Прошу тебя, Грант.
– Но могут возникнуть затруднения, – возразил Грант, – здесь все еще много работы. Нужно подрезать розовые кусты и подготовиться к сбору второго урожая зерновых. Вряд ли мы сумеем оторвать трудоспособных мужчин от сельскохозяйственных работ.
– Ничего не поделаешь. Я собираю все отряды ополченцев, которые имеются в округе.
– Все?
– К сожалению, это так, старина. Видишь ли, мы ввели цензуру, и сведения не распространяются в средствах массовой информации, но ситуация в Бостоне, скажу тебе откровенно, складывается не лучшим образом.
– Какая ситуация? Уж не хочешь ли ты мне сказать, что этот чертов сброд из Союза снова тебя обеспокоил?
– Грант… – Тревор Кларк на порядок понизил голос. – Послушай, это совершенно секретные сведения, но уже пять районов Бостона полностью перешли на сторону этой толпы. Они больше не подчиняются властям. Фактически мы здесь имеем дело с открытым мятежом. Если для восстановления порядка мы пошлем в эти районы полицейских, то обратно они оттуда уже не вырвутся. В городе введено военное положение – в данной ситуации мы имеем право пойти на такую меру. Все это мне очень не нравится, Грант.
«Господи! Неужто все это работа Демократического земельного союза?»
– Мы в этом не уверены. Но кем бы ни были эти мятежники, у них, судя по всему, есть энергетическое оружие. А это означает участие каких-то внешних сил. Трудно поверить, что Союз способен организовать нечто подобное. Ты ведь и сам знаешь, что они могут лишь разбить трактор или сломать сельскохозяйственный инвентарь. Применение энергетического оружия совершенно не предусмотрено нашей конституцией. Это как раз то, чего всеми способами старалось избежать наше общество.
– Значит, внешняя сила? – Грант Кавана не верил собственным ушам.
– Возможно. Я уже попросил сотрудников канцлера в Норвиче обратиться с просьбой продлить сроки пребывания эскадры Конфедерации. К счастью, личный состав кораблей все еще здесь, на Норфолке. Командующий уже отдал им приказ немедленно вернуться на орбиту.
– Ну и что?
– Боевые корабли блокируют планету, и мятежники больше ничего не получат извне. Кроме того, в качестве крайней меры эскадра может поддержать наши наземные силы своей ударной мощью.
Грант был настолько ошеломлен, что не мог даже пошевелиться. Наземные силы. Ударная мощь. Все это было похоже на бред. За окном он видел лишь мирные пышные поля, а по телефону хладнокровно обсуждал перспективы гражданской войны.
– Но неужели ты не понимаешь, что речь идет о городе. Против Бостона нельзя применять бортовое оружие звездолетов. Ведь в нем живет сто двадцать тысяч человек.
– Я знаю, – горько сказал Тревор Кларк. – Одной из главных задач ополчения будет содействие эвакуации гражданского населения. Твои ополченцы, Грант, помогут свести до минимума потери.
– Ты уже сообщил об этих планах канцлеру? Если нет, то я пошлю все эти мероприятия куда подальше.
В течение нескольких секунд в трубке было тихо.
– Грант, – мягко сказал Тревор Кларк, – именно ведомство канцлера рекомендовало мне этот план действий. Все должно быть сделано, пока мятежники сосредоточены только в одном месте и еще не имеют возможности расширить зону действия своей проклятой революции. Но их поддерживает все больше и больше людей. Я… я никогда не думал, что на планете так много недовольных. Это надо прекратить, и прекратить так, чтобы впредь неповадно было.
– О Боже, – простонал Грант. – Хорошо, Тревор, я все понял. Сегодня днем я вызову капитанов ополчения. К завтрашнему дню полк будет готов.
– Молодчина, Грант. Я знал, что на тебя можно положиться. Поезд заберет вас из Колстерворта. Мы расквартируем вас в одном промышленном складе за чертой города. И не переживай, старина, звездолеты – это лишь на крайний случай. Я надеюсь, что как только мы устроим небольшую демонстрацию, они сразу же попрячутся по норам.
– Да. Уверен, что ты прав, – Грант положил на место трубку, украшенную жемчугом. У него возникло недоброе предчувствие, что все будет совсем не так просто.

В шести пассажирских вагонах поезда вполне хватило места для семи сотен ополченцев округа Стоук. На погрузку у них ушло ровно двадцать пять минут. На вокзале царил хаос. Половина улиц городка была забита экипажами, автобусами, телегами и фермерскими повозками. Семьи никак не могли распрощаться со своими кормильцами. Ополченцы, одетые в серую униформу, чувствовали себя неловко. Повсюду раздавались жалобы на то, что выданная обувь не соответствует размеру.
