Среди них самым энергичным был унтер-офицер Иван Тюленев (в будущем видный советский военачальник, генерал армии). В эскадронах стали появляться признаки грядущего столкновения офицеров и рядовых драгун.
Еще в конце апреля 4-й эскадрон подал в полковой комитет заявление на своего командира подполковника Занковича, требуя его удаления с поста командира эскадрона. Причиной конфликта был следующий инцидент. По приказанию командира эскадрона в 9 часов утра драгуны выстроились для того, чтобы следовать на смотр, устроенный командиром полка. Занкович подъехал к выстроившемуся эскадрону, поздоровался. Драгуны ответили на приветствие. Вдруг Занковичу бросилось в глаза, что над 1-м взводом несколько солдат держат красный флаг с надписью «Да здравствует свобода». Это вызвало гнев офицера.
– Кто приказал взять флаг? По чьему приказанию его взяли с собой? – стал кричать он. – Я не поведу, эскадрон, если этот флаг не будет убран!
Вмешался председатель эскадронного комитета, и флаг убрали. Воодушевленный этой победой, подполковник подъехал к драгуну Федору Чубу, находившемуся в строю рядом с Рокоссовским, и приказал ему снять приколотый к груди красный бант. Чуб неохотно повиновался. Тогда, обращаясь к эскадрону, Занкович заявил:
– Чтобы на занятиях никаких красных бантиков не было и впредь я их бы не видел! Ни на солдатах, ни на лошадях!
Описывая происшедшее в заявлении, солдаты жаловались (стиль и орфография подлинника): «Не желая обострять отношения, мы с болью в сердце и со слезами на глазах должны были удалить эти знаки добытой, дорогой ценой, свободы так долго находящейся в руках деспотов и буржуазии».
Подковой комитет при рассмотрении жалобы натолкнулся на сопротивление командира полка Дарагана, защищавшего Занковича, и потому решения не принял. Дело было передано в дивизионное совещание, которое постановило: «Считая поступок подполковника Занковича не соответствующим духу времени и нетактичным, удалить в резерв чинов». 4-м эскадроном стал командовать штаб-ротмистр Газалиев, который, в общем, ладил с солдатами.
Подобные инциденты происходили и в других эскадронах. Все более и более внимательно прислушивались теперь драгуны, а среди них и Рокоссовский, к голосам большевиков, призывавших покончить с надоевшей, продолжавшейся уже три года войной.
До 15 июня 1917 года Каргопольский полк по-прежнему занимал позиции на Западной Двине. Затем его отвели в тыл и лишь 15 августа вновь возвратили на позиции. Дело в том, что немецкое командование предприняло в районе Риги наступательную операцию, имевшую целью захват этого города. С 19 августа Каргопольский полк в последний раз в своей истории принимал участие в боях, прикрывая отступление пехоты и обозов. К вечеру 21 августа 4-й эскадрон, находившийся в арьергарде полка, бьп обстрелян немецкой пехотой у деревни Вольдерау. Эскадрону было приказано задержать противника. Спешившись, драгуны залегли в цепь и ружейным огнем остановили врага. Однако немецкие кавалеристы обошли эскадрон, и ему пришлось бы плохо, если бы на помощь не поспешили драгуны 1-го эскадрона, атаковавшею немцев. Рокоссовскому и товарищам удалось вырваться из окружения.
В ночь на 22 августа полк в пешем строю завял позицию у корчмы Планут, чтобы воспрепятствовать продвижению немцев по дороге. Позиции драгун подвергались артиллерийскому обстрелу. Тяжелые орудия немцев начали громить окопы. Русская артиллерия не отвечала. Позицию у корчмы Каргопольский полк удерживал до 5 часов вечера, дав тем самым возможность отступить пехоте и обозам.
23–24 августа каргопольцы упорно сражались на позиции у станции Зегевольд, и в ходе этих боев 4-й эскадрон неоднократно сталкивался с немцами. К вечеру 23 августа полк в полном составе контратаковал немецких кавалеристов. В рукопашной схватке вырвавшийся вперед младший унтер-офицер Константин Рокоссовский зарубил двух немецких драгун и стал преследовать третьего. Внезапно у того упал конь. Всадник тут же вскочил и, сорвав со спины карабин, дрожащими руками стал рвать затвор.
– Бросай оружие! – свирепо закричал Рокоссовский, и немец отшвырнул непослушный карабин, но тут же был ранен кем-то из налетевших драгун. Беспричинное бешенство овладело Рокоссовским, он отбил «своего» немца, и тот, держась за стремя, поплелся в плен.
Приближалась ночь. Драгуны остановились у местечка Кроненберг и готовились к ночевке, когда ротмистр Газалиев вызвал охотников идти в разведку. Вызвались трое: младшие унтер-офицеры Константин Рокоссовский и Владимир Скоробогатов и драгун Михаил Шляпников.
