Новая страница! Рядом сидит пузатый господин с сигарой во рту и, шурша бумагой, разворачивает последний номер газеты «Фелькишер беобахтер». Не суйте, пожалуйста, руку под самый нос! Встаю, чтобы оттолкнуть этот непрошеный шлагбаум. Ах, извините! Замечаю свастику в его галстуке. Стою, не собираюсь выходить, благодарю вас, не беспокойтесь, я и в окно смотреть не хочу. В коридоре возле черных круглых картонок стоит одетая в черное дама с белыми цветами, которые она нюхает, поднося их к носу рукой в черной перчатке. Нюхает, закрывает глаза, нюхает, открывает глаза - и глаза эти скользят по мне. Не шпионка ли?..
Словно в кино откуда-то издали выплывает на передний план, увеличивается и встает перед глазами картина реальных цветов. Они тоже белые, и их нюхает сейчас эта женщина с прической Греты Гарбо — как ее зовут? Через стол она бросает притворно робкие взгляды на своего визави, который уставился в нее глазами, пребывая, однако, мыслями за тысячу километров отсюда. Госпожа Орайыэ наконец умолкла.
— За ваше здоровье! — доносится с той стороны стола. — За ваше возвращение! Вы теперь и останетесь у нас, не правда ли?
— Примите мое соболезнование! — говорит госпожа Раудкатс, чокаясь со звоном.
— Почему же соболезнование? — допытывается Хурт.
— Поживете здесь с месяц или год, тогда узнаете. Тогда вас снова потянет за границу.
1 Речь идет о романе Пиранделло «Покойный Маттиа Паскаль».
— Ошибаетесь, мадам. Я давно мечтал поработать на родине. Так сказать, применить тут свои знания и опыт. Не понимаю, чего мне бояться.
— Но жизнь здесь так убога, так мелка...
— Ну так сделаем ее большой! Схватимся с этой жизнью врукопашную. Буду рад получить работу, и чем труднее, тем лучше. Годы учения и странствий окончены, а работы я не боюсь.
— Придется, наверное, во многом разочароваться...
— Ну что ж? Разочарования заставят переоценить кое- что. Как скучна была бы жизнь без таких переоценок. Не правда ли?
— Как видно, вы такой же неисправимый оптимист, что и Кики.
Хурт поднял бокал за здоровье Кики. Госпожа Раудкатс испытала легкое разочарование, потому что надеялась найти в лице Хурта товарища по утонченным вкусам, который стремится к высшему духовному климату, который во имя воздуха горных высот умеет презирать всяческие болота и низины.
— Хурт знает, где раки зимуют, - сказал Орайыэ через стол. - Лучшего времени для возвращения и выбрать нельзя было. Вон Тарас говорит, что крона падает. И Тамберг тоже не прочь, чтобы она упала. Новые дома начнут вырастать как грибы. Архитекторам работы хватит, в этом сомневаться не приходится. Догадался бы я в свое время отложить деньжат, и я бы сегодня же договорился с архитектором.
— Ну, положим, господин Орайыэ тоже не проедает всего, что зарабатывает, — скептически заметил Тарас.
Он был убежден, что у каждого человека имеется в кармане чековая книжка.
— Проедаем, как не проедаем, — ответил Орайыэ. — Моя жена, видите ли, любит хороший стол. А то бы и я, может, по вечерам перед сном любовался какими-нибудь акциями.
— Но, Пауль!.. — с укором сказала госпожа Орайыэ.
— Не так-то выгодны сейчас эти стройки, — предостерегающе заметил Тарас. — Это просто удивительно, как у нас любят браться за всякие непосильные дела. Планы, да, они великолепны, с фундаментом мы тоже кое-как справляемся, а потом вдруг подскакивают заработная плата рабочих и цены на строительные материалы.
— Зачем же вы сами взвинчиваете цены на цемент? — перебил его Кийпсаар.
Тарас был связан с той отраслью промышленности, которая переживала кризис. Отечественные цены на цемент
были вдвое выше заграничных, и выбраться на внешний рынок надеялись только после падения кроны.
— И работа останавливается, — продолжал Тарас, не обращая ни малейшего внимания на реплику Кийпсаара. — Точно так же я смотрю на постройку новой ратуши. На один только конкурс проектов уже' истрачена изрядная сумма. Я бы хотел задать вопрос: нужна ли нам вообще сейчас новая ратуша? Не можем мы разве обходиться старой?
— Обходиться, вечно это слово — обходиться! — ответил Кийпсаар. — Когда же, черт подери, мы наконец начнем жить, если мы большего не желаем, как только обходиться!
— Но подумайте сами, на чьи деньги, в конце концов, возводится подобное здание? На наши денежки! А польза? Ладно, сейчас многие из городских учреждений ютятся в наемных квартирах, а тогда их, быть может, удастся собрать под одну крышу. А результат? Наемные квартиры освободятся, к ним прибавятся еще новые, и цены на дома упадут. Нет, в нынешнее время нельзя строить дома. По крайней мере жилые дома. Другое дело торговые помещения.
