— О, мне известно многое, о чем вы не знаете! — ответила Реэт Нийнемяэ, плутовато глядя на Хурта. — Я, например, знаю людей, которые сердятся на вас.
— Вы имеете в виду— злорадствуют?
— Нет, неужели "вы" и этого не знаете, что ваш проект будет взят за основу? А я вот знаю! И если некоторые на вас сердятся, то потому, что вы захотели увести ратушу в другое место и снести некоторые дома.
— Я даже третьей премии не получил... — ответил Хурт.
— Премия - это другое дело. Ваш проект будет куплен. И дома снесут, в чем и заключается ваша вина,
— Может, я и ваш дом потеснил?
— Нет, этого не случилось. Но зато одна влиятельная семья раздражена. Они уже все разнюхали и могут еще погубить ваши планы. Деньги у них имеются, и они ни перед чем не остановятся.
— Откуда вы это знаете?
— А что тут удивительного? Здесь вообще трудно скрыть что-нибудь. Вот видите, я хожу к скульптору. Все это должно быть величайшим секретом, а теперь об этом знаете и вы. Если вам известны мои секреты, могу ведь и я знать ваши.
— Да что в том, если я знаю! Ведь я ни у кого не бываю. Некогда было даже старых друзей отыскать.
— Неужели вы действительно так любите одиночество? У меня о вас осталось совсем другое представление с того времени, когда вы... незнакомым деревенским девушкам помогали сбивать масло...
— Ах ты, господи! Да, теперь мне вспоминается... И теперь вы, значит, стали солидной дамой?
Хурт импульсивно схватил руку женщины и наклонился, чтобы вежливо поцеловать ее.
— Дама да, но не солидная! Что- вы имеете в виду? Разве я так сильно изменилась? Постарела?
Во время этой беседы скульптор снова принялся за незаконченную голову, чтобы, воспользовавшись отвлечением своей модели, внести кое-какие поправки. Он был счастлив, он углубился в свою работу, забыв о присутствии других. Но это продолжалось недолго, так как молодые люди, вновь обретшие друг друга, торопились уйти.
Было само собой разумеющимся, что они ушли вместе, оживленно разговаривая, вспоминая прошлое. Легкими шагами они - спустились по лестнице, госпожа Нийнемяэ, казавшаяся Хурту такой стройной и гибкой, впереди. Радостное чувство пронизало Хурта, когда взгляд его упал па каштановые кудри', видневшиеся из-под соломенной шляпы.
Женщина повернула голову назад, но чуть не оступилась на лестнице. Хурт тотчас же схватил ее обнаженную руку, прохладную и хрупкую.
— Нет, оставьте! — отвела женщина руку. Но поднятый на провожатого взгляд был полон преданности и обещаний, заставивших сердце Хурта биться быстрее. Словно старые знакомые, они долго гуляли по улицам, болтали шутили, удивляясь при этом, что взаимное доверие могло возникнуть так быстро.
— Словно какое-то скоростное строение! — пошутил Хурт.
— К тому же без проекта, — ответила Реэт.
— И без конкурса.
— Вы думаете?
Когда они выбрались из старого города и пошли по улице, кончавшейся местом, которое Хурт выбрал для ратуши, госпожа Нийнемяэ указала ему на два здания — старый, низенький, выкрашенный в желтый цвет деревянный домик с кренделем булочной и другой — свежо штука туренный, подновленный .жилой дом. На вывеске Хурт прочитал: «Тарас».
— Давайте скорее пройдем, чтобы никто не увидел нас из окна, — сказала госпожа Нийнемяэ, — А то черт знает что будет.
Словно двое заговорщиков, они прокрались мимо этого опасного места.
— Не забывайте об этих двух домах, — сказала Реэт, когда они были уже далеко. — Не бог весть какие дома, но их владелец, ох, знали бы вы! От них я и услышала о вас. Они никогда не позволят снести их дома. Особенно сама госпожа Тарас.
Хурт смутно припомнил эту супружескую чету, увиденную у Орайыэ.
— Госпожа Тарас меня терпеть не может, — продолжала Реэт Нийнемяэ. — Не знаю почему. Она вообще не любит тех, кто моложе ее. И поэтому старается прибавить лет другим женщинам. Берегитесь!..
Прогулка кончилась слишком быстро. Госпожа Нийнемяэ уже стояла перед своей дверью и протягивала руку для прощания.
Когда Хурт снова зашагал к старому городу, шаги ,его были на редкость легки, он и не замечал, как одна за другой кончались улицы и миновали дома. Настроение у него было веселое, он готов был запеть, когда входил в клуб безработной интеллигенции, чтобы перед отъездом перекинуться несколькими словами с Рыйгасом.
Поэтому его тем более поразил казарменный вид клуба, сопряженный с неряшливостью и запущенностью.
Уже в передней его спросил рябой человек, существо которого, казалось, состояло из глубочайшей серьезности, робости и послушания:
— Вам кого?
Когда Хурт ответил, человек постучал в дверь и подождал. Так как на стук никто не ответил, Хурта не хотели впустить.
