Подготовка, как и всегда, была тщательной и всесторонней. Все обещало успех. После перегруппировки сил на Московском направлении противник превосходил войска Западного, Резервного и Брянского фронтов по пехоте в 1,25 раза, по танкам – 2,2 раза, по орудиям и минометам – в 2,1 раза и по самолетам – в 1,7 раза. Еще более внушительным было преимущество гитлеровцев на тех участках, где они намеревались нанести основные удары.
В ночь на 2 октября во всех ротах на Восточном фронте солдатам прочитали приказ Гитлера: «За несколько недель три самых основных промышленных района (Северо-Западный, Центральный и Донбасс. – В. К.) будут полностью в наших руках... Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага... Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года». Руководитель нацистского государства был прав, как никогда: действительно, под Москвой начиналась решающая битва 1941 года, но итог ее был совсем не таким, каким он грезился Гитлеру и его генералам.
Гитлеровские войска изготовились к бою. Над фронтом светлело небо. Пройдет еще несколько часов, и историограф ставки вермахта Грейнер запишет в дневник: «Группа армий „Центр“ на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями». Особо подчеркнем это место: «Погода была чудесной». Спустя всего лишь несколько недель, когда срыв немецко-фашистского плана наступления на Москву станет очевидным, немецкие генералы начнут жаловаться на русскую грязь и русский мороз, лишившие их возможности овладеть столицей СССР, и будут продолжать эти жалобы вплоть до сегодняшнего дня, спустя три десятилетия. Но жалобы эти призваны скрыть лишь одно: истинные причины того, почему немецко-фашистский «Тайфун» бесславно «затих» на полях Подмосковья.
О том, что противник готовит наступление на центральном участке советско-германского фронта, командование Красной Армии предупредило командующих Западным, Резервным и Брянским фронтами директивой от 27 сентября. Войскам этих фронтов предписывалось мобилизовать все силы на укрепление оборонительных рубежей, накапливать фронтовые и армейские резервы, усилить бдительность и боеготовность войск.
Командующий 16-й армией, уже давно настороженно следивший за притихшим врагом, приказал осуществить разведку боем. Удалось захватить пленных, которые сообщили, что в тылу появились танковые части. Это еще более встревожило Рокоссовского, он приказал принять меры к усилению дивизий, защищавших магистраль Вязьма – Смоленск. В ночь на 2 октября с переднего края стали поступать сообщения о том, что со стороны противника слышен шум моторов.
С рассветом 2 октября немецко-фашистская артиллерия открыла огонь по позициям Западного фронта, и вскоре гитлеровцы перешли в наступление. На участке 16-й армии их ждал неприятный сюрприз: командование армии спланировало заранее и осуществило артиллерийскую контрподготовку. В распоряжении начальника артиллерии армии Казакова было не так уж много орудий и минометов, но он умело распределил их на главных участках, и, когда немецкая пехота и танки двинулись в атаку, мощный, хорошо организованный огонь всей артиллерии армии, в том числе и полка «катюш», обрушился на них. Пехота же встретила врага ружейным и пулеметным огнем. Кое-где бой дошел до рукопашных схваток.
На участке 16-й армии противнику продвинуться не удалось. Нужно отметить, однако, что на этом участке наступала не главная группировка врага. Для немецко-фашистских соединений, действовавших на внутренних флангах 4-й и 9-й армий, в районе между городами Духовщиной и Рославлем, план «Тайфун» предписывал создать «видимость наступления и путем отдельных сосредоточенных ударов с ограниченными целями максимально сковывать противника». Основные удары гитлеровцы наносили из района севернее Духовщины и восточнее Рославля.
3 октября противник вел сильный артиллерийский огонь по позициям 16-й армии, однако наступление не возобновлял. Тревожное положение сложилось у соседа справа – в 19-й армии. К вечеру в штаб Рокоссовского позвонил ее командующий Лукин:
– Немцы навалились на мой правый фланг. С 30-й армией связь прервана...
– Чем я могу помочь? – спросил Рокоссовский.
– Дайте одну-две дивизии, очень прошу!
– Подожди, сейчас посоветуемся. – И через несколько минут Рокоссовский вернулся к телефону. – Дадим тебе две стрелковые дивизии, танковую бригаду и артполк. Больше нет ничего.
– Спасибо, спасибо, – голос Лукина звучал обрадованно.
