Клевета на журналиста — прием проверенный, не раз показанный в кино, простой и всем доступный. Тем более Додонову.
Кретов решил, что надо предупредить Белова. Но спешить с этим делом не стал, надеясь, что Белов все же навестит его.
Белов пришел под вечер. Кретов сидел на скамейке возле времянки, держа на коленях бесхвостого Васюсика — обрубок его хвоста был тщательно забинтован Кудашихой,— чесал Васюсика за ухом, говорил ему, ослабевшему и тихому, всякие назидательные слова о том, что нельзя шастать по соседским погребам и кухням, что лучше сидеть дома и довольствоваться тем, что дает Кудашиха. Васюсик безропотно слушал, хотя то и дело поглядывал на тополь, в листьях которого копошились и шумели воробьиные выводки. И едва Кретов перестал его почесывать — потому что к калитке подошел незнакомый человек в посверкивающих на солнце очках,— Васюсик соскочил с колен Кретова и направился к тополю, вихляя отощавшим задом.
— Вы Кретов? — спросил незнакомец.
— Я Кретов. А вы Белов? — в свою очередь спросил Кретов.
— Белов. Можно войти?
— Входите.
Белов был басовит, коренаст, но вопреки ожиданиям Кретова вовсе не блондин — тут, очевидно, фамилия Белов ввела Кретова в заблуждение,— а смуглый брюнет, правда, уже с проседью.
— Так где твое жилье, старина? — сразу же перейдя на ты, спросил Белов.— Почему Махов не хотел меня отпускать к тебе?
— А вот,— ответил Кретов, указывая на времянку.— Нормальное жилье. Для анахорета, конечно,
— Можно войти?
— Конечно.
Они вошли во времянку. Белов повертел головой, оглядывая ее, сказал, улыбнувшись:
— Ты прав: нормальное жилье. Для анахорета, конечно. Они оба засмеялись.
— Присядешь? — спросил Кретов.
— Разумеется.
Поговорили о будущем романе Кретова — Кретов главным образом отвечал на вопросы Белова,— о житейских делах и планах.
— Много неоправданного риска,— сказал Белов.— Но в случае удачи — новая жизнь. Не такая уж плохая вещь — новая жизнь, а? Необходимо ли мое вмешательство?
— Нет,— ответил Кретов.
Белов внимательно посмотрел на него поверх очков, поверх блестящей металлической оправы, переспросил:
— Ты сказал нет?
— Я сказал нет,— повторил Кретов.— Усвоил?
— Усвоил,— ответил Белов.— Но если вздумаешь вернуться на прежнюю стезю, как говорится, звякни мне: я дам тебе совет, куда податься. Все в нашей власти.
— Спасибо, старина,— поблагодарил его Кретов.— Твой телефон я помню, иначе ты не был бы здесь. Кстати, что здесь? — спросил он Белова.
— Хороший материал. Спасибо тебе. Додонов — страшный уходящий тип нашего брата-журналиста. Передергивание фактов, амбиции, неправильно понятая кадровая политика. Все, что мне надо. Обком и райком разделяют эту точку зрения, признают свою промашку. Ночью сделаю материал, утром передам в газету. Есть еще вопросы? — Белов дружески толкнул Кретова в плечо, признался: — А ты мне нравишься, старина. Таким я тебя и представлял. Рад, что вижу тебя.
— Я тоже рад,— сказал Кретов.— Но ты спросил, есть ли у меня еще вопросы. Есть. Мне стало известно, что Додонов замышляет против тебя гнусное письмецо в редакцию...
— Чепуха,— улыбнулся Белов.— Во-первых, старина, я вне всяких подозрений. Это самое главное. Проверен в самых рискованных переделках. Таково мое положение в редакции. Поэтому письмецо Додонова сразу же окажется в корзине. Во-вторых, он не успеет со своим письмецом: я
передам материал завтра же, а еще через день он появится в газете.
— А если телеграмма?
