Йоэлю захотелось самому стать таким же неупорядоченным, забыть все свои задачи и цели, как бы вросшие в самую плоть, и со свободными руками пойти навстречу случаю.
Но случай этот был не что иное, как неожиданная встреча с Реэт, которой он так жаждал. Открыть вдруг глаза и увидеть над собой ее склоненную голову, протянуть руку и коснуться ее руки, почувствовать возле себя тепло ее тела!
Он попытался вспомнить движения Реэт, ее взгляд, выражение ее лица, но все его старания были напрасны: образ этой женщины, словно танцуя, ускальзывал от него, и даже лицо ее не имело определенных очертаний.
Это бессилие ухватить ее образ показалось ему большим лишением. Он вдруг приподнялся, оглянулся и спросил испуганно: «Неужели все миновало? Почему я не могу представить себе Реэт?» Но потом он попытался успокоиться и пробормотал: «Она слишком близка мне! Слишком близка — поэтому!»
Когда он на следующий день увидел слетевшую на его стол бабочку, большую, ржаво-красную бабочку, взмахивавшую крылышками, он решил, что это вестник от Реэт. Он приблизил лицо к бабочке, та не улетела, а принялась, слегка отступив, странно подрагивать крыльями и так, продолжая трепетать, снова приблизилась к нему.
И даже какой-нибудь белый, стройный ствол березы, маленькое облачко в синем небе, игра котенка со стружкой на хозяйском верстаке или открытая дверь, где мерещился цветастый платок, — все напоминало Реэт, вернее, ее отсутствие. Все это вызывало сладкую муку. «Ребячество, ребячество, — подумал он, — чистейшее ребячество!»
В субботу приехала Реэт. Она была вовсе не подготовлена к тому прохладному приему, который ожидал ее дома. Правда, Розалинда наполнила цветами вазы в ее комнате, но она инстинктивно боялась потерять с приездом Реэт все свои преимущества и все свое влияние на Луи. Ей очень- хотелось бы., чтобы Реэт в дальнейшем находилась подальше от Луи, чтобы она вовсе не имела с ним дела, и, едва они вошли в комнату Луи, Розалинда сообщила:
— Ах, я забыл сказать, герр Хурт был здесь, спрашивал о вас и посылал вам привет.
— Вот как, — попыталась Реэт ответить безразлично, просматривая температурный листок Луи.
— Да, я показал ему все комнаты!
— Этого не надо было делать, — холодно ответила Реэт.
Цифры перед глазами потеряли всякий смысл. Она внимательно глядела на них, лишь бы избежать взгляда темных глаз Луи, устремленных на нее. Она чувствовала, что Луи знает все или догадывается обо всем и сама она словно муха в паутине, каждое движение которой сейчас же вызывает внезапное нападение.
Луи, который ожидал, что Реэт его погладит, обнимет, сядет на край кровати и возьмет его руку, был разочарован. Он даже пожалел, что температурный листок говорил о небольшом снижении температуры. Потому что Реэт должна была испугаться, разволноваться, потерять голову, а выходило так, что именно в ее отсутствие Луи слегка поправился. По мнению Луи, в Реэт не было заметно ни малейшего интереса к нему, даже малейшего сочувствия не заметно было в ее глазах! Это было невозможно, нестерпимо! Неужели ему опять нужно плеваться кровью, чтобы глаза Реэт раскрылись?
И когда женщины вышли из комнаты, Луи охватило отчаяние, вскоре перешедшее в гнев, так что он ногой несколько раз стукнул в изножие кровати. Потом он разорвал свой температурный лист, швырнул градусник о дверь, и, сбросив с кровати подушки и одеяла, лег ничком, упершись головой в стену, и долго рыдал, пока не уснул.
Проснувшись, он почувствовал какую-то внутреннюю ясность, он как бы стоял выше мира и людей, выше самого себя. Он собрал с полу свои одеяла и подушки, взял бумагу и карандаш и принялся писать:
«Жажда разрушения — согласуется ли она со свободной волей? Нет! А стремление к творчеству? Нет! Или, быть может, лишь немного. Дойти в своем развитии до того, чтобы быть в состоянии уничтожить (себя, других), будучи не на поводу у какой-нибудь страсти, а по свободной воле и в полном сознании. Например, убить себя именно тогда, когда имеются наилучшие надежды на выздоровление. Или умертвить свою возлюбленную именно тогда, когда больше всего любишь ее и она меньше всего ожидает этого».
Отложив бумагу, он принялся чинить карандаш, но услышал через открытое окно, как внизу скрипит гравий и кто-то осторожно шагает, тихонько напевая. Он встал и поспешил на балкон: это Реэт направлялась к озеру. Не отдавая себе отчета, Луи крикнул:
— Подожди, и я с тобой!
— Нет, не ходи! — ответили ему.
Куда собралась Реэт? Не захотела ли она попросту уйти подальше от Луи?
И Луи, путаясь в полах халата, уже был внизу.
