Удить? Какое идиотство целыми часами глядеть на поплавок! На хуторе каждый был занят своей работой: хозяйка поливала недавно посаженную капусту, хозяин вырезал зубья для грабель, батрачка косила в саду траву для коров, мечтая о четверговом вечере и ночных приключениях. Один Йоэль не знал, куда деваться в эти послеобеденные часы, потому что все знаки предостерегали: не приходите!
Ветер тихонько шумел в ветвях старой липы и пробегал по вершинам яблонь, ласточки быстро носились по двору, а где-то призывно посвистывала иволга. С книжкой под мышкой, пройдя через сад и минуя заросший травой погреб, Йоэль, повернувшись спиной к озеру, зашагал по меже навстречу свисту иволги на лесной опушке.
Ответным свистом подманив птичку поближе, он с досадой снова отгонял ее, углубляясь в лес. Паутинки щекотали лицо, и подчас приходилось раздвигать ветки словно двери. Шаги замедлялись в лесной тишине, он останавливался, разглядывал муравейник или смолистый ствол.
Вдруг странный двойной ствол привлек его внимание. Ель и береза выросли вместе, сплелись, поддерживая друг друга, но ель в конце концов одолела березу и задушила ее. Хотя повыше береза несколько раз и обвивалась вокруг
ствола ели, будто обнимая его, но, видимо, корни ели в этой любовной схватке обхватили корни березы и вынули из них душу.
Эта картина навела Йоэля на размышления. Дурным предчувствием повеяло от нее. Не является ли и любовь в конце концов схваткой э г о и з м о в, чтобы один мог медленно умертвить другого? Нет, так это происходит только в лесу, только в царстве растений, где одно существо утверждает себя, уничтожая другое! Как трудно, например, пробиться сквозь чащу молодого леса, а позднее лишь отдельные деревья вздымаются ввысь, глуша своими кронами слабые растения подлеска. Он вспомнил, как дома в саду приходилось помогать кустам смородины, потому что молодые ясени вторгались всегда в самое сердце плодовых кустов.
На краю небольшого лужка Йоэль нашел удобный холмик, обращенный к солнцу. Он расстелил пиджак, чтобы почитать лежа. Один маленький рыжий муравей пробежал по книге, а другой по руке. Насекомое оказалось упорным, — когда он попытался согнать его, оно сжалось, уцепившись за кожу, которую скоро защипало. Иоэль отбросил муравья на маленькую рыхлую кучку земли, изрытую ходами. К раненому товарищу тотчас же поспешили маленькие санитары, обнюхали, ощупали и принялись лечить и оттаскивать его. Это доброта, подумал Иоэль, животное уже способно испытывать сострадание, и ему вспомнилась старая сука, которая подбежала к упавшему с чердака и жалобно мяукавшему котенку и, приветливо помахивая хвостом, принялась облизывать его, в то же время рыча на кошку, мать котенка. «Не возникает ли доброта из материнского инстинкта, которого растительное царство еще не знает?» — спросил себя Йоэль.
Он отодвинул слегка пиджак, положил голову на сплетенные руки и закрыл глаза. «Доброта и самопожертвование как естественный инстинкт, — продолжал он думать, — нечто такое, чего нельзя не сделать. Ты должен делать добро, и точка. Означает ли свободный выбор всегда предпочтение добра? Вовсе нет. Если бы выбор действительно был свободен, то человек имел бы полное право выбрать и зло. Кики делает добро только в силу инстинкта, а не в силу выбора. Она и зло делала бы без выбора, из чистого инстинкта. А Реэт? Как странно, что я не могу проникнуть в ее сокровенную сущность. Всегда что-то мешает, словно туман застилает глаза. Добра ли Реэт? Зла ли? Я не знаю и знать не хочу. Я слишком близок ей, чтобы оценивать. Я лишь испытываю радость, жажду счастья, ощущаю в себе ее движения, ее смех, ее гибкость, прикосновения ее кожи. Но я не знаю, какова она сама, для меня она стоит по ту сторону добра и зла. Я вырвал ее из семьи, из домашней узости, из чувства собственности, из ее собственного характера. Вдвоем мы составляем частицу природы, нет, даже не частицу, а ее всеобщность».
Иоэль не сумел поймать все мысли, которые стремглав проносились в его голове. Иногда они сбегались со всех сторон и сталкивались, и тогда из этой кучи в сознание проникала какая-нибудь одна, более ясная и логическая мысль. «Наше обособление от других, — думал он, — это уже преступление. Влюбленность всегда преступление. Биология против социологии... Союз двух эгоизмов против всеобщности. А это предательство и преступление. Бунт двух клеток против организма. Да, брак делает их полезными и снова связывает с организмом общества. Но что-то во мне противится полезности и браку. Я, кажется, ступил на дорогу, которая плохо кончается. Куда мы вдвоем вместе растем? Задушит ли когда-нибудь она меня или я ее? Или она вовсе не та, вокруг кого я обвился? Может, это только иллюзия, призрак ее, некая постройка без фундамента, некий воздушный замок? Я ведь только архитектор. И когда-нибудь этот воздушный замок рухнет от одного вздоха и тогда, тогда ничего как будто и не существовало?»
