина?– Для чего?– Вы мне нравитесь.– В этом городе миллион других девушек.– И даже намного больше.– Клинг…– Берт.– Берт, к сожалению, со мной у вас ничего не выйдет.– Я ещё не сказал, чего я хочу.– Что бы вы ни хотели, на меня не рассчитывайте.– Клер, давайте рискнем. Разрешите мне пригласить вас на ужин, пусть даже это будет самый неудачный вечер в моей жизни. Мне приходилось рисковать и большим. На войне я время от времени рисковал и жизнью.– Вы воевали? – спросила она.– Да.В голосе её вдруг проснулся интерес.– В Корее?– Да.В трубке все стихло.– Клер?– Да, я слушаю.– Что случилось?– Ничего.– Опустите, пожалуйста, ещё пять центов за следующие три минуты, – произнес автомат.– А, ч-черт, минутку, – он полез в карман и бросил монетку в щель. – Клер?– Вот, вы уже тратите на меня деньги, – отозвалась она.– Ничего, денег хватит. Так как мы договоримся? Я заеду за вами вечером где-нибудь в половине седьмого?– Нет, сегодня вечером это исключено.– А завтра?– Завтра у меня допоздна занятия. Часов до семи.– Так я подожду перед колледжем.– Но у меня не будет времени переодеться.– Пойдете со мной в том, что будет на вас.– Обычно я хожу на занятия в туфлях на низком каблуке и в старом растянутом свитере.– Изумительно, – восхищенно сказал он.– Хотя, впрочем, думаю, я могла бы надеть платье и туфли на каблуках. Наших оборванцев в колледже это бы шокировало. Но могло бы и послужить примером.– Значит, в семь?– Договорились, – ответила она.– Тогда до свидания.– До свидания.– До сви… – улыбаясь, он повесил трубку. Опомнился, уже выходя из кабины. Полез в карман и обнаружил, что мелочи больше нет. Пришлось зайти в кондитерскую лавочку, хозяин которой был занят продажей малиновых леденцов по два цента штука. Пока раздобыл мелочь, прошло минут пять. Торопливо набрал номер. – Алло?– Клер, это снова я.– Знаете, вы меня опять вытащили из-под душа.– Господи, мне ужасно жаль, что вы не сказали, у какого колледжа мы встретимся.– Ох! – Клер умолкла. – Точно, не сказала. Возле женского университета. Знаете, где это?– Да.– Отлично. Приходите в Ридли Холл. Там найдете редакцию нашего факультетского журнала. Он называется “Ридлевский вестник”. Там я переодеваюсь. И берегитесь всех этих дерзких женщин.– Я буду там минута в минуту.– А я воспользуюсь своей женской привилегией и опоздаю на десять минут.– Я подожду.– Ладно. Но теперь вы меня извините, на ковре подо мной уже целая лужа.– Простите, тогда уж лучше идите мыться.– Вы так это сказали, словно думаете, что я грязная.– Если хотите поговорить, я в вашем распоряжении на всю ночь.– Лучше уж я домоюсь. До свидания, мучение.– До свидания, Клер.– Вы упрямы и сознаете это, правда?Клинг сглотнул.– Упрямый? Что вы имеете в виду? – спросил он.– Ах! – вздохнула Клер. – До свидания, – и повесила трубку.Добрых три минуты он стоял в будке и глупо улыбался. Наконец в стекло забарабанила упитанная дама и заорала:– Молодой человек, это телефонная будка, а не гостиница!Клинг распахнул двери.– Очень жаль, – сказал он, – а я только что заказал у портье ужин в номер.Женщина заморгала, лицо её вытянулось от удивления, а потом она ввалилась в будку и демонстративно хлопнула дверью.В тот вечер в десятом часу Клинг вышел из подъезда на Петерсон-авеню. Немного постоял на перроне, глядя на огни большого города, которые весело мерцали в свежем осеннем воздухе. В том году осень не хотела уходить. Не хотела уступить место зиме. Упрямо (“Упрямый? Что вы имеете в виду?” – мелькнуло у него в голове, и он снова улыбнулся) держалась, вспоминая о лете, и люди тоже заразились у неё этой жаждой жизни, это было видно по выражению лиц тех, кто шел по улицам.Один из них, один среди них – это тип по имени Клиффорд. Где-то среди людей, которые спешат и улыбаются, движется ненормальный тип. Где-то среди тысячи зрителей в кинотеатрах может быть убийца, глядящий на экран.Где-то на скамеечке, среди шепчущих и целующихся влюбленных может поджидать он наедине со своими грязными мыслями. Где-то среди открытых улыбающихся лиц, среди взлетающих при разговорах в холодный воздух струек пара расхаживает он со сжатыми зубами.Клиффорд.Сколько Клиффордов в таком огромном городе?