Прижатые к стене Луиза и Марджори оказались между грудой вещмешков и зелеными металлическими ящиками с боеприпасами. На некоторых ящиках была проставлена дата изготовления, согласно которой боеприпасам было уже больше десяти лет. Их охраняли три сурового вида ополченца с короткими черными автоматами в руках. Луиза уже стала сожалеть о том, что приехала сюда.
Отдавая распоряжения, по платформе прохаживался мистер Баттерворт, одетый в форму старшего сержанта. Вагоны постепенно заполнялись людьми, носильщики стали загружать вещмешки и боеприпасы в почтовое отделение первого вагона.
На платформу вышел Вильям Элфиистоун. Лейтенантская форма была ему очень к лицу. Он подошел к ним.
– Миссис Кавана, – начал он решительно. – Луиза. Похоже, что поезд отходит через пять минут.
– Ну что же, будьте очень осторожны, Вильям, – сказала Марджори.
– Благодарю вас, обязательно буду.
Луиза неторопливо обвела взглядом платформу. Похоже, что это слегка вывело Вильяма из себя, но он решил, что сейчас не время выяснять отношения. Кивнув Марджори, он удалился.
Она повернулась к своей дочери.
– Луиза, ты вела себя чрезвычайно грубо.
– Да, мама, – согласилась Луиза, но в ее голосе не было и намека на раскаяние. «Как это похоже на Вильяма, – подумала она. – Ведь он едет добровольно, хотя это вовсе не его полк. И делает это только потому, что хочет покрыть себя славой, чтобы добиться еще большего расположения со стороны моего папы. Но он никогда не пойдет в первых рядах, не будет рисковать как простой ополченец, не поступит так, как поступил бы Джошуа».
Пристально посмотрев на свою дочь, Марджори увидела, что ее обычно спокойное лицо сейчас выражает скрытую решимость. «Итак, Луизе не нравится Вильям Элфинстоун. Не могу сказать, что я ее в этом обвиняю. Но проявлять свою неприязнь так открыто просто неприлично. Луиза всегда так строго придерживалась правил этикета». Несмотря на тревогу, вызванную событиями в Бостоне, Марджори вдруг почувствовала радость. Ее дочь наконец перестала быть тихой мышкой. Ей захотелось высказать вслух свое восхищение этой переменой в характере Луизы. «Хотела бы я знать, что стало причиной такого свободомыслия, – подумала она. – Хотя, кажется, я начинаю догадываться. Джошуа Калверт, если ты только дотронулся до нее пальцем…»
Грант Кавана бодро шагал вдоль железнодорожного состава. Он хотел убедиться в том, что его ополченцы уже разместились в вагонах и все готово к отъезду. В конце платформы его ждали жена и дочь. Обе выглядели просто божественно, особенно Марджори.
«Ну зачем я путаюсь с этими цыганскими проститутками?»
У Луизы мрачный вид. Она напугана, но пытается это скрыть. Старается быть храброй, как всякий настоящий Кавана. Какая чудесная дочь. Растет настоящее сокровище. Хотя в последнее время она ведет себя несколько капризно. «Возможно, скучает о Джошуа», – подумал он весело. Но это еще одно напоминание о том, что ему действительно нужно серьезно подумать о достойном женихе. Хотя нет, еще рановато, только не в этом году. Пусть и в это Рождество ее веселый смех, который всегда радовал его сердце, еще раз прокатится эхом по анфиладам поместья Криклейд. Он обнял дочь.
– Не уезжай, папа, – прошептала она.
– Я должен ехать. Это ненадолго.
Она громко всхлипнула и кивнула головой.
– Я понимаю.
Он поцеловал Марджори, не обращая внимания на свист и подбадривающие крики, раздавшиеся из последних вагонов поезда.
– Не пытайся искушать судьбу, – сказала она усталым и строгим тоном, который означал, что она очень сильно волнуется за него.
– Нет, я только буду сидеть в командирской палатке. Пусть воюют те, кто помоложе.
Марджори положила руку на плечо Луизы. Когда поезд стал отходить, обе помахали ему на прощание. Платформа была заполнена женщинами, которые также махали платками, прощаясь со своими родными. Представив себе, как глупо все они выглядят, Марджори чуть было не рассмеялась, но все же сдержалась, так как, будучи одной из Кавана, должна была служить примером для других. Впрочем, бессмысленность и глупость всего, что происходило, могли вызвать у нее не только смех, но и слезы.
А в безоблачном небе вспыхивали и кружились серебряные огоньки – эскадра Конфедерации меняла строй и орбитальное склонение так, чтобы Бостон всегда находился под прицелом одного из ее кораблей.

Дариат пытался довести себя до самоубийства. Это было непросто, ведь самоубийство является высшей степенью неудачи и отчаяния. Однако после возвращения мертвецов из царства пустоты его жизнь приобрела смысл.