— Не рискнет, потому что дорого — это первое, а второе, как тебе известно, анонимных телеграмм практически не бывает, всегда легко установить автора, найти его. И, значит, привлечь к уголовной ответственности за клевету. Теперь у нас есть хороший закон против клеветников и он уже действует. Короче: твои опасения напрасны, старина. Удовлетворен?
— Вполне. А что ты скажешь о Махове? — спросил Кретов.
— Прочтешь в газете,— ответил Белов.— Но вот что ты не прочтешь: он тебе не друг.
— Почему?
— Он очень мучается тем, что я приехал по твоей просьбе, что выручил его из беды в конечном итоге ты. Не какие-то там высокие товарищи с положением, а ты. Ведь он тебя в упор не видит. Опасайся его.
— Ты преувеличиваешь.
— Нет. На такие вещи у меня давно глаз наметан. Хозяин он, конечно, хороший, еще поработает, сделает много полезного. Но тебя он возненавидит. Ты для него, как тот нищий, который подал милостыню королю. Поэтому прими мой совет: уезжай отсюда.
Они расстались через несколько минут.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
До приезда Федора Кислова Кретов успел сделать три важных дела: отправил законченную рукопись романа в издательство, устроил в больницу несчастного Заплюйсвечкипа и написал письмо Верочке. И жил теперь в ожидании: ждал Федю, ответ из издательства и письмо от Верочки.
Первым появился Федя. Он приехал в конце июля, веселый, бородатый, с гитарой и с рюкзаком за спиной, из которого извлек портативную пишущую машинку, несколько пачек бумаги и головку сыра.
— Буду питаться им,— сказал он про сыр,— до первой зарплаты, потому что в кармане ни копейки.
Уже на следующий день Кретов свел его с бригадиром виноградарей Сергеем Гоголевым, который обещал дать Феде работу. Сергей Гоголев занимался в политкружке Кретова, был хорошо знаком ему, и поэтому Кретов, занявшись
поиском работы для Феди, сразу же обратился к нему, к Гоголеву.
— Дам ему для начала белую работу,— пообещал Гоголев.— Будет красить белой краской контейнеры для перевозки винограда. А как начнется уборка винограда, поставлю сторожем. Согласится?
Федя согласился. И сразу же приступил к работе. Гоголев понаблюдал какое-то время за тем, как Федя красит контейнеры, и сказал:
— Ничего, на хлеб заработаешь. Годится.
Так Федя стал рабочим человеком, что дало ему повод для шутливых насмешек над интеллигентом Кретовым. Кре-тов же принялся за другую работу: сел за рассказы, чтобы, как он сказал Феде, наводнить ими все знакомые редакции газет и журналов. Кроме того, он занялся поисками нового жилья и вскоре нашел его с помощью комендантши Анны Валентиновны. Она познакомила его с владельцем дома Толей Балабановым, который после смерти жены перебрался к матери, а свой дом решил сдать жильцам. Толя Балабанов был человеком неопределенного возраста, бледным и тощим, со слабым голосом. Анна Валентиновна сказала Кретову о Толе Балабанове, когда они шли к нему:
— Такой несчастный, сто операций перенес, а тут еще жену похоронил, умерла от столбняка, поранилась на обрезке виноградника, пустяковая царапина, к врачу не обратилась, все так и вышло. Бездетный. А дом у него хороший. Продаст, наверное, со временем, потому что уже не женится: кто ж пойдет замуж за такого больного.
Толя Балабанов сидел в беседке, ел черные сливы.
— Вот тебе новый жилец,— сказала Толе про Кретова Анна Валентиновна.— Сдай ему две комнаты, которые пустуют.
— Одному? — чуть слышно спросил Толя.
— С ним еще люди. Сколько? — спросила у Кретова комендантша.
— Двое.
— Значит, всего трое,— подсчитал Толя, не переставая есть.— За две комнаты — тридцать рублей в месяц.
