И не попасться. Прямо сейчас, и другого шанса у меня не будет.
Когда стражники, шумно радуясь своей удаче, миновали облюбованное мной дерево, я покинул засидку и пристроился им в хвост. Ненадолго. Совсем ненадолго. Но мне хватило. Они даже и заметить меня не успели – но тяжелый нож Морского Короля покинул своего нового обладателя и перекочевал в мои руки. Добро пожаловать.
Каталажка здешняя оказалась точно такой, как я и ожидал. Маленькая, грязная, но выстроенная добротно. Насколько я понял из разговора стражников, именовали ее здесь не иначе, как жемчужницей. Дескать, сомкнет раковина-жемчужница свои створки – и прощай, песчинка, не поминай лихом! Ну, да ничего. Мы этой раковине створки поразожмем. Чтобы с таким ножом, да не разжать… быть того не может.
Убить охрану, конечно, было бы проще всего. Но – нельзя. И ладно, и не буду. В конце-то концов, чем виноваты бедные охраннички? Тем, что наши с Лиахом пути пересеклись в их тюрьме? Так ведь они тут не при чем. И вообще – убивать спокойно, хладнокровно, с заранее обдуманным намерением, хорошенько все рассчитав и придирчиво выбрав подходящий момент… не по мне это. Не по мне, и все тут.
Одним словом, убивать охрану я не буду. А что я буду? Можно использовать сонные заклятья… но у меня их при себе совсем немного. Больше надо было взять, больше: запас карман не тянет. А еще охранников можно попросту, без затей, отправить на отдых собственными руками. Даже и бить не надо: на точки нажать… спокойной ночи, голубчики. Да, именно так. А вот двери – или хотя бы часть дверей – придется открывать амулетом. Забавно все-таки получается: брал я амулет для себя – а использовать для кого приходится? Да и амулет-то не новый… ладно, будем надеяться, что хотя бы на этот раз его силы хватит.
Силы хватило, и убедился я в этом в самом недолгом времени. Патруль сдал так и не очнувшегося полностью Лиаха с рук на руки тюремной охране и отправился, галдя и гомоня, под стук и бряк собственных доспехов, на поиски новых подвигов. Я выждал немного, покуда господа стражники утянутся подальше, снял амулет с шеи и приблизился к тюремной двери, которую охрана, ясное дело, предусмотрительно затворила за собой. Замок беззвучно открылся, я скользнул вовнутрь и закрыл дверь. Все, теперь обратного пути нет. Если меня обнаружат, обратно я смогу прорваться только с боем. Амулет, конечно, откроет мне дверь – если мне позволят до двери добраться. А если сила амулета иссякнет в самый неподходящий момент, и я так и останусь перед запертым замком, меня ждет много всякого интересного. И почему я не решился отнять Лиаха у патруля по дороге, почему потащился в тюрьму? Лишнего шуму испугался? Или… или понимал, что человека, облаченного в доспехи, я не смогу ни усыпить, ни обездвижить, ни голоса лишить простым прикосновением руки – а значит, стражников придется убивать. Всех.
Будем надеяться, что с тюремной охраной я управлюсь без кровопролития.
Первого охранника я снял чуть ли не в дверях. Здоровенный такой пузан, с изрядной проседью в темных волосах, стыдливо зачесанных на крохотную лысинку. Второй охранник уснул, свесив набок тяжелую голову с мягкими обвисшими ушами профессионального борца. Ни тот, ни другой меня даже не успели заметить. Повезло, ничего не скажешь. Интересно, много ли их здесь и вообще околачивается? Ведь усыпить нужно всех… а их тут по ночному времени не меньше человек шести. Навряд ли больше – городок невелик, невелика и городская тюрьма – но и наверняка не меньше.
Я малость ошибся в расчетах: охранников оказалось семеро, и седьмого я едва не проморгал, будучи в полной уверенности, что усыпил всех. Хорошо еще, что этот низкорослый жилистый парень имел привычку насвистывать на ходу – иначе я столкнулся бы с ним лицом к лицу: походка у него была совершенно бесшумная.