— Сейчас же возвращайся в комнату, а то простудишься ! — приказала Реэт.
— Куда ты? - спросил Луи с таким испуганным видом, что Реэт невольно улыбнулась.
— Купаться, милый человек! — почти пропела она, указывая на купальное полотенце под мышкой, которое Луи раньше не заметил.
— Ради бога, не оставайся там долго, а то я начну думать, что ты утонула! — сказал Луи, слегка стыдясь своей несдержанности, хотя смущение его скоро уступило место страху, что Реэт окончательно ускользнет от него.
Луи ждал уже час с лишним, а Реэт все не возвращалась. Он пришел в сильное возбуждение, оделся как следует и позвал Розалинду, чтобы пойти с ней погулять.
— Ты слышишь? — весело обратился Луи к старой деве и, выходя из дому, указал в ту сторону, откуда все время то тише, то громче доносилось пение.
— Пойдем потише, а то мы скоро будем устать! — удерживала Розалинда юношу.
Но этот голос, доносившийся издали, звучал словно призыв, словно знак, не прерывавшийся ни на минуту. Луи и слушать не захотел об отдыхе...
На сухом, высоком берегу, с пепелищем от прежних костров, посреди кустов орешника и высоких лип, откуда открывался вид на озеро, Реэт расстелила купальную простыню и высыпала на нее полные пригоршни орехов.
Розалинда развернула захваченное с собой одеяло, и Луи уселся на нем. Реэт продолжала заниматься своим делом, не уселась вместе с ними, а, напевая, легкомысленно продолжала сновать среди деревьев. Она на минутку исчезла за орешником и, вернувшись с новой пригоршней орехов, не заводила разговора. Эта замкнутость, показавшаяся Луи почти грубостью, очень раздражала его.
Как раз, когда Реэт снова, вытянувшись и встав на цыпочки, срывала орехи с ближайшего куста, по крутому берегу поднялся Йоэль. Из-за шума листвы на ветру никто не расслышал, как он пристал к берегу. Луи ощутил
словно удар ножом: «Ах, вот почему она пела, вовсе не для меня. Они же сговорились тайно от меня!»
— Ах, герр Хурт! — всплеснула ручками Розалинда. — Вы являетесь, как Лоэнгрин!
Ветка орешника вырвалась из рук Реэт, и она побежала к другим.
Как в оживленной беседе, так и в веселом собирании орехов Розалинда принимала живое участие. Она то и дело указывала то на одну, то на другую гроздь орехов, и Йоэль с Реэт наперегонки спешили сорвать их. Йоэль иногда влезал вверх по толстому стволу и своей тяжестью наклонял целое дерево. Когда попадалась более увесистая гроздь, Розалинда в экстазе выкрикивала свое, восхищаясь остротой зрения Хурта и выражая свой страх ахами и охами, когда ветки трещали.
Только один Луи хмурился, потому что на него никто не обращал внимания, да, о нем вовсе забыли! Он обиженно встал, отошел и спрятался за кустом, надеясь, что теперь станут искать его, но все так были заняты орехами, даже Розалинду охватил такой азарт, что она и не заметила отсутствия Луи. Она высыпала одну пригоршню орехов за другой на одеяло и беспечно уходила за новыми, как будто с Луи вообще ничего не могло случиться! Рассердившись не на шутку, больной один направился к дому, вынашивая планы мести.
Прежде всего он ни крошки не возьмет в рот, пока другие не поймут, как оскорбили его, и не постараются умилостивить его. Потом он напишет на бумажках еще более прозрачные намеки на возможность самоубийства и так их разбросает, что их непременно должны прочесть. Если и это не поможет, он потихоньку запрется в той комнате, откуда выехала тетя с дочкой, вынет даже ключ, чтобы никто не догадался, где он, и останется там на целых три дня. Пусть ищут тогда! Если случится приступ кашля, он заглушит его подушками.
Он весь вспотел, когда добрался до дому. Но там он почувствовал такую усталость, что не стал осуществлять ни один из своих планов.
За ужином он не говорил ни с кем ни слова, но, когда его, как обычно, послали спать ровно в девять часов, он и не подумал лечь раньше других, — он втайне боялся, что Реэт отправится вечером кататься на озеро. Он следил за каждым шагом этой женщины, стараясь по выражению ее лица и звуку голоса прочесть ее скрытые мысли. Но Реэт была в этот вечер странно умиротворенной, зашла в комнату Луи, даже не побранила за разбитый градусник, а только заменила его новым, отослала Розалинду, с которой Луи повздорил, уговорила его лечь, гладила волосы, говорила слова утешения и даже пообещала, что постарается не покидать Луи, пока он не выздоровеет совсем. Хотя эта неожиданная ласковость и доброта вначале показались подозрительными, но вскоре он подпал под их обаяние и обещал впредь вести себя хорошо и никого не беспокоить своими капризами.
