А, проваль – можно подумать, мне дела другого нет, кроме как о помойке родной вспоминать.
– Режут маску из дерева, – сообщил я. – И маска – не лицо. Она высечена раз и навсегда. Она не может улыбнуться или нахмуриться. маска она. А во время храмовой пляски она должна и улыбаться, и хмуриться, и много всякого разного делать. Плясун голову повернет, свет по-новому на ней заиграет – вот она и улыбнется. О том, что плясуны эти – умельцы отменные, речи нет. А вот маска… будь ты хоть лучшим плясуном, но если маска жить не может, тебе ее не оживить.
Ахану слушал меня с таким недоуменно-скучающим видом, что я волей-неволей начинал сердиться. Что-то во мне бунтовало против его терпеливой снисходительности – и речь свою я затягивал намеренно. Чтобы позлить его, как он разозлил меня?
Не знаю.
– Вот поэтому, – продолжал я, – заготовку для маски режет мастер, а уж до ума ее довести можно доверить и ученикам. Если где щербинка окажется, или другая какая оплошность, можно и подклеить, и зашлифовать. Но если неправильно вырезана основа, маска жить не будет.
– Ты хочешь сказать… – азартно подался вперед Хайет.
– Что основу должен вырезать мастер, – заключил я. – Так я и делаю. И впредь собираюсь.
– Об этом стоит поразмыслить, – без особой убежденности в голосе протянул Ахану.
– Стоит, – внезапно подал голос выцветший от старости калека. – Да. Вот если бы меня так учили, это бы колено у меня сейчас не скрипело, – и он вытянул вперед свою левую ногу.
Меня так холодом и обдало. В эту сторону колени не гнутся!
– Учитель мой, помнится, ярких учеников любил, – как ни в чем не бывало, пустился в воспоминания Ирхада. – Да. Ярких. Очень помнится, мальчики блестящие были. Яркие, да. И очень к новичкам невнимательные. Кто если не так дышит или не так ходит. Или спину если держит неправильно. Не замечали. Да. А может, и просто разницы не видели. Ученик ведь не все приметит, что мастеру сразу видно. Мастер когда уже мной сам занялся, у меня основа была вырезана неправильно. Раз и навсегда. шлифуй, не шлифуй… неправильно. Вот за эту неправильность меня тот костолом и уцепил. Это любопытно.
– Да, Патриарх Ирхада, – Ахану склонил голову, и в его тоне слышалось исступленное уважение.
Я посмотрел на него… на Нирана и Хайета… на Ирхаду, наконец. На Ирхаду, близоруко моргающего седенькими ресничками…
Как я ни в кого из них кувшином или там миской не запустил, до сих пор понять не могу.
А Патриархи обо мне словно бы и позабыли. Покуда я сопел, как больной конь, приходя потихонечку в себя, они переговаривались вполголоса, как ни в чем не бывало.
– Хороший мальчик. Да.
– Мальчиками они все хорошие… а вот что из этих хороших понавырастает…
– Можно подумать, у нас есть другой выход…
– Ну, школу прикрывать, если вдуматься…
– Если вдуматься – не за что. Конечно, если вдуматься.
– Да нет, несерьезно это. Конечно, спасибо Дайру преогромное, но…
– А что, и спасибо. Выбрал он правильно. И сам он мужик правильный, опытный. Если военачальник в пал в бою – опытный воин просто обязан суметь навскидку выбрать того из новобранцев, кто сумеет заступить на его место. А иначе битва проиграна.
– Положим, в бою никто не пал.
– Тем более.
– Ну хорошо, выбора у нас нет, Дайр его за нас сделал. А вот как сломается выбранный во время Посвящения – тогда что?
– Не сломается. Да.
Мне сделалось зябко. Я теперь лишь понял, что Патриархи обсуждали меня. И не только меня. Каким-то непостижимым образом речь шла о судьбе Королевской школы. И зависела эта судьба почему-то опять же от меня. От того, что я сделаю… или не сделаю.
– По одному человеку обо всей школе судить хотите? – тяжелым, неподъемно тяжелым языком вымолвил я. – Не много ли берете на себя, господа Патриархи?
– Сообразительный юноша, – никуда особо не глядя, благодушно произнес Ниран.
– На себя, заметьте, берем, а не на него валим, – с язвительным бесстрастием добавил Ахану. – Точно, что сообразительный.
Хайет ничего не сказал, улыбнулся только – но от его улыбки у меня потеплело на душе. Самую малость.
– Мы так много на себя уже взяли, – вздохнул Ирхада, – что еще один раз всего ничего и добавит. Да.
– Значит, решено? – выдохнул Хайет, и лицо у него вдруг сделалось такое, словно его сей момент Боги заживо в рай потащат: на небеса попасть охота, а вот помирать – ну ни капельки.
– Конечно, – благодушно ответил Ниран, сомкнув кончики пальцев. – Иначе ведь и быть не может. Так зачем попусту время тянуть?
– Когда? – так же моляще-жадно произнес Хайет.
– Да хоть сейчас, – ответствовал Ниран.
– Завтра, – холодно возразил Ахану. – Завтра вечером. И никак иначе.