Несмотря на запрет, он сам открыл дверь. В комнате было накурено и всюду валялись окурки. За простым столом, накрытым зеленой бумагой, сидел Антс Рыйгас в черной рубашке и светлом галстуке. Он так углубился в свои корректуры, что даже головы не поднял. Вытянувшись в струнку, стоял курьер рядом со столом и послушно ждал приказаний. На диване сидел молодой человек в сапогах и берете и невнимательно проглядывал газету. В комнате находилось еще два-три человека, тихо беседовавших между собой. Хурт тотчас же хотел подойти к столу, но рябой человечек подскочил к нему, схватил за рукав и прошептал:
— Не мешайте ему сейчас! Подождите, он сам позовет вас!
Рыйгас продолжал читать корректуру, ни на кого не обращая внимания! Казалось, он был здесь каким-то властелином, каким-то кумиром. Все это показалось Хурту смехотворным. «Притворяется», — подумал он.
— Я же к нему не с рапортом, — отстраняя рябого человечка, сказал Хурт и подошел к столу: — Здравствуй, Антс! Если тебе сейчас некогда, то я только на два слова.
Лишь сейчас Рыйгас поднял глаза. Взгляд его был воинственным и отнюдь не дружелюбным, к какому привык Хурт.
— Прошу всех выйти отсюда! — крикнул Рыйгас людям, находившимся в комнате, в то же время вставая и протягивая Хурту руку. Словно полководец, Рыйгас молча глядел, как выполнялся его приказ. Когда комната опустела, он предложил Хурту сигарету и пригласил сесть.
— Ты удивлен? "Удивляться нечего! Дисциплина прежде всего, только так можно завести порядок в доме. К этому приходится приучать, и как еще!
— Крепко ты усвоил старые буршевские порядки.
— Тут смеяться нечего. Дух корпорации и тебе не тюмешает. И всему государству.
— Мне уже поздно становиться фуксом'! — отпарировал Хурт.
Немного спустя старые товарищи по школе обедали ресторане «Черный волк», где единомышленники Рыйгаса имели привычку просиживать вечера. Сейчас ресторан был почти пуст.
— Ну, настроение у тебя, должно быть, неважное? — спросил Рыйгас.
И до него уже дошло известие о том, кто получил премии на конкурсе.
— Неважное? Нет, отчего же! Великолепное настроение.
И действительно настроение Хурта никак нельзя было плохим. Не только из-за недавней встречи, но тех приятных сведений, которые он услышал от ножи Нийнемяэ.
Не говори! — сказал Рыйгас. Когда после долгой работы с тобой так обойдутся... Но ты сам виноват! Кто мог бы дать тебе премию, когда ты, словно медведь, сидишь в своей берлоге, никого не видишь: и тебя никто не знает! Почему ты раньше не отыскал меня? Я бы помог тебе наладить эти дела.
Официант пришел с выпивкой и закуской.
— Ну, твое здоровье! — продолжал Рыйгас. — Ты у меня парень неплохой, только чуточку наивный! Надеешься на свой гений и не знаешь, что у нас все дела делаются нахрапом и через черные лестницы. Бог ты мой, как жюри могло принять правильное решение, когда оно тебя и в лицо не видало! Но ведь все это одна комедия! Кто поверит, что город всерьез заинтересован в постройке ратуши? Они — и постройка ратуши! Благородный жест, смотрите, мол, чего только мы не собираемся сделать! Неизвестно, откуда они возьмут эти миллионы, когда даже канализацию не могут провести? Это все только блеф! Жаль, что ты раньше не знал - этого.
— Как же это? — возражал Хурт. — Зачем же тратить деньги на конкурс, если не относиться к этому серьезно?
Рыйгас снова поднял бокал, выпил, закусил и затем положил на тарелку нож и вилку, чтобы освободить руки для подтверждения своих мыслей.'
— Неужели ты не знаешь, зачем устраивают подобные конкурсы? Чтобы раздобыть денег и славы своим парням, а чужакам натянуть нос, чтобы не задирали его слишком высоко! Вот что! Все остальное пустяки!
— Ты всегда любишь преувеличивать!
— Я преувеличиваю? Если не веришь, спроси у Умбъярва, он мог бы тебе рассказать о чудесах, как даже в его области устраивают своим людям премии, заказы и закупки. И так всюду без исключения! Поживи здесь несколько месяцев и погляди, тогда и ты поверишь. Допустим, ты архитектор, мечтаешь, быть может, о красивых домах, асфальтированных улицах, парках, прудах, площадях, бог знает о чем еще. У тебя могут быть готовые проекты, даже премированные, одни только первые премии, и ты думаешь, что ты хоть пальцем сможешь шевельнуть, пока там наверху 'сидя? дельцы, которые только, препираются друг с другом, торгуются и спекулируют? Ведь эти черти всюду пустили корни, попробуй-ка, вырви! Кто опоздал, тот ничего не получит. А. ты как думал устроиться тут? Коли у тебя нет здесь родной и хороших знакомых, можешь утереть рот,
Рыйгас горячился все больше. Он опрокидывал рюмку за рюмкой, забывая при этом закусить, и продолжал;
— Сейчас вообще позорно занимать какую-либо должность, получать премию или общественный заказ. Каждый думает, что это досталось тебе путем низкопоклонства, подкупа или за какие-либо сомнительные заслуги. Кто мало-мальски уважает себя, тот избегает всей этой нечисти. И оправдывает нас. Уж мы покажем этим карьеристам! У них уже душа в пятки ушла, они знают, что придет день... Они пытаются войти с нами в соглашение, но пусть подождут! Мы не нищие, чтобы довольствоваться какой-то корочкой. Или все, или ничего!