Реэт присела на край кровати и держала влажную руку Луи в своей, надеясь, что так он скорее заснет. Юноша лег на бок, свернувшись полукольцом вокруг Реэт и подложив ее руку себе под щеку. Жесткое, холодное обручальное кольцо коснулось его скулы, причиняя ему почти боль.
— Я не люблю это кольцо, — сказал он. — Сними его! Так. А теперь надень его мне на палец, как залог.
Кольцо было велико и слишком свободно, только сустав слегка удерживал его. Луи снова положил руку на колено Реэт, но, едва ощутив сквозь тонкое платье его мягкую округлость, он в каком-то экстазе с силой потянул к себе Реэт, не отдавая отчета, что он с ней собирается сделать.
— Луи, ты с ума сошел! Оставь, пожалуйста!
Она попыталась оторвать от себя потные руки юноши. Луи был в безумстве, шептал непонятные слова, задыхался и трепетал. Когда Реэт заметила, что дело, принимает столь серьезный оборот, она испугалась.
— Я расскажу все Йльмару! — крикнула она.
— Я не боюсь его! Я его ненавижу! Я могу даже убить его, как и тебя, если ты не будешь любить меня!
Наконец Реэт вырвалась и поднялась.
— Ты не любишь меня! — жалобно простонал юноша. — Никто не любит меня! Все ненавидят и презирают меня. К чему мне тогда добиваться здоровья?
— Помолчи-ка и будь умником! Так, теперь у тебя постель в порядке и одеяло на месте, засни!
— Ты никуда больше не пойдешь? Ты тоже ляжешь сейчас спать?
— Конечно!
— Но зачем ты недавно поглядела на часы? Не лги, ты хочешь избавиться от меня! Я знаю, я знаю, я знаю!
На следующее утро Розалинда проснулась раньше всех не только потому, что было воскресенье, но и оттого, что она во всю ночь почти не сомкнула глаз. Все то, что она подслушала за дверью и что постаралась увидеть собственными глазами, так устрашило ее, что даже ее при
родное чувство юмора, иногда помогавшее ей преодолевать разные конфузы, на этот раз покинуло ее. Она вынула из шкафа деревянную шкатулочку, открыла ее и из-под засушенных лепестков розы и перевязанной синей ленточкой пачки писем и фотографий достала линованую бумагу, уселась за стол и, вооружившись очками, принялась писать письмо, начав его обращением.
Она исписала уже три листа, выговорила все, что было у нее на душе, при этом так расположив краски, что представала опасной обольстительницей, а несчастной жертвой, к чьей тяжкой болезни теперь прибавились еще гибельные искушения.
Рука уже устала от писания. Старая дева, сделав передышку, начала придумывать,- как бы ей доставить письмо на почту так, чтобы никто не узнал. Она не сомневалась, что после этого Ильмар с большей симпатией отнесется к ней, как к своей благодетельнице.
Размышляя обо всем этом, она незаметно уснула. Проснулась она, когда ее позвали вниз пить кофе.
Луи не было за завтраком, потому что у него поднялась температура, и Розалинда бросала укоряющие взгляды на Реэт, этот корень зла.
Но удивительное дело, Реэт не выказала к Розалинде никакого дурного чувства, а попросила ее зайти на минутку в свою комнату, где она чистосердечно, хотя и не без осторожности, рассказала все, что произошло вчера вечером.
Ей не хочется, сказала она, чтобы Ильмар знал обо всем этом, потому что он может сильно рассердиться, приехать сюда и сделать с Луи такое, что вовсе не полезно для его здоровья. Реэт сама хорошо понимает, как плохо действует на Луи ее присутствие, но сразу же вернуться опять в город ей также не хочется, — Ильмару может показаться, будто здесь что-нибудь случилось.
Одним словом, Реэт решила пойти на несколько дней к Кики, а Луи пусть скажут, что она вернулась в город.
Когда Розалинда позднее, снова вооружившись очками и принявшись за свое вязанье, обдумывала все услышанное, она пришла к выводу, что Реэт все же лучше, чем ока думала.
И она не могла успокоиться, пока не сожгла свое послание.
Едва Реэт вышла из дому, чтобы уже рано утром отправиться к Кики, как на лесной дорожке ей повстречался Йоэль, словно дожидавшийся ее тут все время. Радость свидания была так велика, что Реэт совершенно забыла, куда направлялась. Ноги сами повели их на боковые, укромные тропинки. Орешники давали им пищу, мох служил сиденьем, а жажду утолял колодец на чужом хуторе. От хлынувшего вдруг дождика они скрылись под большой елью, а когда им становилось холодно, они согревались взаимной близостью. Они были счастливы и беспечны и только поздно вечером дошли до мельничной плотины. Здесь они на некоторое время остановились, глядя на скопившуюся за шлюзом воду, и тут их нашла Кики; пришедшая за молоком.
— Можно ли нам к тебе, ведь у вас дом полон народу? — усомнилась Реэт, когда они все вместе поднялись в гору.
— Почему нельзя, в доме пусто, как было весной!
— Как было весной? — спросила Реэт, многозначительно взглянув на Йоэля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44