– Позади нас никого, наверно, нет, – сказал им Газалиев, – все уже отступили. Пехота, черт бы ее побрал, просто бежит! А немцы продолжают двигаться. Поедете по шоссе и постараетесь узнать, далеко ли они.
Ночь была темна – хоть глаз выколи. Медленно и осторожно ехали по шоссе драгуны. Не сделали они и двух верст, как Рокоссовский придержал коня.
– Стойте! – Впереди, и очень недалеко, слышался мерный шум шагов, что-то позвякивало, бренчало.
– Они! – прошептал Шляпников.
– Что делать? – пробасил Скоробогатов. – Дальше боязно, напрямки к ним въедем!
– Подождем, – решил Рокоссовский, – а потом посмотрим.
Драгуны замерли. Шум приближался, и все явственнее можно было различить топот кованых немецких сапог. Когда до врага оставалось не более двухсот шагов, Рокоссовский прошептал:
– Готовьсь! – И тут же лихой свист пронзил воздух.
Несколько мгновений было тихо, но вслед за тем и на шоссе, и слева, и справа от него замелькали вспышки выстрелов, засвистели пули, в небо поднялась осветительная ракета. Но драгуны уже во весь опор скакали прочь. Все было ясно: немецкая колонна продолжала движение по псковскому шоссе.
За разведку под местечком Кроненберг в ночь на 24 августа 1917 года Константин Рокоссовский в четвертый раз был представлен к георгиевской награде. Получить Георгиевскую медаль 2-й степени ему не пришлось: приказ о награждении был отдан к концу декабря 1917 года, а к этому времени не существовало ни старой армии, ни старых знаков отличия. Сам же Константин Рокоссовский в декабре 1917 года был уже красногвардейцем.
Участием в рижской операции завершилась боевая история Каргопольского полка; 25 августа его, как в всю 5-ю дивизию, отвели в тыл. Полку предстояло пережить еще несколько бурных месяцев. Приближались события, имевшие решающее значение для судьбы нашей страны. На фронте, как и в тылу, на бесчисленных солдатских митингах все острее вставали вопросы, занимавшие всех без исключения: о мире, о земле, о власти. Все громче среди солдатских масс звучали слова представителей партии Ленина – партии большевиков, призывавших разрешить эти вопросы революционным путем. И все внимательнее прислушивался к словам большевиков Константин Рокоссовский.
За три с половиной года, проведенных в армии, Каргопольский полк стал ему родным. Давно, с момента расставания с Польшей, он не получал вестей от родственников из Варшавы. Одни драгуны хоть изредка вмела возможность отправиться в краткосрочный отпуск, другим, как Странкевичу, присылали письма, иногда денежные переводы (10–15 рублей). Всего этого Константин Рокоссовский был лишен. Полк был теперь для него и родиной и домом, товарищи по оружию заменяли родных. А относились товарищи к Рокоссовскому и с любовью и с уважением. В годы первой мировой войны, в суровых боевых буднях, складывается, формируется, крепнет и закаляется характер Рокоссовского: сдержанный, спокойный, уверенный, лишенный позы, бахвальства. В то же время, несмотря на тяготы и ужасы войны, которая нередко огрубляет душу человека, Рокоссовский сохраняет на всю жизнь доброжелательность, стремление понять человека, войти в его положение, что впоследствии иногда воспринималось и людьми, его окружавшими, и его начальниками как мягкость характера. Некоторые люди склонны видеть сильную волю в жестокости, а твердый характер в грубости. Но вот Рокоссовский, обладая и волей и характером, с юных лет и всю жизнь начисто был лишен и жестокости и грубости в отношении подчиненных. Да и не только подчиненных.
В полку Константина Рокоссовского любили. Все в нем вызывало расположение окружающих: и внешний вид стройного, высокого, широкоплечего драгуна, и храбрость, и даже удаль, сочетающаяся со сдержанностью и уверенностью, и немалая образованность, начитанность, что для солдат русской армии тогда было редкостью. Драгуны полка выбирают в 1917 году Константина Рокоссовского в эскадронный, а затем и в полковой комитет. Как один из самых заслуженных георгиевских кавалеров, Рокоссовский в октябре 1917 года был избран в полковую георгиевскую думу и выполнял там обязанности секретаря. В вихре событий, в постоянных спорах зреет и нем решение, определившее всю его дальнейшую жизнь.
