И поскольку он вначале не отнекивался, его самого во многих комиссиях выбрали докладчиком перед городским управлением. Так ему с завидной многосторонностью случалось знакомиться с самыми разными вещами.
Находились маниакальные любители собраний, профессиональные заседатели в комиссиях, страстные говоруны, чью речевую мельницу тем труднее было остановить, чем меньше она молола зерен. Демократию понимали так, что во всех комиссиях все политические партии должны непременно быть представлены пропорционально, отчего большинство комиссий были многолюдны. Для тех, кто на большой арене городского совета еще не смел подымать голос, здесь было подходящее поле для ближнего боя.
Все эти важные выступления по поводу сущих пустяков казались Хурту порой бегством от жизни, которой боялись взглянуть в глаза. Дорогое время растрачивалось совершенно впустую. Десятки дел ожидали его, нужно было торопиться, чтобы хоть вечером иметь возможность заняться своей главной работой. Ничто не помогало, приходилось выслушивать тягучие рассуждения тех, кому доставляло садистское удовольствие мучить других своим бормотанием. Это нервировало даже спокойного Хурта. Он попытался читать на собраниях, пытался разговаривать с соседями, чтобы утихомирить свое нетерпение, он курил так много, что это было похоже на выкуривание остальных. Иногда ему просто хотелось кричать оттого, что каждый оратор, которому уже нечего было сказать, начинал свое выступление словами: «Как уже отметил предыдущий оратор».
Нетерпение Хурта нам особенно понятно, когда мы вспомним, что всю свою жизнь он подсознательно действовал по принципу — с наименьшей затратой сил достигать наибольших результатов. Уже в школьные годы, когда ему приходилось зарабатывать уроками, у него сделалось привычкой одним ударом убивать двух зайцев. Хоть это невежливо и негигиенично, но во время завтрака, обеда и ужина он читал газеты; перекрестки он пересекал по диагонали; по лестницам подымался, перешагивая через две ступени; пиджак и жилет надевал сразу. Он чувствовал всегда, что время с его задачами дожидается его, что надо всегда спешить куда-то, что ни одной минуты нельзя прожить бесполезно, ни одной крохи времени нельзя просыпать. И эту свою привычку он возвел в принцип, потому что человек, по его мнению, создан не для безделья, а для того, чтобы преобразовывать лицо мира, сделать его лучше. Любое бессодержательное собрание,
любой бесплодно проведенный день вызывали в нем чувство, будто он отстает, опаздывает, и даже по ночам ему часто снились уходящие поезда, которые он догоняет.
А теперь его должностью стало изо дня в день заседать с людьми, у которых было так много времени.
Не прошло и месяца, как Йоэль почувствовал, что связан по рукам и ногам. Нужно было жить по расписанию, в котором изо дня в день, из часа в час были записаны все его обязанности. Мелкая будничная работа все больше и больше оттесняла его мечты о больших, ответственных задачах. Он был счастлив, когда удавалось урвать хоть несколько часов на переработку своего проекта. Правда, эта переработка уже не доставляла того удовольствия, которое было связано с былым разгулом творческой фантазии, но в изнуряющей пустыне мелочных дел и это все же являлось неким оазисом.
Однако здесь речь шла уже не о математической задаче, решаемой в тиши кабинета, — каждый шаг был связан с живым человеком, будь то знаток, дилетант или просто умник. После некоторых указаний городской управы проекты ратуши прежде всего попадали в строительную комиссию. И здесь приходилось выслушивать столько разных мнений, сколько находилось желающих взять слово.
— Какой смысл обременять жителей города этакой громадной постройкой? — спросил какой-то знаток из числа мелких торговцев с окраины. — За чей счет думают возвести этот дворец? Конечно, за счет нашего брата, мелкого люда. Перед кем мы важничаем? Давайте лучше обойдемся как-нибудь.
— Как это вообще возможно, — сказал кто-то другой, — что проекты, получившие первую и вторую премии, не используются, а за основу берется отвергнутый проект?
Член комиссии, строительный мастер, углубился в детали: все эти большие окна не держат тепла, и вообще все здание нужно построить в более современном стиле, простое, с плоской крышей. Поделился он своими премудрыми советами и в отношении лестниц, подвалов, фундамента. Потом пустился превозносить диатомит как новейший материал в нашей стране, пригодный как для потолков и заполнения каркаса, так и в качестве изоляционных плит для стен, крыши и т. д.