— Согласитесь? — испуганно посмотрела Анна Валентиновна на Кретова: по ее предположениям, Толя Балабанов должен был затребовать не больше двадцати рублей.
— Соглашусь,— ответил Кретов и спросил, когда можно будет вселиться.
— А хоть сейчас,— ответил Толя Балабанов.— Я вечером вас проведаю.
Федя и Кретов оказались не единственными жильцами в доме. До них, заняв одну комнату, в доме Толи Балабанова поселился с молодой женой матрос Миша. Бывший, конечно, матрос, а теперь — слесарь совхозных ремонтных мастерских, бравый малый, который после работы наряжался в свой флотский костюм и курил трубку, сидя во дворе в ожидании своей жены Люси. Красавицу Люсю он привез из дальних мест, устроил на работу в городе, поскольку ничего подходящего в совхозе для нее не нашел — в совхозной конторе все места были заняты, а на физическую работу, как выра-жался Миша, он такую красивую женщину растратить не может.
— Значит, так,— заявил он Феде и Кретову в первый же день, когда увидел их в доме Толи Балабанова.— Если кто из вас станет приставать к моей жене — убью. Если намеки какие-то будете делать — тоже убью. Или соблазнять разговорами. Это я вам железно говорю. Так что ходите стороной. Иначе — убью.
— А чем убьешь? — спросил Федя.— Ружья-то у тебя нет.
— Топором убью,— ответил Миша.
— Хорошо,— сказал Федя.— Будем ходить стороной. Будем? — подмигнул он Кретову.
— Будем.
Миша сразу яге подобрел, стал угощать Федю табаком. Но при этом несколько раз напомнил:
— Уговор дороже денег, парни. Вы ж понимаете? Уговор — это закон.
Комнаты, в которых поселились Федя и Кретов, были смежными. Федя занял первую комнату, Кретов — вторую. Обосновали такое расселение тем, что Феде надо рано вставать на работу, а интеллигенту Кретову — не надо, и потому пусть он себе дрыхнет сколько хочет, а бедный Федя встанет чуть свет и уйдет, ничем не побеспокоив интеллигента. Толя Балабанов перебрался к матери, оставив в своем доме мебель. Поэтому в комнате Кретова и в комнате Феди были не только столы и стулья, но и кровати — словом, все необходимое для цивилизованной жизни. Федя уступил Кретову вторую комнату еще и по другой причине: Кретов рассказал ему о Верочке, о том, что ждет не только письмо от нее, но и ее самое.
— Наивная мечта, конечно,— признался он,— но все-таки...
— Нормальная мечта, — возразил ему Федя.— Мы еще ничего ребята, уверяю тебя. Хочешь, для доказательства отобью у Мишки Люсю. Она симпатяга, правда?
— Запрещаю даже шутить на эту тему,— сказал Кретов.
— А сердцу не прикажешь.
— Не зли меня,— попросил Кретов.— Знаю, что валяешь дурака, а все же злюсь. Не трогай Люсю.
— Ладно,— пообещал Федя,— не трону. А все же она симпатичная и не тому досталась. У Мишки еще будет трагедия. Он — простачок: убью, убью... Этим ее не убережешь. Ее надо оградить чем-то другим: роскошью, талантом, геройством. А что Мишка? Мишка обыкновенный слесарь, не гений, не герой, даже теперь не мореплаватель. А за Люсей скоро начнется охота. Не в ту глушь он ее увез. Запомни мои слова.
В первый раз Люся зашла к ним на песню. Федор пел под гитару одну из своих многочисленных песен. Кретов лежал на диване и смотрел в потолок, думал о Верочке. Вдруг дверь приоткрылась и в нее просунулась милая Лю-сина головка.
— А я думала, что у вас телевизор или радиоприемник,— сказала без тени смущения,— а вы, оказывается, сами поете.
— Сами поем,— сказал Федор.— Но ты уйди.
— Нельзя?
— Нельзя. Потому что явится Миша и убьет всех нас топором.
