И в то же время тов. Ильин потерял казенно-народную лошадь, чем он кладет несмываемое пятно на имя Красного Революционного воина. Товарищеский суд приговорил: взыскать с тов. Ильина Василия за утрату народной лошади 250 рублей в пользу семей красноармейцев. Приговор суда окончательный и обжалованию не подлежит». Авторитет товарищеского суда в дивизионе был очень велик, и командир всячески поддерживал этот авторитет.
К моменту перехода 30-й дивизии в наступление 2-й отдельный кавалерийский дивизион был полностью готов к боям, и основная заслуга в этом принадлежала комдивизиона. Наступление началось в 20-х числах октября, и сразу же красноармейские волки сумели достигнуть больших успехов, отбросив колчаковцев от Тобола. 30-я дивизия, двигавшаяся в полосе около 60 километров шириной к северу от железной дороги Курган – Петропавловск, стремительно преследовала колчаковцев, судорожно цеплявшихся за удобные для обороны рубежи и пытавшихся тем самым выиграть время для эвакуации столицы колчаковского правительства – города Омска.
2-й дивизион находился на левом фланге дивизии вместе с полками 1-й бригады. Командовал бригадой И. К. Грязнев, а общее руководство северной группировкой войск дивизии осуществлял начальник ее штаб» С. Н. Богомягков. К концу октября грязь, сказывавшаяся до этого на быстроте передвижения красноармейских частей, стала подмерзать. В ночь на 1 ноября ударил легкий морозец, земля замерзла. Это позволило ускорить движение, и севернее озера Черного, обойдя колчаковцев с тыла, утром 1 ноября, когда еще даже и не развиднелось, 262-й и 264-й полки дивизии при поддержке огня легких орудий атаковали противника в селе Чистоозерском.
Согласно сведениям разведки можно было ожидать, что части егерской дивизии, занимавшие село, окажут ожесточенное сопротивление. Поэтому, когда, к удивлению командования бригады, противодействие врага оказалось слабым и пехотинцы без задержки ворвались в Чистоозерское, начальник штаба дивизии, наблюдавший за боем, поймав взгляд находившегося рядом командира 2-го кавалерийского дивизиона, приказал:
– Пора атаковать кавалерии!
И Рокоссовский немедленно поскакал к уже изготовившимся к бою эскадронам. Спустя несколько минут весь дивизион развернулся и бросился в атаку на село.
– Сдается мне, что комдивизиона не удержится от соблазна ворваться в село вместе с бойцами, – усмехнувшись, обратился Богомягков к комбригу.
– Он смелый парень и молодой командир, – ответил тот, следя в бинокль за удаляющимися кавалеристами. – Поедем, пожалуй, и мы: все, кажется, кончено.
Действительно, когда спустя несколько минут штаб бригады въехал в село, бой уже прекратился и навстречу плелись большие группы пленных колчаковцев. Оказалось, что командование егерской дивизии не ожидало атаки в глубоком тылу и против 1-й бригады успело развернуться лишь сторожевое охранение. По улице села навстречу Богомягкову ехал и Константин Рокоссовский.
– Молодцы, кавалеристы! Хорошо работаете! – обратился к нему начштаба. – Только вот что: командиру дивизиона не обязательно атаковать врага впереди эскадронов. Будет больше пользы, если сзади станешь руководить боем.
Рокоссовский потупился, чуть помолчал и ответил, улыбнувшись:
– Не привык я быть сзади.
– Ну что ж, надо привыкать руководить боем.
Внезапность и умелое выполнение маневра бригадой принесли большой успех: среди нескольких тысяч пленных оказался и штаб колчаковской дивизии во главе с ее начальником. Красноармейцы захватили 12 орудий и обозы, в которых было много патронов и снарядов, так необходимых полкам 30-й дивизии.
В следующую ночь мороз усилился, разыгрался сильный буран, однако 30-я дивизия продолжала преследовать врага и к вечеру 2 ноября достигла реки Ишима. Мороз уже сковал ее крепким льдом, и особого препятствия для красноармейцев она не представляла. Но ее восточные высокие и крутые берега оказались сильно укрепленными и прикрытыми сплошным проволочным заграждением.
Утром 3 ноября в штабе бригады собрались командиры частей для обсуждения последующих действий. Совещание было коротким, и все присутствовавшие согласились с Богомягковым, подведшим итог обсуждения:
– Нужно немедленно атаковать. Если мы этого не сделаем, то противник уйдет на Омск. Нам надо не просто столкнуть его с этих сильных позиций, – и Богомягков показал жестом, как «столкнуть», – но и уничтожить. Этим мы сильно поможем 5-й армии, которая уже на пути к Омску.
– Следует поначалу провести разведку боем, – заметил комбриг.