Сколько Клиффордов в телефонной книге? Скольких Клиффордов нет в телефонной книге?Перетасуйте колоду карт-Клиффордов, раздайте их и вытяните одного, любого Клиффорда.Но время для мыслей о Клиффордах было неподходящее.Это было время для прогулок на природе, где свежий воздух вам щиплет лицо, где под ногами шуршат сухие листья, и деревья наряжены в ослепительные цвета. Это было время трубок из можжевелового корня, время твидовых пиджаков и наливных румяных яблок. Было время для мыслей о вкусном ужине, хороших книгах, теплом одеяле и плотно закрытых окнах, хранящих от зимней стужи.Время было не для Клиффорда, не для убийств…Но убийство произошло, а в уголовной полиции работали парни с холодными взглядами, которым никогда не было по семнадцать.Но Клингу семнадцать когда-то было.Он направился к кассе, где меняли мелочь. Человек в зарешеченном окошке разглядывал какой-то комикс. Клинг заметил, что это был один из самых дурацких образчиков в своем роде, который лежал в каждом ларьке и в котором речь шла о вдове, страдавшей неизлечимым склерозом.Кассир поднял глаза.– Добрый вечер, – поздоровался Клинг.Кассир подозрительно уставился на него.– Добрый вечер.– Можно вас кое о чем спросить?– Смотря о чем, – ответил кассир.– Ну…– Если вы собираетесь меня грабить, молодой человек, так забудьте об этом, – посоветовал кассир. – Овчинка выделки не стоит, и потом полицейские в нашем городе знают свое дело, так что далеко вам не уйти.– Спасибо за совет, но грабить вас я не собираюсь.– Чудненько. Меня зовут Рут. Сэм Рут. Приятели именуют это место “будкой Рута”. Чем могу служить?– Ночью вы работаете?– Иногда. А что?– Я хотел бы разыскать одну девушку, которая обычно садилась в поезд на этой станции.– Тут в поезда садится уйма молоденьких девчат.– Эта девушка обычно приходила между десятью и половиной одиннадцатого. Вы когда работаете?– Когда я работаю в вечернюю смену, прихожу в четыре и ухожу в полночь.– Значит, около десяти вы здесь.– Мне так тоже кажется.– Она блондинка, – продолжал Клинг. – Очень красивая блондинка.– Вон там внизу в пекарне работает одна блондинка-вдова. Та приходит сюда каждый вечер в восемь.– Эта девушка совсем юная, ей семнадцать.– Семнадцать, говорите?– Да.– Не припоминаю, – сказал Рут.– Подумайте еще!– О чем? Я её не помню.– Она очень красива. Если вы её видели, то забыть не могли. Прекрасная фигура, большие голубые глаза, ну просто нет слов!Рут прищурился.– Эге, – сказал он.– Что?– Припоминаю. Хороша штучка. Да, уже припоминаю.– Когда она приходила?– Обычно в десять двадцать пять. Точно, я уже вспомнил. Всегда проходила на платформу к центру. Обычно я наблюдал за ней. Чертовски хороша. И ей только семнадцать, говорите? Выглядит она намного старше.– Только семнадцать. А вы уверены, что говорите о той самой девушке?– Послушайте, откуда мне знать? Эта блондинка приходила обычно в десять двадцать пять. Раз попросила меня разменять ей десятку, вот я её и запомнил. Нам нельзя менять деньги крупнее, чем два доллара, хотя большинство таких не носит. Говорят, они приносят несчастье. Предрассудки – большое зло, – покачал головой Рут.– И вы ей разменяли? – спросил Клинг.– Из своих. Потому я её и помню. Она мне так мило улыбалась. Эта девушка умела улыбаться. Да, точно, это была она. Обычно уезжала в центр поездом в десять тридцать.Рут достал часы. Покачал головой и засунул их назад.– Да, она ездила поездом в десять тридцать.– Всегда?– Всегда, когда я её видел, она садилась в один и тот же поезд. С тех пор, как я разменял ей десятку, она мне всегда улыбалась. Да, было на что посмотреть, это точно. Таких буферов я в жизни не видел.Клинг оглянулся, стенные часы показывали 10.06.– Если я сяду в поезд в десять тридцать, – спросил он, – где я окажусь после получаса езды?– Откуда я знаю? – удивился Рут и задумался. – Но я могу вам подсказать, как это выяснить.– Да?– Езжайте сами, – сказал Рут.– Спасибо.– Не за что. Рад был помочь, – ответил кассир и снова погрузился в комикс.