Положение его армии действительно было очень тяжелым. На две малочисленные правофланговые дивизии 19-й армии и две дивизии соседней 30-й армии на 45-километровом участке обрушился удар двенадцати полнокровных дивизий гитлеровцев. Здесь им удалось достичь колоссального превосходства: по людям в 5–6 раз, по танкам – почти в 10 раз, по артиллерии и авиации – также в 9–10 раз. Не мудрено, что, располагая таким перевесом в силах, немецко-фашистские войска в стыке 30-й и 19-й армий сумели пробить брешь в 30–40 километров, в которую, обходя советские войска с северо-востока, их подвижные соединения устремились к Вязьме. Грозным выглядело положение и южнее, на Рославль-Юхновском направлении, где 43-я армия Резервного фронта не смогла сдержать натиска 4-й полевой армии и 4-й танковой группы гитлеровских войск, располагавших столь же чудовищным превосходством в силах. Над несколькими советскими армиями нависла угроза окружения.
Все это, однако, не было известно Рокоссовскому. На фронте 16-й армии, как и у соседа ее слева – 20-й армии, 3 и 4 октября было сравнительно спокойно. Штаб Западного фронта никаких тревожных сигналов не подавал. Поэтому, когда во второй половине дня 5 октября Рокоссовский получил телеграмму, в которой ему приказывалось передать свои войска командующему 20-й армией и со штабом немедленно прибыть в район Вязьмы для организации контрудара по врагу, этот приказ не мог не вызвать сомнения у Рокоссовского.
– Михаил Сергеевич, – обратился он к начальнику штаба, – немедленно затребуйте повторение приказа документом. И непременно за личной подписью командующего фронтом! – добавил он несколько секунд спустя.
Тревога овладела Рокоссовским и его соратниками. Связь со штабом фронта прервалась, у Лукина, с которым соединиться до конца 5 октября уже не удавалось, очевидно, дела шли плохо. Что происходит южнее, неясно, почему нужно организовывать контрудар в южном направлении? – все эти и многие другие вопросы мучили командарма-16. Вечером 5 октября он с членами штаба обсуждал обстановку в штабном блиндаже. Внезапно дежурный доложил о прибытии летчика с письменным приказом командования фронта. Рокоссовский поспешно вскрыл пакет. Приказ гласил:
«Командарму-16 и 20.
Рокоссовскому и Ершакову.
Командарму-16 Рокоссовскому немедленно приказываю участок 16-й армии с войсками передать командарму-20 Ершакову. Самому с управлением армии и необходимыми средствами связи прибыть форсированным маршем не позднее утра 6.10 в Вязьму. В состав 16-й армии будут включены в районе Вязьмы 50, 73, 112, 38, 229 сд, 147 тбр, дивизион PC, полк ПТО и полк аргк. Задача армии задержать наступление противника на Вязьму, наступающего с юга из района Спас-Деменск, и не пропустить его севернее рубежа Путьково, Крутые, Дрожжино, имея в виду создание группировки и дальнейший переход в наступление в направлении Юхнов. Получение донести.
Конев – Булганин – Соколовский. 5.10.41».
Когда с приказом ознакомились все присутствовавшие, командарм, как бы в раздумье, заметил:
– Ну что ж, сомнений больше нет.
– Но и ясности тоже нет, – горячо вступил в разговор Лобачев. – У нас полностью организованные соединения, управление налажено. И теперь это все разрушается.
– Тем не менее приказ надо исполнять!
Глубокой ночью принимать войска прибыли командующий 20-й армией генерал-лейтенант Ершаков и корпусный комиссар Семеновский с группой штабных работников. Только под утро все необходимые документы были готовы, и штаб 16-й армии мог двинуться в путь, к новому месту назначения. Рокоссовский попрощался с Ершаковым, и тот уехал. Это была последняя встреча. Через некоторое время генерал-лейтенант Ершаков погиб.
Рокоссовский и Малинин должны были еще решить, куда передвигать тыловые учреждения, склады и госпитали армии.
Телефонный звонок прервал разговор. Генерал Лукин требовал командарма-16:
– Выручай, положение исключительно тяжелое. Ты можешь помочь? Дайте одну-две дивизии...
Рокоссовский в нескольких словах объяснил, что уже не распоряжается дивизиями 16-й армии и Лукин должен обращаться к Ершакову. Это был их последний во время войны разговор. Через несколько дней тяжело раненный генерал-лейтенант М. Ф. Лукин в бессознательном состоянии попадет в плен к врагу и очнется только на койке немецкого госпиталя после ампутации ноги...
С рассветом штаб Рокоссовского двинулся в путь. Попытки связаться со штабом фронта по радио ни к чему не привели, и командарм терялся в догадках. Опытный военный, он догадывался, что произошло нечто тревожное, страшное, но что именно, не мог определить точно. Неизвестность не давала покоя Рокоссовскому и его товарищам.