— Вот видишь, — сказал Орайыэ Хурту, — тут у тебя уже намечается противник, с которым тебе сразу придется схватиться.
— Нет, про архитекторов я не хотел сказать ничего плохого, — простодушно принялся оправдываться Тарас, не уловив шутки в словах Орайыэ. — При чем тут архитектор? Ему заказывают проект дома, и он его делает. Остальное не должно его касаться.
Госпожа Раудкатс заметила, как искривились уголки губ Хурта и как он опустил веки. Кийпсаар сказал:
— Господин Тарас считает, будто архитектор это все равно что автомат для лакомств: опустил цент — и получай конфетку.
— Я считаю, — начал Тамберг, вертя в пальцах левой руки рюмку ликера, — что перед нашими архитекторами, в том числе и перед господином Хуртом, стоит большая задача — найти наш собственный стиль в архитектуре.
Глаза Хурта все еще были опущены. Услышанные замечания он считал как бы приветственными речами в свою честь, и ему было неловко. «Свой стиль? — подумал он. — Дайте мне сначала изучить стиль вашей жизни...»
— Найти наш национальный стиль, — уточнил Тамберг.
— Как мы можем требовать национального стиля, когда никто из нас еще не является достаточно национальным! — воскликнул Кийпсаар.
— Что вы этим хотите сказать? — спросил Тарас, став вдруг очень серьезным. Он-то, по крайней мере, был насквозь националистом, это Кийпсаару должно быть известно. Он, поддерживающий профашистский Национальный фронт, он, боровшийся против проникновения в страну иностранного капитала, боровшийся за национальный капитал, писавший статьи против интернационализма...
— Господин Тарас, — наседал Кийпсаар, — а пиджак на ваших плечах — разве он не английской шерсти, привезенной из английской колонии? А туфли вашей супруги не из кожи ли бразильской ящерицы? Религия господина Нийнемяэ позаимствована из Виттенберга или Аугсберга, национализм ваш, господин Тарас, родом из Берлина. Нет, не спорьте, именно из Берлина. Не правда ли, господин Хурт?
— Ну что ж, что из Берлина? — иронически усмехнулся Хурт. — Это ведь не денежный заем, который придется возвращать.
— Но зато он нам самим может дорого обойтись! — воскликнул Кийпсаар. — Откуда мы знаем, чем все это окончится? Завтра, быть может, подожгут наш собственный парламент...
— Ну и оплошала я, — подала голос хозяйка дома, — господина Кийпсаара я усадила почти рядом с господином Тарасом. Бросьте наконец эту политику и пейте кофе! Эльза, налей господам кофе. Пауль всегда говорит, что если мы с ним когда-нибудь заспорим о политике, то надо сперва отыскать новую квартиру — с двумя спальнями. Скажите, господин Хурт, строят теперь квартиры с двумя спальнями?
— Если учесть друга дома, то даже с тремя.
— Хорошенько запомните это, мадемуазель Ормус, — поучал господин Орайыэ свою соседку слева. — Вы еще так молоды и девственны.
— Но, Пауль!..
— Правда, вы изучаете медицину и знакомы со всеми этими физиологическими и прочими вещами. Но сами-то вы еще многого не испытали. Выйдя замуж, вы сначала будете мечтать об одной общей кровати на вечные времена. Но скоро эта кровать покажется вам тесной. И вы подумаете, ах, была бы она хоть чуточку пошире. И когда вы пойдете покупать мебель по своему вкусу, вы непременно приобретете две кровати. А когда вам посчастливится построить собственный дом, ну, тогда вы, наверно, потребуете две спальни. Таков естественный ход развития. Насколько это национально, об этом лучше знать Тамбергу.
— Мне? Чего только нынче не требуют от холостяков! Шутки шутками, но одно ясно - эти упаковочные ящики,
которые сейчас возводят под видом домов, никак не назовешь национальным искусством. Если бы вы, господин Хурт, указали нам здесь новый путь — вот это нам пришлось бы по душе!
— Но 1\ше эти так называемые упаковочные ящики нравятся, — безапелляционно высказала свой вкус госпожа Тийдо, изящно, двумя пальцами ставя на место чашку.
— А мне нет, — тотчас же откликнулась госпожа Раудкатс. — Нет в них ни искусства, ни вкуса. А внутри они слишком тесные. Я люблю высокие, просторные комнаты, в маленьком помещении я даже думать не могу!
— Слава богу, у нас тут хватает места для размышления, — заметил Орайыэ, указывая на потолок. — Живем мы по старинке.
— А вы, господин Хурт, почему же вы не высказываете своего мнения? — спросила госпожа Раудкатс.
— Я ? Ведь задача архитектора, как здесь было сказано, состоит в том, чтобы чертить проекты на любой вкус.
— Вы чувствуете себя задетым словами господина Тараса? Он не имел в виду ничего плохого.