Огромную роль в жизни Рокоссовского, как и в жизни всего нашего народа, сыграло Октябрьское вооруженное восстание, в результате которого в стране установилась Советская власть. Собравшийся в это же время в столице II Всероссийский съезд Советов по докладу Ленина принял ряд исторических декретов, определивших дальнейшую судьбу страны: о мире, о земле, о власти. Большинство населения России, как в тылу, так и на фронте, с одобрением отнеслось к решениям II съезда Советов и развернуло борьбу за их осуществление. Уже вечером 25 октября, получив сигнал о восстании в Петрограде, Военно-революционный комитет 12-й армии (в нее и входила 5-я кавалерийская дивизия) издал манифест, в котором говорилось: «Настал решительный час! Началась борьба за переход всей власти в руки самого народа... Мы, революционные солдаты, должны быть сильны, чтобы наши братья на улицах Петрограда могли быть уверены в нас... Нужно полное спокойствие и организованность. Военно-революционный комитет призывает вас к этому! Избегайте всяких неорганизованных выступлений. Не забывайте, что мы ведем борьбу на два фронта. Но вместе с тем не выполняйте приказов и распоряжений контрреволюционных штабов о передвижении частей, если эти приказы не подписаны Военно-революционным комитетом».
С воодушевлением встретили каргопольцы II Всероссийский съезд Советов и его решения. Это ярко засвидетельствовано в резолюции полкового комитета, принятой им 24 октября 1917 года и начинавшейся словами: «Шлем свой искренний привет II Всероссийскому съезду Советов рабочих и солдатских депутатов!» Драгуны-каргопольцы выполняли и вышеприведенное указание ВРК 12-й армии. Когда в ноябре 1917 года фронтовое командование предприняло попытку убрать с фронта сотни 5-го Донского казачьего полка, намереваясь использовать их против революционных сил, драгуны воспротивились этому намерению, отказавшись сменить казаков. 19 ноября драгуны 4-го эскадрона единогласно вынесли резолюцию относительно смены казаков с постов летучей почты: «Приказания этого эскадрон не исполнил ввиду его подозрительности. Постановили: никакой смены казаков в тыл не давать». В тот же день состоялось и общее собрание драгун полка, носившее весьма бурный характер и завершившееся принятием резолюции, в которой было заявлено: «Со дня устранения Духонина с поста верховного главнокомандующего и объявления его врагом народа полк Духонина не признает».
Большевистское требование – мир на базе победившей Советской власти – нашло горячий отклик среди солдат Северного фронта. Драгуны-каргопольцы также считали, что еще не пришло время покинуть фронт. 9 ноября на общем собрании 4-го эскадрона после многочисленных выступлений, среди которых была и короткая речь Рокоссовского, последовало решительное: «Ввиду опасности со стороны противника, мы считаем беспричинный самовольный уход частей с позиций или резервов недопустимым», Теперь солдаты сами выступали за сохранение порядка и дисциплины, резонно считая себя ответственными за судьбы страны и осуществляя тем самым позицию партии большевиков, позицию Ленина, писавшего, что «мы – оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г., мы – за защиту отечества с этого дня... Мы – за защиту Советской социалистической республики России».
Уже с октября 1917 года вся власть в решении вопросов полковой жизни принадлежала полковому комитету. Офицеры были отстранены от командования и, чувствуя постоянно растущую враждебность драгун, под всяческими предлогами стремились покинуть полк. Командовал полком теперь председатель комитета полковой каптенармус А. Иванькин. Командир 4-го эскадрона штаб-ротмистр Газалиев ушел в отпуск еще 11 октября и через семь недель, отведенные ему на отпуск, в полк не возвратился. Это обстоятельство было предметом горячих обсуждений на собраниях эскадрона, в результате которых решено было избрать командиром эскадрона старшего унтер-офицера, полного георгиевского кавалера Василия Стафеева, любимого и уважаемого драгунами. Офицеров же, еще оставшихся в эскадроне, «так как они, офицеры, интересы солдат не защищают», решено было распределить по взводам по одному в каждый взвод, отобрав, разумеется, у них денщиков и вестовых.
Согласившись на это, офицеры воспользовались первым подходящим случаем, чтобы бежать из полка. Дольше всех пробыл в эскадроне поручик Ясинский. Оставленный во взводе, он постоянно спорил с драгунами, презрительно высказываясь о большевиках и новых порядках в полку. 15 декабря Ясинского поставили на пост, с которого он ушел и попытался скрыться, был задержан латышскими стрелками и под конвоем возвращен в полк. На вопрос В. Стафеева, почему он покинул пост, Ясинский ответил:
– Я не желаю служить изменникам-большевикам, и вы меня не держите, все равно убегу.
После этого разговор принял горячий характер, и в конце концов один из драгун разрядил в Ясинского свой карабин. На следующий день, 19 декабря, этот инцидент был рассмотрен на собрании 4-го эскадрона, где присутствовало 85 человек, все, что осталось к тому времени от эскадрона. Было решено: «Настоящим постановлением устанавливается и подтверждается свое решение, принятое 18 декабря с/года о произведенном суде над бывшим поручиком Ясинским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66