Если бы они знали, что произошло, их тревога возросла бы многократно. Немецко-фашистским войскам удалось осуществить первую часть плана «Тайфун»: в лесах западнее и юго-западнее Вязьмы они окружили войска 16, 19, 20, 24 и 32-й армий, армейской группы генерала Болдина, и в то самое время, когда штаб Рокоссовского двинулся на новое место, немецкие танки с севера и юга спешили к Вязьме, чтобы замкнуть внутреннее кольцо окружения. Положение советских войск ухудшалось и тем, что южнее, к западу от Брянска, гитлеровцы окружили еще две наши армии – 3-ю и 13-ю.
Успех казался главарям «третьего рейха» решающим. Гитлер, с 22 июня 1941 года ни разу не выступавший публично, счел момент подходящим и уже 3 октября поднялся на трибуну берлинского Спортпаласа для того, чтобы объявить о своем триумфе.
«В эти часы на нашем Восточном фронте, – говорил он торжественно и значительно, – вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на востоке».
Буря восторженных воплей была ответом на это, и фюрер продолжил:
«Я говорю об этом только сегодня, потому что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется».
Восхищению почитателей фюрера не было предела, сбывалась вековая мечта немецкого бюргера: завтра на востоке возникнет колониальная империя, в которой десятки миллионов рабов-славян станут беспрекословно трудиться на благо немца господина. Чтобы обывателям нацистского государства было легче ориентироваться в «беспредельном восточном пространстве» (кто ее разберет, эту Россию, где их Москва-то находится?), «Фёлькишер беобахтер» публикует огромные карты Московской области, и каждый верноподданный «третьего рейха» может теперь собственноручно по утрам отмечать карандашом, сколько километров осталось до Москвы. Газетные заголовки захлебываются от восхищения: «Исход похода на восток решен», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!», «Военный конец большевизма!»
Всего этого не знают Рокоссовский и его товарищи, как не знают сотни тысяч других бойцов и командиров Красной Армии. В отличие от гитлеровских генералов они не считают сопротивление бессмысленным. Рокоссовский и его товарищи не знают, что Гитлер уже объявил Красную Армию окончательно уничтоженной, они не ведают, как гитлеровские чиновники готовятся к дележу огромной добычи. Они встревожены положением, но одновременно они полны желания защитить свою землю, свое Отечество, свое государство, свой передовой социалистический строй. Воля их вовсе не сломлена, и скоро фашистским генералам предстоит в этом убедиться.
Пока же штаб 16-и армии, двигавшийся по минской магистрали к Вязьме, стал встречать машины тыловых частей. В один голос красноармейцы заявляли, что их подразделения подверглись нападению вражеских парашютистов и были разбиты, спастись удалось немногим и теперь они ищут своих. Все чаще и чаще на пути стали попадаться беженцы. Из опросов красноармейцев и беженцев становилось ясно, что противник прорвался севернее магистрали Ярцево – Вязьма и там движутся большие колонны танков и мотопехоты врага. Можно было ожидать, что скоро танки повернут к югу и перережут магистраль.
Связи со штабом фронта по-прежнему не было. Никаких частей навстречу тоже не попадалось. Состояние оторванности все более овладевало командирами штаба. Надо было постараться выяснить обстановку. С этой целью Рокоссовский разослал группы разведчиков, а сам с Малининым устроился вздремнуть в сарае на сене. Оба очень устали предыдущей ночью и мгновенно уснули.
Здесь в сене их и нашел спустя час-полтора Лобачев, также с группой разведчиков уезжавший вперед.
– Что нового? – расправляя плечи, хмуро спросил командарм.
Короткий сон не освежил его. Лобачев был явно взволнован.
– Не доезжая Вязьмы, я встретил на перекрестке Василия Даниловича Соколовского. Он из Касны ехал на новый КП фронта.
– Что приказал делать нам?
– Наша задача – прежняя. В Вязьме должен находиться Лестев. Там же стрелковая бригада Никитина. Приказано подчинить ее нам.
– А что начштаба фронта сказал о положении дел?
– Сказал только, что исключительно неблагоприятно складывается все, особенно на севере.
– Ну что ж, и на том спасибо. Поехали, товарищи, скорей на командный пункт.
Через час Рокоссовский со штабом был на КП армии, размещенном километрах в десяти к востоку от Вязьмы, в лесу, неподалеку от магистрали. КП был уже готов. Начали работу радисты. Но облегчения это не приносило. Штаб фронта не отзывался, установить связь с частями и соединениями, перечисленными в приказе, не удавалось ни по радио, ни разведчикам. Все имевшиеся ранее части уже были переподчинены генералу Болдину и направлялись на север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66