– Да, не плохо бы. А кого пошлем? – И тут Богомягков снова встретился со взглядом командира 2-го кавалерийского дивизиона. – Уж не послать ли нам вновь его? Посмотрим, как он учится воспринимать советы старших командиров, а? – Дружный смех был ему ответом.
От дневной разведки решено было отказаться, и лишь с наступлением ночи дивизион двинулся в путь. Лед на реке оказался достаточно крепким, ночь была темной, поэтому переправа прошла благополучно. На противоположном берегу кавалеристы один за другим исчезали в глубоком овраге. Дивизион проскользнул мимо вражеских постов и, продолжая двигаться в глубь расположения противника, к утру достиг села Вакоринского. На окраине его к этому времени уже шел бой. Как выяснилось впоследствии, 262-й полк сумел форсировать Ишим ниже по течению, и батальон этого полка под командованием Н. П. Паначева атаковал Вакоринское. Засевшие на господствовавших высотах колчаковцы встретили красноармейцев плотным ружейно-пулеметным огнем, цепи батальона залегли. Звуки боя были отчетливо слышны Рокоссовскому, и он, посоветовавшись с командирами эскадронов, решил атаковать Вакоринское.
Один за другим эскадроны пошли в атаку. Белые, не ожидавшие столь мощного и стремительного нападения с фланга, за несколько минут были сбиты со своих позиций и побежали в село. Кавалеристы ворвались в него, и бой завязался уже на его улицах. Командир дивизиона, помня совет начальства, воздержался от участия в атаке. Но в этот день ему все же пришлось скрестить оружие с противником.
Напряжение боя достигло высшей степени, когда Рокоссовский увидел, что на южной окраине села" спешно разворачивается вражеская батарея, прикрытая ротой солдат. Медлить нельзя, поддержка артиллерийским огнем может прекратить панику во вражеском стане, и тогда исход боя станет неясен. Не теряя времени, Рокоссовский командует единственному своему резерву – взводу кавалеристов;
– Вперед, за мной! – и вот уже горсточка храбрецов, выскочив из березняка, несется на батарею. Пули свистят вокруг Рокоссовского, но стреляют колчаковцы поспешно, да и трудно запугать командира красных конников: не впервой ему в конном строю атаковать врага, Несколько десятков секунд – и все кончено: колчаковские солдаты побросали винтовки, два офицера, вздумавшие отстреливаться из наганов, зарублены, и батарея в руках Рокоссовского.
И вовремя. С юга у селу приближается крупная колонна белой конницы. Резервов у Рокоссовского нет, бойцы дивизиона все еще ведут бой в селе. Он принимает единственно возможное решение: подскакав к пленным артиллеристам, радовавшимся столь удачному избавлению от службы в колчаковской армии, кричит:
– Кто среди вас старший?
– Я, – отзывается из толпы батарейцев унтер-офицер.
– Видишь – казаки? Огонь по ним! Будете стрелять – будете жить.
Через несколько минут батарея ведет беглый огонь по казакам, и те, не выдержав его, отступают. Село Вакоринское в руках красных войск. Надо отметить, что захваченная в атом бою колчаковская батарея прошла в составе 30-й дивизии весь путь до Иркутска.
Успех под Вакоринским позволил 1-й бригаде перейти в наступление, форсировать Ишим, и вскоре по всему фронту перед ней побежали колчаковцы. Путь к Омску был открыт.
В тот же вечер в штабе бригады Богомягков, выслушав доклад Рокоссовского о бое, сказал:
– Слышал, слышал я о твоем геройстве, – и, обращаясь к комбригу Грязнову, добавил: – Ну что же, хоть он и не слушает советов командира, во награды заслуживает. Представь его к награждению орденом.
Комиссар бригады Мяги тут же уселся за стол, и вскоре краткое описание подвига Рокоссовского было готово: «4 ноября 1919 года в бою под селом Вакоринским... тов. Рокоссовский, действуя в авангарде 262-го стрелкового полка ж непосредственно управляя вверенным ему дивизионом, прорвал расположение численно превосходящего противника. В конном строю с 30 всадниками атаковал батарею противника и, преодолев упорное сопротивление пехотного прикрытая, лихим ударом взял батарею в плен в полной исправности...» Далее следовал краткий вывод: «Ходатайствовать перед высшим командованием о представлении тов. Рокоссовского к ордену Красное Знамя».
Так Константин Рокоссовский заслужил свою первую награду в Краевой Армии – орден Красного Знамени за № 1717, первый из шести таких орденов, полученных им за время службы в армии Страны Советов.
В ближайшие дни новый кавалер революционного ордена доказал, что он достоин награды. Сбитые с рубежа обороны на Ишиме колчаковцы в беспорядке отступали на восток, к Омску, и главной задачей красных войск являлось не дать им закрепиться. Поэтому бригада Ивана Грязнова следовала за отступающим врагом по пятам. Канун второй годовщины Великой Октябрьский революции они отметили освобождением станции Мангут в 85 верстах к востоку от Ишима.