После такого поневоле осторожничать станешь. Я всю тюрьму обошел, чтобы проверить, нет ли где еще какого охранника – может, вышел по нужде и вот-вот вернется… когда я и думать о нем перестану. Нет уж, хватит с меня неожиданностей. Лишь убедившись, что все охранники мирно почивают, а непрошенных гостей не предвидится, я отправился на поиски Лиаха. Эх, насколько же проще было бы запалить тряпицу, посыпанную наговорным порошком с сонным заклятием, выждать малость, а потом уже входить… но сонных заклятий у меня с собой всего да ничего. К тому же Лиах уснул бы заодно с охранниками – а волочь его сонного на закорках… нетушки. Не безногий – вот пусть сам и топает. Если конечно, он уже успел очнуться.
Он успел. Когда я открыл дверь той мерзкой каморки, куда его запихали, и вошел… не будь он по-прежнему связан по рукам и ногам, тут-то мне бы и смерть. Очевидно, после погрома в борделе Лиаха сочли слишком опасным, вот и не развязали. Что ж, и правильно. А для меня так и вовсе хорошо.
– Ты!.. – только и смог вымолвить Лиах прежде, чем задохнуться яростью.
Я вынул его тяжелый широкий нож, примерился и метнул. Нож был великолепен – удобный, отменно отбалансированный; рука моя выпустила его едва ли не с сожалением. Лезвие вонзилось в дощатый пол неподалеку от Лиаха. Неподалеку – но все же не совсем рядом.
– Дверь открыта, – сообщил я, пользуясь мгновением тишины: если Шенно Лиах и онемел от гнева и неожиданности, то вряд ли очень уж налого. – Охранники спят. Думаю, на час ты можешь смело рассчитывать. Нож твой, и если ты не сумеешь им веревки на себе перерезать за час, то я ничего не понимаю в жизни.
Может я мог сказать еще кое-что… может, даже и многое… может, даже и хотел сказать. Но лицо у Лиаха было такое, что я заткнулся мгновенно. Закрыл рот, повернулся и вышел. Не стоит ставить своего врага в неловкое положение – особенно когда его из неловкого положения спасаешь. Если я скажу сейчас еще хотя бы одно слово, Лиаху придется мне ответить. А что можно ответить… сам бы я нипочем не догадался – вот и Лиаха не хочу утруждать. Неделикатно это.
Когда я уже выходил из тюрьмы, оставив дверь чуть приоткрытой – не так, чтобы снаружи заметно было, но и чтобы случайным порывом ветерка ее не захлопнуло ненароком – до меня донесся какой-то звук. Я остановился, прислушался… да нет, тихо вокруг, аж слыхать, как кровь в ушах звенит. Послышалось, не иначе. Точно, послышалось.
Ничего мне не послышалось на самом-то деле. Просто я не хотел верить, что звук этот был именно тем, за что я его и принял: приглушенным стуком захлопывающейся двери.
Но я знал, что сделал все правильно.
* * *
А вот чего я тогда не знал, так это мыслей Шенно Лиаха. Догадываться, о чем он думал, узрев мою физиономию, я мог, но ведь не наверняка. Я не знал, что он думал.
Ты – чудовище , думал Шенно Лиах, прислушиваясь к моим удаляющимся шагам. Ты – чудовище… но ты совершенно восхитительное чудовище.
Первый порыв ярости заставил Лиаха подкатиться – нет, не к удобно воткнутому в пол ножу, а к двери. Даже и связанными ногами пнуть ее можно так, чтоб захлопнулась… но она не захлопнулась. Дверь лишь бессмысленно сотрясла стену. С потолка посыпалась наспех сделанная побелка. Кусок штукатурки рухнул рядом с Лиахом, разлетелся в мелкие дребезги, запорошил лицо и глаза, пыльным облаком осел на мокрые от пота волосы. Лиах чихнул и тихо выругался.