Опять господа Патриархи судили и рядили о моем будущем, меня не спросясь. и не только о моем. Что-то они такое собирались совершить… что-то, неведомое мне.
– Завтра это будут всего лишь безрассудством, – вновь донесся до меня голос Ахану, возражавшего Нирану (его слова я, занятый собственными мыслями и опасениями, и вовсе пропустил мимо ушей). – На безрассудство я еще могу согласиться. Но сегодня, сейчас – это же прямое смертоубийство. А вот уж чему я потакать не намерен.
– Завтра, – подвел итог Ирхада, хлопнув ресничками. – Да. Мальчику так будет спокойнее.
Ахану ответил сухим, но все же благодарным поклоном. Хайет согласно кивнул; на лице его отобразилось разочарование пополам с облегчением. Чуть погодя кивнул и Ниран.
А я сообразил, что под мальчиком Ирхада на сей раз подразумевал не меня, а Ахану – и вот тут мне сделалось окончательно скверно на душе.
* * *
Не знаю, что бы сказали о моей манере вести тренировку Патриархи, вздумай они и назавтра за мной приглядывать. Да, мастер Дайр Кинтар – до мастера Дайра тебе еще кашлять и кашлять. Чем бы ни была занята его голова, он всегда мог сосредоточиться на том, что делает. Не то, что я. Гости на свадьбе Нену вели себя пристойней, чем мои мысли. Они суматошно гонялись одна за другой, бестолково дрались и бессмысленно мирились – а понимания у меня не прибавлялось. Я свалил все занятие на старших учеников без зазрения совести – от них сегодня наверняка больше пользы – и только приглядывал за ними. Недоставало еще, чтобы из-за недосмотра все пошло наперекосяк.
Патриархи между тем не обращали на нас никакого внимания. Они устроились со стороны лесной опушки и принялись вытворять что-то непонятное. Словно вчерашнего странного разговора не вполне довольно, чтобы сбить меня с толку. Сначала они потребовали, чтобы я отпустил с ними шестерых учеников. Потом им невесть зачем понадобились плетеные щиты и загородки, которые мы на полосе препятствий ставим. А тут еще прибыл отосланный спозаранку Тхиа – и не один прибыл, а с магом. С тем самым старикашкой Лаони, который так меня славно выручил с давешними ленточками и полосой препятствий… неужели Патриархам моего слова недостаточно? Неужели они вздумали еще и мага допрашивать? Чего они хотят от меня? А мне, дурню, помстилось вчера, что рассказу моему они поверили… пусть и не одобрили, но поверили… выходит, ошибся я. Но зачем, зачем? Чего они от мага-то хотят? Почему Ахану так недоволен… а теперь опять вроде как доволен… ничего понять не могу.
Для чего Патриархам вдруг понадобились щиты-загородки, я увидел очень скоро. Гости принялись возводить некое строеньице, причем своеручно: выпрошенные у меня ученики разве что ямы под опорные стойки копали, а после подавали господам Патриархам, что требуется. Чем дальше, тем больше я ломал себе голову, что же они такого сооружают. Ну ведь не отхожее место, в конце-то концов! Не патриаршее это дело – сортиры строить. Да и яму не вырыли… нет, совершенно непонятно. А поглядывают на меня за работой – будто убить да закопать меня в этой постройке собрались… а что, может, и вправду? Почему бы еще Лаони позвали? Наверное, наговор над моим трупом прочитать, чтоб не встал да не отгрыз Патриархам их почтенные седые головы.
Шутки шутками, а на душе у меня было смутно. Слишком уж торжественно молчал всегда такой говорливый Лаони. Слишком уж усталое было лицо у младшего ученика Дайра Тоари… да и взгляд он от меня отводил так старательно… знобко мне сделалось от этих стараний. Может, следовало наплевать на все и всяческие законы, да и на вежливость заодно, и гнать Патриархов в шею? Иди ведь знай, что они собираются утворить… но школу я им разорять не дам. Вот это – нет. Пусть только попробуют – вместе нас в их строении и похоронят. Если, конечно, от меня хоть кусочек останется, который схоронить можно.
Потому что драться я с ними буду сам.
Насмерть.
Прах с ними, с Патриархами и их дурными загадками – отгадок я не знал и знать не хотел. Скорей уж я хотел бы знать, что я сам готов учинить, продлись жуть мучительного ожидания еще хоть самую малость. А, проваль – словно сельский кузнец приладился больной зуб выдрать, после бросил на половине да так и оставил за недосугом. Зуб недовыдранный висит, клещи на нем болтаются, а сам шелохнуться боишься – не было бы хуже. А мне не зуб, мне полдуши вытянули, да так и оставили. Еще и поддергивают время от времени. Ахану о чем-то заспорил, гневно так рукой взмахнул и на меня глянул – дерг! Дайр зато отвернулся, в глаза не смотрит – дерг! Лаони по старчески неторопливо развязывает узелок с причиндалами своими магическими а сам опять же на меня уставился – дерг! Хоть и невидимы клещи, а мне оттого легче ли?
Патриархи они там или нет, а так издеваться никому не дозволено!