— Нет, он прав. Что мне остается, как не выслушать внимательно мнение общества и подумать, как на основе этого создать свой стиль, о котором говорил господин Тамберг. Я рад, что этих мнений много. Тем легче нам, архитекторам, утвердить свой вкус.
— Значит, вы все же невысоко оцениваете общество? — с затаенной радостью воскликнула госпожа Раудкатс.
— Но несколько на иной лад, чем вы! — коротко ответил Хурт.
Гости поднялись из-за стола и снова направились в зал. Те, кому за столом пришлось сидеть подальше от Хурта, теперь с любопытством столпились вокруг него. Пусть расскажет о берлинских новостях! Кто, в конце концов, поджег рейхстаг? Долго ли продержится Гитлер? Не следует ли ждать войны? Возьмут ли национал-социалисты всю власть в свои руки? Собираются ли они изгнать евреев из страны?
Хурта, вначале молчаливого, вмешательство Тараса, восторженного сторонника гитлеровского государственного переворота, все больше затягивало в водоворот спора. Поневоле он услышал собственные разгоряченные, гневные слова.
Кийпсаар был в восторге от резкого тона Хурта: слышите, господин Тарас!
Каждому захотелось поделиться своими впечатлениями и о Германии. Госпожа Тийдо заявила: что там, но немецкие сигареты, во всяком случае, недурны Нийнемяэ похвалил немецкие сигары, а особенно — немецкую обувь: пусть взглянут на его башмаки, купленные у Лейзера, и кто скажет, что три года назад! Фарфор у них все же деградирует, высказала свое мнение госпожа Тарас, а Кики, наоборот, хвалила фигурки животных из терракоты, которых никто не умеет лепить так, как Ренэ Синтенис.
— Еврейка, судя по фамилии, — решила госпожа Тарас.
Когда Хурт попрощался и ушел, все как-то почувствовали себя в старой, привычной колее. Начался обмен впечатлениями.
Госпожа Тарас, за весь вечер обменявшаяся с архитектором лишь двумя-тремя словами, сказала:
— Мне не нравится его заносчивость и высокомерие. У меня такое впечатление, будто мы в его глазах мужичье, к которому снисходят.
— Я этого не почувствовала, — возразила госпожа Раудкатс. — Все время мы беседовали так весело, о таких интересных вещах. Он так много видел, так много пережил. Я нахожу, что он весьма интересный человек.
— Ну, разве не замечательный парень? — в свою очередь, с восторгом воскликнула вошедшая из другой комнаты госпожа Орайыэ, угощая дам сладостями.
— У него красивые руки и такие тонкие и длинные пальцы, — сказала госпожа Тийдо, проводя двумя пальцами по своей расслабленной руке, театрально опустив при этом веки и подняв брови.
Госпожа Тарас, рассерженная этими кокетливыми ужимками, хотела ввернуть что-то о грязноватых ногтях Хурта, но ее перебила Кики, пропевшая со своим подчеркнуто- наивным видом:
— У него, я думаю, глубокие, очень глубокие мысли. Он долго глядел на меня через стол, глядел и глядел но при этом вовсе не видел меня.
— Это я тоже заметила, — ответила госпожа Орайыэ, — но это было тогда, когда он внимательно слушал меня.
— Ну, нашли кем восхищаться, — смогла наконец ввернуть госпожа Тарас. — Еще одним безработным интеллигентом больше в Эстонии, вот и все. Какое значение имеет то, что он архитектор, что у него диплом в кармане. Как бы он уже завтра не пришел выпрашивать подпись под векселем!
Она встала, кивнув мужу, что пора уходить.
В то время как в квартире адвоката Орайыэ таким образом обменивались впечатлениями об Йоэле Хурте, сам он медленно шагал по мартовской улице, подняв воротник пальто, с головой, слегка затуманенной усталостью и ликером,
Тихо сыпался мелкий снежок, то шурша, медленно проезжала машина, то трусила извозчичья лошадка с санями. Редкие фонари освещали сгрудившиеся на узкой улице дома и домишки, истлевавшие в некоем благодушном застое.
Йоэль остановился перед ратушей и задрал голову, чтобы посмотреть на часы. При этом взгляд его остановился на покосившихся, тусклых окнах второго этажа и на торчавшем куда-то в сторону конце водосточной трубы, напоминавшей какое-то чудовище. Что-то тяжелое и тоскливое шевельнулось в душе Йоэля, чем-то щемящим повеяло от этого старого здания и маленькой площади перед ним. Наверху часы пробили девять. Йоэль быстро обогнул здание, разглядывая его со всех сторон, словно видел его сегодня впервые. Значит, здесь задумали построить новую ратушу и конкурс уже объявлен. Включиться бы в него! Как было бы замечательно сразу же испытать свои силы! На вечере у Орайыэ Йоэль почему-то воздержался от расспросов о конкурсе и теперь жалел об этом; ему не терпелось сразу же удовлетворить свое любопытство. Мысль о новой ратуше не давала ему покоя, и он несколько раз обошел вокруг здания, оглядывая окрестность, увиденную словно впервые, и наконец поднял глаза к башне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44