Ты чудовище, мастер Дайр Кинтар… но ты совершенно восхитительное чудовище.
Никогда и никого я в жизни своей не боялся… а тебя, пожалуй что, и боюсь. Нет, не смерти от твоей руки – тебя. Не как взрослый боится смерти, а как ребенок боится буки: никто эту самую буку не видел, и чего ждать от нее – неизвестно… а неизвестность – едва ли не единственное, чего в глубине души боится почти каждый. Ты не человек, Дайр Кинтар, ты существо из ночных кошмаров, вымысел пьяного сказочника… человека ведь можно понять, а тебя – нет.
Ты мог бы уничтожить меня давно. Ты попросту играешь со мной. Из борделя в тюрьму, из тюрьмы на свободу… свободу тебя догнать – ты ведь знаешь, что я не отступлюсь, покуда жив. Я буду гнать тебя и мертвый. Я не упокоюсь, пока не настигну тебя – и ты это знаешь… и тебе на это наплевать. Никогда и ни в ком я не видел такой величественной беспечности, такого презрительного бесстрашия, такой роскошной дерзости – никогда и ни в ком. Ты восхитительное чудовище, мастер Дайр Кинтар… и все же ты чудовище, и мир станет лучше, когда тебя не станет. Раньше я думал, что ты должен умереть. Теперь я знаю, что ты не имеешь права жить.
Это поначалу я почел тебя трусом. Только трусы убивают со спины. Только трусы убегают, пытаясь спасти свою жалкую жизнь от возмездия. Так я думал тогда… но не теперь. Теперь я видел тебя, и я знаю. Ты – что угодно, только не трус.
Кто ты такой, Дайр Кинтар?
И почему ты сделал то, что сделал?
Ты принес мне побег из тюрьмы на кончике моего ножа – и я приму его. Я не хотел принимать спасения из твоих рук… из твоих трижды ненавистных рук… и все же я приму его. Глупо было бы не принять. Глупо остаться в отсыревшей каморке, а поутру объясняться с начальником здешней тюрьмы… если только я смогу объяснить ему внятно, что понадобилось одному из Морских Королей в захолустном борделе и почему помянутый Шенно устроил в помянутом борделе дебош и погром. И если захочу так позорить имя Шенно и позориться сам. Глупо. Неправильно. Даже если ты на то и рассчитывал. Даже если ты хотел, чтобы ярость заставила меня добровольно остаться… и тем более если ты этого и хотел.
Я приму дар своего врага. Выбора у меня нет. Я ведь убить тебя собираюсь, Дайр Кинтар – и я не вправе пренебрегать ничем, хотя бы и твоим попустительством. Я ведь отомстить должен, а не в игрушки играть. Это ты играешь со мной… играешь в какую-то непонятную игру – и я не могу понять ее правил. Пусть так. Я все равно переиграю тебя, пусть даже и по твоим, непонятным мне правилам. Я настигну тебя хоть бы и на том свете – и тебе придется принять бой.
Это раньше, когда я считал тебя трусливой мразью, я и собирался убить тебя, как трусливую мразь. Но ты не мразь, Дайр Кинтар, ты чудовище – и я убью тебя, как чудовище. Я дам тебе поединок – меньшее было бы оскорблением для нас обоих. Я дам тебе Иглы Вызова, клянусь. Все три – смертный бой без права на пощаду. И я убью тебя.
Но прежде чем убить, прежде, чем обнажить клинок – прежде того я спрошу тебя…
Я спрошу – почему ты сделал то, что сделал?
Ты ведь не мразь, не слизняк – ты чудовище. Великолепное чудовище.
Так почему, почему ты убил Кеану ударом в спину? Почему ты не дал ему хотя бы обернуться?