Вот честное слово, промедли солнце еще немного на небосклоне – и я бы взбесился. Больно мне было, больно и трудно. Это ведь только показалось мне давеча, что отговорился я от Патриархов, что выиграл битву за школу. Ничего я еще не выиграл. Да и битвы не было.
Она только еще предстоит.
Когда под вечер я отпустил учеников, и мы с Патриархами вновь сошлись в моем домике, я уже был, что называется, хорош. Ахану только взглянул на мою перекошенную от ярости физиономию и головой покачал.
– Злой какой мальчик, – негромко произнес он, как бы ни к кому в отдельности не обращаясь. – Может, не надо все-таки?
– Надо, – сообщил Ирхада. – Да.
Ниран вздохнул, а Хайет улыбнулся мне ободряюще – но не полный рот, а одними уголками губ, как бы тайком, исподтишка. И от этой его потайной улыбки меня скрутило вовсю.
Злость может помешать бойцу – а может и помочь. Но нельзя, нельзя давать ей перестояться, нельзя давать ей превратиться в обреченность! Нет вина крепче бешенства, оно пьянит, сильно пьянит… а пьяному все нипочем. Зато и уксус из этого вина получается крепче некуда. Любую волю разъест, дай только срок… но я не дамся! Я не могу. Я не должен. Эй, господа Патриархи – я не знаю, что вы задумали и на что меня обрекли, но это и не важно! Воля моя – крепкая чаша, и горьким уксусом обреченности она полным-полна, полна до краев – не желаете ли отведать? Нет? А ведь сами наливали…
Уж не знаю, что из моих мыслей отобразилось на моем лице, но бесстрастным оно не осталось. Глядя, как я катаю желваки по лицу в тщетных попытках придать ему вид безмятежный и сосредоточенный, Ирхада тихо засмеялся.
– Господин Ахану не давал своего согласия, если не будет мага и лекаря, – протянул Ниран. – Насколько я понял, любезнейший Лаони не только маг, но и целитель, так что возражений больше нет?
– Нет, – нехотя подтвердил Ахану, хмуря брови.
– Если кто-нибудь из присутствующих, – почти распевно произнес Ниран явно давным-давно затверженные слова, – знает об иных обстоятельствах, препятствующих обряду, пусть сообщит о них во всеуслышание.
– Нет никаких препятствий, – коротко отрубил Хайет. – начинать пора.
Начинать? Выходит, я прав – и главная моя битва еще впереди? Но какая? Что мне… нет, что со мной будут делать? Именно со мной, и никак иначе. Потому что говорят ведь Патриархи обо мне – но так, словно меня рядом и вовсе нету. И зачем им нужен маг? А заодно и лекарь?
– Пора так пора, – покладисто согласился Ирхада. – пусть только помощников себе выберет. Да.
– Помощников? – поневоле вырвалось у меня. – Для чего? Каких?
Ахану устремил на меня неприятный жесткий взгляд.
– А таких, которые могут помочь, – непонятно объяснил он.
– Которым за тебя жизни своей не жаль, – добавил Ниран.
– И за которых тебе своей жизни не жаль, – заключил Хайет.
Ирхада молчал.
Меня будто холодом обдало. Жизни чтобы не жаль… да по какому праву можно требовать, чтобы учеников моих – не мастеров ведь покуда, а учеников! – подвергали смертельной опасности! И кто – я, их мастер, чтобы подвергал! Эй, Кинтар – которым учеником ты пожертвуешь, не колеблясь? Которой руки, которого глаза тебе не жаль?
И ведь я даже не знаю, что за опасность поджидает тех, чьи имена я назову! От ведомой угрозы можно придумать, как спастись – но что делать с незнаемым лихом? С ним мог бы справиться мастер – но не ученик… впрочем, среди моих учеников есть один мастер. Я перед ним и так в неоплатном долгу – велика ли беда, если я именно с ним и умру плечом к плечу?
– Младший ученик Дайр Тоари, – медленно произнес я. – И…
Замешкался я, замешкался, выбирая, кто будет тем самым “и”. А выбирать-то не из кого. Вот оно, то самое “и” – в дверях стоит и на меня смотрит. И лицо у него такое, что мне живьем в землю лечь, и то бы, кажется, легче.
Я могу, я посмею позвать Дайра Тоари встать рядом со мной у последнего рубежа. Но я не могу, я права не имею тянуть за собой Майона Тхиа! Наглеца и пройдоху, беспечно и беззаветно храброго Тхиа… мальчишку, младшего ученика… моего названного младшего брата… один раз я едва уже его не убил – неужто не довольно? После всего, что я ему сделал…
Вот после всего, что я сделал, у меня и выхода-то иного нет. Назвать его – все равно, что убить… но не назвать – хуже, чем убить. Я не знаю, что за смертельная опасность поджидает меня и тех, кого я назову – но какой бы она ни была, Тхиа к ней не готов. Он не готов, он не может, он не умеет… и я не должен… но у меня нет выбора. Я не могу отказать ему – такое оскорбление хуже смерти. Он доверился мне всей душой… и я не могу в эту душу плюнуть отказом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58