Нашлись и такие, которые считали, что нужно разведать «наверху», что там думают о плоских и островерхих крышах, потому что без субсидии ратушу не построить, а если не потрафить на их вкус, то кто знает... Но подобное рассуждение встретило отпор от представителей Национального фронта, которые уже в ближайшее время обещали покончить со всей царящей в стране коррупцией и которые вообще иронически относились к проекту в целом, — по их мнению, он вообще останется только на бумаге, споры после этого на час-полтора переходили на политику.
— Я вообще не сторонник подобных построек в нынешнее беспокойное время, — произнес наконец один из членов комиссии, который все свои рассуждения неизменно сводил к вопросу о войне. — При современной военной технике нецелесообразно сосредоточивать городские учреждения в одном месте. Потому что такая громадина явилась бы отличной мишенью для вражеского самолета. Подумали ли вы о том, что одной бомбы хватит, чтобы разнести всю эту махину? И тогда вы что предпримете, а? Нет, в наше время нужна большая маскировка, нужна разбросанность зданий и их небольшой размер.
— Здание должно быть, по крайней мере, пятиэтажным, — решил кто-то. — С лифтами и вообще вполне современное.
— Побольше колонн и всяких финтифлюшек снаружи, — посоветовал другой.
Картина не изменилась и тогда, когда отделы и конторы городской управы высказали свое мнение. По крайней мере, в одном' все были согласны: каждый отдел считал, что именно он должен помещаться на нижнем этаже. Таким образом, ратуше следовало быть одноэтажной. Но один из городских, советников энергично настаивал на трехэтажной или даже четырехэтажной постройке, — это, по его мнению, не только придало бы зданию более внушительный вид, но и спасло бы от многих стычек и неприятностей с владельцами участков, от которых и так следует ожидать упорного сопротивления.
— Вы думаете, что все в порядке? — в свою очередь, изрек городской голова, внимательно изучая проекты. — Но мне кажется, что вы упустили самое важное. А именно часы. Вы их запроектировали только на фасаде. Это не годится. Представьте себе, что гражданин, идущий из старого города, пожелает сверить свои часы, так неужели он должен совершить путешествие к фасаду здания? Ведь ваша башня четырехгранная, так приспособьте ее для четырех часов. В наше демократическое время все части света должны быть равноправными!
Вначале Хурт вступал в споры почти с каждым, чтобы отстоять свою точку зрения, но потом он увидел, что все это напрасная трата сил. Сама пестрота и многочисленность предложений говорили в его пользу. «В вопросах вкуса надо диктовать свою волю, — подумал он про себя, — и это тем легче, чем большая мешанина царит в этой области».
Просто жутко было видеть, как его ратушу, то сплющивали, делая ее плоской, то вытягивали на несколько этажей, как суживали окна, а башни превращали то в круглые, то в квадратные. Хурту приходилось словно пробиваться сквозь ветры и бури, но, в конце концов, снова наступало равновесие. Все мелочные придирки и советы не смогли внести в проект сколько-нибудь существенных изменений. Он, правда, учел ряд практических замечаний и пожеланий в тех случаях, когда его подводил собственный глаз или ему не хватало опыта, но общий стиль и склад здания оставались прежними. Эта устойчивость художественного облика здания под градом разнообразных мнений наполняла его душу радостью и тайной гордостью. Это помогло ему сохранить выдержку даже в том водовороте мелочей, которые заполняли все его время.
В один из дней почта доставила Хурту маленький конвертик с визитной карточкой. Хельмут Тарас с супругой приглашали его завтра на чашку кофе.
«Что это значит? Они едва знакомы со мной, зачем же они приглашают меня? Видимо, созывают большое общество, как это теперь принято. Это, наверно, только слухи, что они сердиты на меня. Все же я не пойду».
Но на следующее утро раздался звонок, и Хурта попросили непременно прийти, потому что Тарас надеется быть ему полезным.
Чем Тарас может быть полезен Хурту? Хорошенькое у них представление о нем!
Все же Йоэль сдался и пошел просто из любопытства.
— Я, кажется, пришел первым, — сказал он, снимая пальто и шляпу.
— Мы никого больше и не ждем, — ответила госпожа Тарас и с таким любезным видом пригласила его в комнаты, будто явился долгожданный гость или будто у нее было что-то на уме.
Не менее любезен был и господин Тарас, сейчас же раскрывший серебряный ящичек с сигаретами. Может, господину Хурту угодно выкурить заграничную сигару?
Гость оглянулся, что доставило удовольствие госпоже Тарас, так как она была уверена в своем безукоризненном вкусе. Она знала, что гостиная обставлена достаточно дорогой мебелью. Большой персидский ковер покрывал половину пола. Бидермейеровская мебель сверкала лаком. Рядом со столом, на трехножной подставке, стояла медная ваза, наполненная пестрыми осенними цветами. На стенах висели картины, скупленные в антикварных магазинах. Особенно гордилась хозяйка двумя пейзажами голландской школы, потому что даже у Раудкатсов не было ничего подобного. Большая люстра с висюльками придавала комнате праздничность.