Он наблюдал за тем, как эта парочка осторожно спускалась по зловонной лестнице орбитальной башни. Кира Салтер весьма преуспела, совращая парня. Да и как мог пятнадцатилетний юнец устоять перед той, что вселилась в тело Мэри Скиббоу? Кире даже не пришлось использовать свои способности физического перевоплощения. Надев сиреневый бюстгальтер и короткую небесно-голубую юбку, она лишь внесла дисбаланс в естественное равновесие гормональной системы молодого человека. Точно так же, как она поступила с Андерсом Боспортом.
Данные наблюдения за Хорганом поступали в нервные клетки, расположенные за полипом стен лестничного пролета, а затем, пройдя через соседние секторы нервной системы, попадали в нервные окончания орбитальной башни. Этот своего рода невидимый и всезнающий ангел-хранитель все время проверял, нет ли какой-либо опасности. Хорган был одним из бесчисленного множества потомков Рубры. Он принадлежал к типу избалованных любимчиков. Ловко и незаметно Рубра пробудил в нем интерес к тем сферам науки, которые считал наиболее полезными для своего протеже. Именно он развил в юноше ни с чем не сравнимое высокомерие. В общем Хорган уже обладал всеми признаками тщеславия, столь характерными для всех протеже Рубры. Будучи по натуре гордым одиночкой, Хорган имел отвратительный характер. Внешне он выглядел как долговязый юноша азиатского типа со смуглой кожей и голубыми глазами. Если бы помимо смазливой внешности хромосомы наделили его соответствующей мускулатурой, то он, как и Дариат, постоянно бы с кем-нибудь дрался.
Вполне естественно, что Хорган ничуть не удивился, когда Кира-Мэри стала показывать ему свои прелести. Он был убежден в том, что эта девушка именно так и должна себя вести.
Тем временем Кира и Хорган уже вышли в вестибюль восемьдесят пятого этажа.
Дариат ощутил всплеск информации, передаваемой следящими клетками в адрес нервной системы апартаментов, и запрос предоставить доступ к информации, накопленной в памяти автономных нервных окончаний. Он был к этому готов. Ему пришлось в течение двух дней вносить изменения в работу нервных окончаний апартаментов, поскольку ни одна из его обычных уловок не смогла бы ввести в заблуждение столь обширную систему нервных окончаний, которая фактически сама ощущала все, что происходит в каждом секторе.
Но, как он и рассчитывал, все было спокойно, ничто не потревожило сознание Рубры. Следящие нервные окончания видели лишь пустые апартаменты.
– Они идут, – сообщил Дариат тем, кто находился в спальне Андерса Боспорта. Он ощутил присутствие всех трех вселившихся. Канадец Росс Нэш, живший в начале двадцатого столетия, находился в теле Боспорта. Скончавшаяся два века назад Энид Понтер с планеты Джеральдтон, населенной представителями австралийского этноса, вселилась в тело Алисии Кохрейн. А немец Клаус Шиллер, который постоянно что-то твердил о своем фюрере, овладел телом Манзы Бальюзи. Похоже, его приводило в ярость то обстоятельство, что у него теперь внешность азиата. Его нынешнее тело заметно отличалось от образа, который находился в диске с паспортными данными в тот день, когда он покинул борт «Яку». Кожа стала светлее, в иссиня-черных волосах появились светлые пряди, мягкие черты лица обострились, а глаза приобрели оттенок лазури. Он даже стал на пару сантиметров выше.
– А как же Рубра? – спросила Энид Понтер. – Он знает?
– Мои разрушающие нервные окончания сработали. Система наблюдения нас не видит.
Росс Нэш медленно обвел взглядом спальню. Он сделал это с таким видом, как будто пытался уловить в воздухе какой-то необычный запах.
– Я чувствую это. Я чувствую за стенами неприязнь.
– Это Анстид, – сказал Дариат, – вот кого ты чувствуешь. Рубра лишь его часть, он его слуга.
Росс Нэш и не пытался скрыть свое отвращение.
Дариат знал, что на самом деле ни один из них ему не доверяет. Они были сильными соперниками, согласившимися на зыбкое перемирие в силу того, что могли нанести друг другу непоправимый ущерб. Такое положение не могло продолжаться долго. Присущие людям сомнения и недоверчивость, действуя вопреки взаимным договоренностям, ставили под вопрос доводы разума. Ставки с обеих сторон были слишком велики, что еще больше усиливало желание видеть предательство в каждом подозрительном вздохе и в каждом неверном шаге.
Но он докажет свою надежность, и сделает это так, как не смог бы сделать никто другой. Он доверит им не только свою жизнь, но и свою смерть. Ведь и то и другое самым нелепым образом связано друг с другом.
Ему нужны были их потрясающие способности к перевоплощению, и в то же самое время он хотел, чтобы у него остался дар ментального общения. Их способности были дарованы смертью, следовательно, он должен умереть и вселиться в тело, наделенное геном ментального общения. На словах это выглядело проще простого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94