От этой мысли Иоэль вздрогнул и открыл глаза. Одним рывком он вырвался из потока грез. Он встал и почувствовал в себе прилив энергии, готовый пойти навстречу любой судьбе. Он потянулся всем телом, стиснув кулаки, и пробормотал про себя:
— Только жить! Жить! Все остальное — к чертям! И когда-то я мог думать, что жизнь дана не для наслаждения...
На следующий день было воскресенье. Уже с раннего утра лодка Реэт была привязана к мосткам справа, таким образом, «воздух был чист», но Иоэль угрюмо сидел в комнате, разбираясь в одном из своих проектов, за окном выл ветер, переворачивая вершины яблонь. Как назло, вместо вчерашней божественной погоды сегодня разверзлись ворота ада. Еще один пропавший день.
Вдруг в дверь постучали. Когда она открылась, Йоэль не мог поверить глазам. На пороге стояла сама Реэт с растрепанными ветром волосами, в большом красном цветастом платке, спустившемся на плечи.
— Вы?! Неужели это вы? — вскричал Йоэль, протягивая обе руки навстречу неожиданному видению.
С кокетливой нерешительностью Реэт остановилась на пороге и с улыбкой, как бы извиняясь за свой приход, сказала:
— Ветер загнал меня сюда, только ветер... Никак не могла вернуться домой. Тогда я вытащила руль, и вот я здесь. А теперь вы должны выйти и помочь мне грести. Одна я не в силах.
Йоэлю хотелось схватить свою гостью, поднять на руки, но Реэт предостерегающе подняла руку, отстранясь от всех прикосновений. Неуверенно, со стыдливой улыбкой переходя с места на место, она с любопытством оглядывалась в комнате Йоэля. «Только что из объятий мужа...» — мелькнуло в голове у Йоэля, и это как-то сковало его. Натянутая вежливость была неприятна, единственного стула не хватило на обоих, и поэтому Йоэль тотчас же согласился выйти вместе с Реэт.
Ветер был резким, и обоим приходилось наклоняться вперед. Реэт натянула платок на голову и одной рукой придерживала его, а другой держалась за подол платья, — ветер стремился поднять его вверх. Трудно было войти в лодку, метавшуюся на волнах, еще труднее было грести против ветра.
Как-то посчастливилось добраться до водорослей, после больших усилий даже удалось отплыть от них, но потом сломалось весло, и лодка, словно скорлупка, запрыгала на волнах.
— Идем к Кики! — предложила Реэт. — Здесь недалеко.
— Идем, я не против, — ответил Йоэль.
Лодку наконец прибило к песчаному дну, еще довольно далеко от мельницы, но каждая следующая волна подталкивала ее ближе к берегу, вместе с тем наклоняя набок. Гребцам пришлось войти прямо в воду, даже не успев снять ботинок, и вытащить лодку на мелководье. Мокрые до нитки, они потом пробивались через лес. Он был густой и не пропускал ветра, только вершины деревьев качались и шумели.
Потерпевшие кораблекрушение уже развеселились и принялись гоняться друг за другом среди деревьев. Тропинка пропала, и они вообразили себя заблудившимися в лесу братцем и сестрицей, которые наконец приходят к хижине колдуньи. Сестричка робко прижимается к братцу, и так они, обнявшись за шею, шагают наобум.
Но вот там, на холме, уже виднеется дом колдуньи, нужно только переправиться через пенистый поток. Дом серый, обветшавший под натиском ветров и дождей. Из трубы вьется дым, и ветер разрывает его на пряди. Наружная дверь закрыта. Поднеся к глазам руку козырьком и заглянув в окно, наши путешественники обнаруживают лишь пустые комнаты, в которых не видно ни души. Они осторожно открывают дверь в кухню. Котел булькает наогне, очищенная и выпотрошенная щука лежит рядом с кухонным ножом на столе. Рука об руку пришельцы тихонько обходят все комнаты. Они высоки и пустынны, вдоль обитых фанерой стен стоят лишь две кровати, стол и несколько стульев. Только в одной комнате заметны признаки жизни: всюду разбросаны посуда, одежда, книги, а на столе белеют ландыши. Перед окном стоит большая миска, наполненная глиной, а рядом какая-то фигура, которую начали лепить, но она еще не напоминает ни зверя, ни человека.
— Домовой! — таинственно шепчет Йоэль.
Они разуваются и начинают обсушиваться перед плитой.