Люся зашлась в смехе.
— Что ты смеешься? Ты что смеешься? — попробовал унять ее Федор.— Тебе смешно, а мы подставляй головы под топор?
— Под какой топор? Под какой топор? — продолжала весело смеяться Люся.— Под Мишкин топор?!.
— Все равно уходи,— сказал Федя.— Мы дали твоему Мишке слово, что будем обходить тебя стороной, иначе нам — смерть.— Он, конечно, издевался над Мишкой, он выпытывал Люсю, так ли уж она боится своего мужа, так ли уж он грозен и хочет ли она, Люся, чтобы он, Федор Кислов, обходил ее стороной.
— А Мишки моего пет,— ответила все так же весело Люся, садясь против Феди на стул.— Мне же одной скучно!
— Но когда вернется Мишка и ты расскажешь ему, как честная и верная жена, что была у нас,— продолжал играть Федя,— он сразу же помчится за топором. Зачем ты подвергаешь нас такой опасности? Уходи, уходи, уходи!
— А вот и не уйду,— сказала Люся и, закинув ногу на ногу, уперлась кулачками в бедра.— Она поняла, что Федя играет с ней, и тоже стала играть.— Хочу, чтоб вы пели! — потребовала она— И чтоб про любовь! — она тряхнула голо-
вой, бровки ее взметнулись, и по упругим распущенным волосам прокатилась белая волна. Ох, без грешных мыслей на нее нельзя было смотреть... Поэтому Кретов встал с дивана и ушел в свою комнату, а Федя запел песенку, не очень целомудренную и с некоторыми намеками, за которые Мишка грозился убить...
Федор сидел за столом и ел колбасу.
— Через три дня меня переводят в сторожа,— похвастался Федя.— Начнется настоящая творческая жизнь. Построю хороший шалаш, буду в нем жить и творить.
— Ас ворами кто будет бороться? — спросил Кретов.
— С какими ворами?
— Раз есть виноград, должны быть и воры.
— Потрясающая логика! — изумился Федя.
— Проси, чтобы тебе дали ружье,— посоветовал ему Кретов.— Виноград — это вещь серьезная, это вино. Алкаши, которых теперь здорово прижали, обязательно кинутся воровать. Словом, проси ружье.
Пока в комнате горел свет, окно не открывали: на свет по ночам летели комары, ночные мотыльки, а следом за ними наползали паучки-охотники. Поэтому открывали окно, лишь погасив свет. Так Кретов поступил и на этот раз: выключив свет, он распахнул обе половинки окна и лег. Пахнущий фиалками и болеарским дроком ночной воздух потек в комнату, навевая сладкую дрему.
— Юг — это юг! — сказал Федя, блаженно вздыхая.— Такие божественные ароматы!
— Да,— согласился Кретов. И в это мгновение что-то большое и темное влетело в окно. Сначала оно упало Кретону на грудь, поскольку он лежал у самого окна, затем оказалось у него на лице, содрало с него кожу и плюхнулось на пол. Кретов вскрикнул от испуга и боли. Федя вскочил и включил свет.
На полу, прижав виновато уши, сидел бесхвостый Ва-сюсик.
— Не трогай его,— сказал Феде Кретов.— Это мой старый знакомый. Но что он сделал с моим лицом?
На лице оказалось несколько глубоких царапин. Пришлось срочно промывать их одеколоном и смазывать зеленкой. Этим занимался Федя. Кретов же с тоской поглядывал в зеркало.
Васюсику дали колбасы. Голодный Васюсик проглатывал ее кусками, не пережевывая, и влюбленно поглядывал на Кретова, которого он так долго искал...
Утром Кретов проснулся оттого, что кто-то стоял за окном и кашлял. Это был участковый Попов. Увидев, что Кретов проснулся, он поманил его пальцем и, когда Кретов еще сонный, с распухшим и перемазанным зеленкой лицом, приблизился к нему, сказал шепотом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50