— Позволь спросить тебя, я не совсем понимаю, кто эти «мы» ?
— Мы? Приходи как-нибудь на наше собрание, тогда увидишь, кто эти «мы»! Во всяком случае, мы не горсточка людей, у которой хотя еще и осталась власть, но почва давно ушла из-под ног. Там они тужатся так, что пиджаки трещат, стряпают все новые конституции, закрывают наши общества, запрещают собрания. Но пускай хоть самого бога заставят сколачивать конституцию, мы нашими голосами все равно провалим ее! Тебе бы надо увидеть эти горящие глаза, это недовольство, этот праведный гнев, который испытывает народ...
— Вызвать возбуждение в народе нетрудно, — спокойно ответил Хурт. — Ниспровергать каждый умеет, а заставь его что-нибудь построить!
— Прежде всего нужно расчистить путь! Сейчас нас ничто другое не интересует. И ты ведь не можешь построить новое. здание, прежде чем не расчистишь место.
— Чего же вы, по' крайней мере, хотите? Какие у вас намерения, какие планы?
— Извини, но это довольно глупый вопрос! И такой вопрос нам задают каждый день. Но мы не какие-нибудь партийные зубры, которые обещают сделать и то, и это. Мы ничего не обещаем, мы существуем. Понимаешь? Каждая наша творческая минута заключает в себе свершение! В нас говорит душа народа, и этот голос руководит нами. Разве этого недостаточно?
— Но и всякий другой чувствует это, — пытался возразить Хурт, но Рыйгас не принял этого возражения. Он даже рассердился.
— Как смеет человек, принадлежащий к той или иной партии, утверждать, что он представляет весь народ? Пускай послушает, что говорит о нем народ! Пусть покажется на нашем собрании: его тотчас же свисают, затопчут, как только он откроет рот.
— Это, по-вашему и есть голос народа?
— Да/это голос народа! И горе тому, кто не услышит этого голоса!
Рыйгас перестал подымать рюмку и чокаться. Глаза его сверкали, и он пил один.
— На инстинктах массы играть легче, чем играть в карты, - ввернул Хурт. - Но куда вы придете, если будете мчаться этак в темноте? Наскочите на стену и разобьете головы. Без трезвого разума и рассудительности далеко не уйдете!
— Разве историю когда-нибудь двигал трезвый разум? Рассудок - это самая дурацкая, самая жалкая часть человека. Взвешивать, сомневаться, глядеть, разинув рот, - черт побери, нужно хватать жизнь за рога! Нужно рисковать, нужна вера в себя, смелость, мужество — вот что нужно! Это то, что может двигать горами!
— Двигать горами? Кому нужны эта фокусы чернокнижников?
— Неужели ты не чувствуешь, что темная, мистическая сила народная, которая сейчас пришла в движение, больше, выше, священнее, чем когда-либо раньше. Она может творить чудеса! Теперь мы либо переродимся, либо умрем! Одно из двух. Народ уже избрал свой путь. И он сдвинулся! Движется, понимаешь?
— Куда? — спросил Хурт. — Бедный народ, который всегда должен двигаться, словно на поводу. Вчера еще были демократами с ясной головой, а сегодня мчатся вслепую и ищут вождя.
— Ты же видишь, куда мы зашли с этой демократией—в болото! Неужели мы должны потонуть в нем? Демократию? И, кажется, затронул твою святыню? Но существует только одна святыня — народность. И здесь нет места десяткам мнений, демократии. Кто думает иначе, тому закроем рот!
— Но, милый Рыйгас, не все люди думают и чувствуют, как ты.
— Должны! И разговору конец.
— Возможны другие убеждения, другие взгляды...
— Других взглядов и убеждений нам не нужно! Видишь, сердце бьется у меня здесь безо всяких убеждений, само собой. И бьется для народа. Больше мне ничего не надо ни слышать, ни знать.
— Так вслепую ты со своим сердцем можешь наскочить на стену!
— Ах, брось болтать! Ты все еще кичишься своим старым демократическим духом, когда весь мир уже поворачивается на другой бок. Таким, как ты, нужно просто заткнуть рот! Ты только сеешь разногласия. Нам их не
нужно. Мы должны быть единым целым, единым национальным целым. Любое разногласие — это яд.
— Да, но разве ты сам не порождаешь разногласия? И что, если в один прекрасный день именно таким, как ты, заткнут рот?
Рыйгас ничего не ответил, глядя затуманенными глазами на Хурта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44