От пленных, захваченных на станции 262-м полком, комбригу стало известно, что неподалеку от Мангута, в станице Караульной, размещается колчаковский штаб, по-видимому не предполагающий, что красные так близко. Решено было послать в тыл врага кавалеристов Рокоссовского, которые меньше устали во время перехода к Мангуту.
Получив задание, Рокоссовский незамедлительно выступил с основными силами дивизиона. Ночь на 7 ноября дивизион провел в пути. Через вражеские порядки прошли удачно, и в первую очередь потому, что имелись хорошие проводники – пленные колчаковские солдаты. К рассвету дивизион тихо и незаметно подошел к Караульной. Над станицей господствовала тишина. Рокоссовский решил еще раз использовать пленных, сохранивших погоны: нацепив их, бывшие колчаковцы направились в станицу и вскоре возвратились, ведя за собой снятых вражеских часовых. Они подтвердили, что в Караульной действительно находится штаб колчаковской дивизии и нападения красных никто не ожидает. После этого станицу можно было атаковать безбоязненно. Развернув эскадроны, Рокоссовский бросил их в бой.
Молча конники ворвались в станицу, и через несколько минут Она была в их руках. Сопротивления красные кавалеристы не встретили: взяться за оружие никто не успел, да колчаковские солдаты и не хотели драться. Столкновение произошло лишь в одном месте.
Рокоссовский с группой всадников мчался вдоль улицы. Внезапно из ворот большого каменного дома выскочили две повозки, битком набитые офицерами: их было человек пятнадцать.
– Сдавайтесь! – крикнул во весь голос командир дивизиона, но в ответ раздались выстрелы. Окруженные со всех сторон кавалеристами, офицеры не подняли рук, не бросили оружия. Они, стреляя, соскакивали с повозок, пытаясь как-то организовать оборону. Рокоссовский, сопровождаемый товарищами, не медля пришпорил лошадь и погнал ее прямо на врагов.
Первым на его пути оказался высокий, стройный офицер в распахнутом полушубке. Он, не целясь, выстрелил в Рокоссовского из нагана и промахнулся. Второго выстрела он уже не успел сделать, получив смертельный удар шашкой по голове. Еще миг – и конь Рокоссовского вздыбился над другим колчаковцем. Единственное, что успел заметить комдивизиона, – надвинутая на лоб папаха, щеточка усов над ощеренным ртом и дуло нагана, направленное на него, Рокоссовского. Мгновение и, пере гибаясь через лошадь, командир дивизиона наносит страшный удар. В ту же секунду звучит выстрел и Рокоссовский ощущает сильный толчок в плечо. Лошадь проносит его вперед, наконец он останавливает ее и оборачивается.
Все кончено, только трое колчаковских офицеров, вовремя бросивших оружие, остались в живых. Из соседних дворов кавалеристы выгоняют охрану штаба дивизии, не вылезавшую из домов во время схватки. Около убитых врагов несколько кавалеристов рассматривают только что зарубленного Рокоссовским офицера.
– Как ты его... – говорит один из них, Николай Шабдинский, обращаясь к медленно подъезжающему Рокоссовскому. – Да что с тобой?
– Ничего, думаю, страшного, ранил он вот меня, – придерживая плечо другой рукой, отвечает тот и, обращаясь к пленным, спрашивает; – Кто это?
– Генерал Воскресенский, начальник нашей дивизии, – цедит сквозь стиснутые зубы уцелевший колчаковский офицер.
Еще через полчаса дивизион, конвоируя обезоруженных штабистов, покидает станицу. За ним тянутся телефонные двуколки и подводы с войсковым имуществом. В одной из них сидит Константин Рокоссовский. Это его первое ранение в Красной Армии, до сих пор пули врагов щадили храброго командира. Правда, еще во время первой мировой войны был он дважды ранен, но легко: один раз пуля пробила мякоть икры левой ноги, не задев кость, в другой – поцарапала правую щеку.
В этот раз рана оказалась серьезной, и на следующий день в деревне Большой Куртал писарь дивизиона под диктовку пишет приказ № 53 по 2-му Уральскому отдельному кавалерийскому дивизиону: «§ 1. Сего числа вследствие моего ранения я отъезжаю в госпиталь на излечение. Во временное командование дивизионом приказываю вступить командиру 1-го эскадрона тов. Шаблинскому...»
Для лечения раны пришлось возвратиться в Ишим, где развернулись госпитали 3-й армии, в то время как ее части упорно шли на восток. Колчаковцы после понесенного поражения на Ишиме безостановочно катились к Омску. Попытки организовать его оборону ни к чему не привели, и 10 ноября правительство Колчака бежало из Омска, а еще через 4 дня город уже был в руках красных. Но основная боевая сила трех полевых армий Колчака, прикрываясь сильными арьергардами, сумела оторваться от передовых частей Красной Армии и продолжала отходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66