Поезд тащился через центр города, со скрежетом тормозя на знакомых станциях. Клинг разглядывал пейзажи, мелькавшие за окном вагона. Город был большим и грязным, но если вы в нем родились и выросли, он стал частью вашего существа, как печень или органы пищеварения. Он разглядывал город и одновременно следил за стрелками часов. Поезд ринулся в туннель и проник в утробу мегаполиса. Клинг сидел и ждал. Пассажиры выходили и входили. Клинг не спускал глаз со стрелок.В одиннадцать ноль два поезд остановился на подземной станции. Предыдущая остановка была в десять пятьдесят восемь. Как бы там ни было, в расчет приходилось принимать обе станции. Он вышел из поезда и поднялся наверх, очутившись в центре Айолы.Дома вздымались к небу, пронзая ночь пестрыми пятнами красного, оранжевого, зеленого и желтого света. На углу был магазин мужской одежды, пекарня, стоянка такси, магазин женского платья, на противоположной стороне улицы – автобусная остановка, подъезд кинотеатра, кондитерская, китайский ресторан и бар. Все эти заведения и вывески были как близнецы схожи с такими же, рассыпанными по всему городу.Он тяжело вздохнул.Если Дженни встречалась со своим приятелем здесь и если её приятеля зовут Клиффорд, прочесать этот район – что искать иголку в стоге сена.Он снова спустился в метро, на этот раз сев в поезд, идущий в обратную сторону. Вышел на первой остановке и подумал, что Дженни с тем же успехом могла выйти и здесь.Магазины и вывески на улице были неотличимы от тех, которые он только что видел. Торжественный осмотр соблазнов большого города. Черт возьми, эта остановка почти точно такая же, как предыдущая. Почти – но не совсем.Клинг снова сел в поезд и отправился в сторону своей холостяцкой квартиры.На первой остановке было нечто, отсутствовавшее на второй. Глаза Клинга это нечто заметили и передали в мозг, который спрятал это где-то в подсознании.К несчастью, в эту минуту оно ему ещё ни о чем не говорило. Глава 14 Каждый дурак прекрасно знает, что наука – главное в следствии. Дайте полицейской лаборатории осколок стекла, и ребята по нему установят, какую машину вел подозреваемый, когда он последний раз её мыл, какие штаты пересек и занимался или не занимался любовью на заднем сиденье.Правда, если вам повезет.А если не повезет, то от науки столько же толку, что и от детективов.В случае Дженни Пейдж везение отвернулось от отчаянных усилий ребят из полицейской лаборатории. По правде говоря, был тут отпечаток пальца на стекле снегозащитных очков, найденных неподалеку от трупа. К несчастью, идентифицировать кого-то по одному-единственному отпечатку пальца – это вроде как угадать за чадрой лицо мусульманской женщины. Но ребята из лаборатории не собирались опускать руки.Хозяйничал в лаборатории лейтенант полиции Сэм Гроссман. Это был высокий стройный мужчина со спокойным характером, спокойными глазами и вежливыми манерами. Очки были единственной приметой интеллигентности на словно вытесанном из скалы лице, по выражению которого можно было решить, что индейцы только что сожгли его ферму в Новой Англии.Работал он в полицейском управлении в белой стерильной лаборатории, занимавшей половину первого этажа. Работа в полиции ему нравилась. У него был точный, аналитический ум, в соединении бесспорного научного факта с полицейской практикой ему виделось нечто чистое и возвышенное. По натуре он был чувствителен, но давно уже перестал совмещать факт насильственной смерти с человеком, которого она постигла. Он видел слишком много куч кровавого тряпья, исследовал слишком много останков сгоревших дотла, анализировал химический состав слишком многих отравленных желудков. Смерть для Сэма Гроссмана была великим символом равенства. Человеческие проблемы она превращала в проблемы математические. Если его лаборатории повезет, то два и два всегда будут равны четырем. Но поскольку счастье не всегда им улыбалось, а иногда и просто отворачивалось, два и два иногда равнялись пяти, шести, а то и одиннадцати.На том месте, где погибла Дженни Пейдж, перед чертежной доской из мягкого дерева, закрепленной на треногом фотоштативе, стоял человек. С собой он принес теодолит, компас, ватман, мягкий карандаш, резинку, обычные кнопки, деревянный треугольник, линейку, мерную ленту и металлическую рулетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19