Госпожа Тарас ждала комплиментов, а Хурт ждал объяснения загадки — зачем его пригласили? Обоим пришлось ждать долго.
— После заграницы здешняя жизнь кажется вам, наверно, слишком мелкой и ограниченной? — спросила госпожа /Тарас.
— О нет, у меня столько дела, что и подумать об этом некогда.
— Вы, наверно, усиленно готовитесь к постройке новой ратуши?
— И это тоже.
— Неужто вы верите, что из этого что-нибудь выйдет? — с улыбкой спросил господин Тарас.
— А почему бы нет?
— Да я просто так подумал. Дескать, городские дела, как всегда, затягиваются. У вас там сотня комиссий, у каждой свое мнение, не правда ли?— Конечно. С этим приходится считаться. Это ведь не частный заказ.
— А у вас много частных заказов?
— На это у меня не остается времени.
— Но вы от них не отказываетесь?
Хурту приходилось быть осторожным, потому что уже слышались нарекания, будто он наряду с городскими делами набирает себе слишком много частных заказов.
.Позднее за кофе разговор сделался уже более откровенным.
— Видите ли, — сказал Тарас, — я о вас слышал только хорошее, два в конце концов не так уж много у нас архитекторов... Если у вас найдется время и вам не запрещено брать частную работу, мы с вами еще потолкуем на эту тему. .
— Пока что у меня таких ограничений нет.
— Тем лучше. Говоря между нами, у нас тут имеется группа денежных людей, которые не прочь взяться за постройку приличного торгового дома, так сказать, большого, образцового торгового помещения, каких в нашем городе еще нет.
— А где вы думаете построить. это здание?— спросил Хурт после того, как Тарас уже познакомил его со своими планами.
— Тут же, на своем участке. Я слышал, что будущую ратушу также хотят построить здесь рядом, потому-то я и обратился к вам. Я подумал, что вы отлично могли бы руководить постройкой обоих зданий и, если на то пошло, выдержать их в едином стиле. Надеюсь, вы ничего не имеете против?
«Вот лиса, — подумал Хурт. — Дурачка из себя разыгрывает, будто не знает, где хотят строить ратушу. Или его участок больше, чем я думал?»
— И еще одно, — продолжал Тарас, — но уж это решительно только между нами. Я ставлю условием, чтобы постройка торгового дома была закончена раньше, чем будет заложен фундамент ратуши. Потому что я, черт побери, хочу показать, как быстро можно делать дела!
Таким образом, из предложения Тараса вытекало, что Хурт должен был конкурировать со своим собственным проектом и продемонстрировать перед всеми, как могущественный частный капитал побивает коллективное начинание.
— Значит, ваш участок довольно большой? — спросил Хурт.
— Как так?
— Ну, если там должно разместиться одно крыло ратуши да, кроме того, еще ваш торговый дом...
Лицо Тараса выразило крайнее недоумение, как будто он слышит об этом впервые.
— Что вы говорите? Крыло ратуши на моем участке? Слышишь, Марта, они задумали построить что-то на моем участке! Но боже милосердный, никто у меня ничего не спрашивал! Или нас попросту выставят отсюда? Придут и раз- два-три снесут дома? Что это значит? Я не понимаю, как можно за моей спиной принимать такие решения? Это же неслыханно! Вы, наверно, ошибаетесь.
— Нет, я это знаю, — спокойно ответил Хурт.
— Да, но как это возможно? Я спокойно живу тут уже долгие годы, аккуратно плачу налоги, и никто не считает нужным сообщить мне, что у меня из-под ног вырывают почву. Скажите на милость, где же нам жить, под открытым небом, что ли? Или вы там, в городской управе, сжалитесь и устроите нас в вашу богадельню? А в придачу, быть может, станете кормить даровым супом?
— Я не знаю, — развел руками Хурт, — наверно, город купит у вас участок по справедливой цене.
— По справедливой цене? Что это значит? Какая цена справедливая?
— Ну, уж насчет этого вы сами договоритесь с городом.
— И не подумаю! Я выстрою здесь свой торговый дом, и я хочу посмотреть...
Тарас встал из-за стола и с нескрываемым раздражением принялся шагать взад-вперед.
Супруга его все время молча прислушивалась к разговору, но, поскольку муж ее умолк, не зная, как продолжать свою игру в разгоряченность, она завладела нитью разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44