Лишь через некоторое время появляется Кики. Волосы ее растрепаны, брови выцвели, в таком «натуральном» виде она выглядит жалко и беспомощно. Своими зеленоватыми глазами она скользит по незваным гостям, робко здоровается и, как будто именно она здесь лишняя, начинает извиняться:
— От скуки захотела сварить рыбу. Вы любите вареную рыбу? Я сварю вам, хотите? Спускалась к соседям за солью, а то у меня не было. Рыба же невкусна без соли? У меня завалялась плитка шоколаду, я и отнесла ее за соль. Но теперь пора опустить щуку в котел. А ты, Реэт, умеешь варить рыбу?
— Только на электрической плитке, — смеясь, ответила
Реэт.
Решили совместно опустить рыбу в кипящую воду. Свернутая кольцом, она как раз уместилась в котле. Йоэль принес из сарая большую охапку стружек и хворосту, все это запихал в плиту.
— Мне нечем угостить вас, — опечалилась Кики. — Наши приедут только после Иванова дня. Вы ведь знаете торговца Раудвере? С его супругой я должна говорить по-французски, О, они такие любезные! Я им сказала, что, кроме комнаты и стола, мне ничего не нужно, но они — куда там! Уже прислали шоколаду и денег на жизнь. И госпожа Раудвере обещает оплатить мне дорогу в Париж. Вот поеду с ней и не вернусь обратно! Вы знаете, Рыйгас тоже в Париже! Но тсс... Это большой секрет. Идите сюда, я прочту вам его последнее письмо. Иштвану я тоже напишу, чтобы он осенью приехал в Париж. Тогда я с ними обоими стану каждый вечер ходить в театры и на ревю. О, вам надо бы повидать Мистингэт. Эти ноги! Ты, Йоэль, сейчас же потеряешь голову.
Реэт вопросительно, почти с упреком взглянула на Йоэля. Йоэль и Кики друг с другом на «ты»? Откуда Кики известна слабость Иоэля к красивым ногам? Нет, ноги Кики ни в какое сравнение не идут с ногами Реэт.
Реэт взяла висевшие перед огнем чулки и принялась натягивать их. Она вытянула ноги, прямые и стройные, — взгляд Йоэля не раз задерживался на них, Реэт это знала. Может быть, Мистингэт не так уж опасна?
Пока женщины хлопотали, Йоэль обошел весь дом, разглядывая ненужную высоту потолков, неразумное распределение комнат, их тупое бездушие.
Взгляд его остановился на паутине между окном и шкафом. Она была построена с поразительной геометрической сообразительностью. Архитектор был восхищен ее структурой, да, даже разрешением случайных, подсобных проблем. Неужели здесь действовал только инстинкт? Не был ли паук знаком с теорией Эвклида? Из небольшого центрика, затканного дымчатой тканью, во все стороны расходились целые двадцать восемь прямых нитей, все под равными углами. Концы их были прикреплены частью к шкафу, частью к окну, а остальные к протянутым между ними нитям. Поскольку расходившиеся из центра нити были далеко не одинаковой длины, то равенство углов потребовало хорошего глазомера при прикреплении другого конца. И эти светлые точки на нитях, чередующиеся на определенном расстоянии друг от друга, не являлись ли они отмеренными от центра точками, через которые позднее следовало провести новую линию? Вдобавок к хорошо скалькулированной основной конструкции была спирально проведена еще одна нить, причем строго соблюдалась параллельность. Но что больше всего привлекло внимание Йоэля, это умение великолепно разрешать случайные задачи. Так, например, один случайный дефект в параллельных нитях был исправлен при следующем витке так, что вместо двух нитей осталась только одна, но она не была прикреплена к лучевым линиям, а висела в воздухе между двумя маленькими треугольниками в обоих концах.
Здесь налицо было буквально все, чего можно требовать и от архитектора: целесообразность, экономия энергии, красота, умение применять законы геометрии, механики и физики. Имело ли человеческое стремление к строительству "какие-либо преимущества перед паучьим?
Крупные капли дождя стучали в окно. В ядовито- желтом дождевике с длинным капюшоном на голове бежала Кики по тропинке к мельнице, чтобы принести чего-либо съестного. Пришла Реэт и пожаловалась, что теперь, в такой дождь, отсюда не выберешься. Йоэль, чья фантазия при Реэт сейчас же приняла новое направление, сказал, что теперь из этого дома вообще не так легко выбраться, пусть Реэт поглядит на эту паутину: такие, нет, гораздо более прочные сети натянуты перед всеми дверями, и только
Кики может пройти сквозь них, потому что она знает нужные слова.
Когда Кики вернулась и принялась накрывать на стол, все вспомнили о щуке. Господи, что сталось с этой рыбой? Видно, и она была заколдована, потому что из котелка выглядывала только большая голова с зубастой пастью и голый хребет. А сама рыба, да, куда делась рыба?
Незаметно настал вечер. Дождь продолжал лить с небольшими промежутками, но у Йоэля и Реэт было хорошее настроение, и Кики поневоле приходилось принимать посильное участие в этом веселье.
Когда Кики в другой комнате устраивала постель Йоэлю, тот шепнул Реэт на ухо:
— Бежим!
— Но как? Ведь двери затянуты сетями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44