Последние волокна веревки наконец-то поддались. До чего же чудесно, когда руки свободны! Словно ты связанный и ты же, но свободный – это два разных человека.
Лиах распрямил онемевшие пальцы и сжал их в кулак. Снова распрямил и снова сжал. Потом выдернул нож, вонзенный в пол, и единым взмахом расправился с путами, стянувшими его ноги. Связали, называется… трудно даже сказать, чего тут больше – наивности, неумения или равнодушия? Разве так связывают, если хотят удержать? Пленника вязать надо, как давеча Кинтара – не полагаясь на случайности, крепко, основательно, чтобы и опытный помощник ничего поделать не смог.
Я иду, Кинтар. Ты понял? Жди. Я иду.
* * *
Ничего этого я, понятное дело, не знал и знать не мог.
А еще я не знал, улепетывая от вызволенного мной, а значит, вдвойне разъяренного Лиаха – а куда я, собственно, бегу?
Винить мне себя не в чем. Никогда я в здешних местах не бывал, и знать мне было неоткуда. Впрочем, если бы мне и довелось побывать здесь раньше, я мог бы ничего не сведать. Даже из местных жителей знали не все – а кто знал, тот помалкивал. И не обязательно оттого, что лично замешан. Страшно все-таки. Не знаю, хватило бы у меня храбрости проговориться, будь я местным жителем – или все-таки нет?
* * *
А еще я не знал, что петляя по местности, где на каждом шагу меня поджидает смерть только оттого, что мне довелось сюда забрести, я неотвратимо приближаюсь к обиталищу человека, который все сделал, чтобы меня не было в живых – и если я покуда жив, это не его заслуга.
А еще я не знал, что человек этот – маг по имени Фаннах – не судьба, принудившая меня к бегству, а всего лишь ее орудие… да и тупое притом. Несмотря на всю свою искусность в магическом ремесле, ремесленником Фаннах и оставался. Чего-то недоставало ему – какой-то ничтожной малости – чтобы самолично вершить судьбы мира. Ими распоряжалась не его рука – другая, куда как более властная… а Фаннах был всего лишь марионеткой, послушной движению опытных пальцев. Виртуозно ловкой, предельно точной в движениях – но марионеткой. А как бы хотелось самому потянуть за собственные ниточки, чтобы сдавить ненавистные пальцы… до боли, до синевы, до хруста в костях сдавить… чтобы всемогущий кукольник рухнул на колени от невыносимого страдания… и тянуть, тянуть, тянуть за ниточки, покуда он не запляшет. Именно таким грезам предаются марионетки в пыльном сундуке, куда их закинули, когда надобность миновала… но не всякую куклу можно засунуть в сундук… а уж зашвырнуть в огонь – тем более. Иная марионетка вполне способна подобрать на подмостках отравленную иглу, да так ловко, что и зрители не заметят, и ниточки на всемогущих пальцах не дрогнут, упреждая хозяина. Остается лишь улучить момент и пустить иглу в ход.
Так примерно и рассуждал Фаннах, заботясь украдкой о самом себе. Он ведь не питал никаких иллюзий. Хозяин вышвырнет его при первых же признаках опасности, а то и вовсе прикончит. Ну нет, не на таковского напали! И Фаннах с дотошностью сумасшедшего крохобора подбирал на подмостках собственного бытия всякую мелочь: тряпка ли, щепочка, железяка ржавая – все сгодится, все можно пустить в дело. Чтобы соорудить себе обеспеченное и бестревожное будущее, ни одной песчинкой нельзя пренебрегать. Фаннах и не пренебрег. Того, чем ему удалось разжиться, вполне довольно, чтобы диктовать условия.
И вдруг вся его замысловатая постройка рухнула в одночасье.
Как же это?
Нет, но как же это?!
Все ведь было продумано замечательно – а исполнено еще лучше. Даже случайности оказались на стороне Фаннаха… а если каких случайностей и недоставало для полного счастья, их и организовать недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58