1.4 Институциональное удушение революционной энергии рабочего класса
Рабочему движению «социалистических» стран, вооружённому государствоцентристскими идеями, не удалось ни на шаг приблизиться к разрешению главного противоречия капитализма. Более того, ложная, основанная на концепции национализации капитала, перспектива коммунистических преобразований, намеченная «советскими» идеологами, до конца 80-х годов 20 века сдерживала «интернациональный характер капиталистического режима». Всё это время контрреволюционный псевдосоциалистический режим был не только инструментом укрепления капиталистического строя, но и главным инструментом удушения революционной энергии рабочих всего мира. «Ленинизм сковал разум многих более или менее честных революционеров, которые с его помощью надеялись добиться успеха. Считая себя «авангардом» и обладателями «сознания» (в то время как они владели всего лишь ложными теориями), они судорожно боролись за слияние двух метафизических монстров - «лишённого теории» «стихийного рабочего движения» и нематериального «социалистического сознания»».
Контрреволюционное удушение революционной энергии рабочего класса было начато почти сразу же после прихода к власти большевиков, которые надругавшись над общиной как полноправным субъектом управления, цинично назвали свою власть «советской».
Справедливости ради следует отметить, что на заре своего полновластия большевики демонстрировали свою исключительную лояльность идее о том, что именно община должна стать «краеугольным камнем» социалистических преобразований. Учитывая специфику крестьянской России, они формировали своё политическое кредо с опорой на хозяйственную общину как на основную социальную ячейку, способную к устойчиво-прогрессивному саморазвитию. Этому способствовали и некоторые идеи марксизма, выбранного большевиками в качестве теоретического инструментария, указывавшие на то, что община при определённых обстоятельствах может стать главным элементом возрождения русского общества и «элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя». К. Маркс в своих письмах революционно настроенным русским социалистам делал упор на том, что революция в России нужна только для того, чтобы русская община смогла обеспечить своё естественное развитие, освободившись от чуждого ей бюрократического начала.
Вот как, на взгляд Маркса, в середине XIX века выглядели требующие революционных преобразований условия, созданные русской общине царским государственно-бюрократическим аппаратом: «С самого, так называемого, освобождения крестьян русская община поставлена была государством в ненормальные экономические условия, и с тех пор оно не переставало угнетать её с помощью сосредоточенных в его руках общественных сил. Обессиленная его фискальными вымогательствами, оказавшаяся беспомощной, она стала объектом эксплуатации со стороны торговца, помещика, ростовщика. Это угнетение извне обострило уже происходившую внутри общины борьбу интересов и ускорило развитие в ней элементов разложения. Но и это ещё не всё. За счёт крестьянских общин государство выпестовало те наросты западной капиталистической системы, которые, нисколько не развивая производственных возможностей общинного хозяйства, особенно способствуют более лёгкому и быстрому расхищению его плодов непроизводительными посредниками…И в то время как обескровливают и терзают общину, … литературные лакеи «новых столпов общества» иронически указывают на нанесённые ей раны, как на симптомы её естественной и неоспоримой дряхлости, и уверяют, что она умирает естественной смертью, и что сократить её агонию было бы добрым делом».
Политическое кредо большевиков позволило им легитимировать свои притязания на государственную власть в стране, где «после революции 1917г. сельская община объединяла более 90% крестьян». Для осуществления своих притязаний надо было лишь заверить массы в том, что сразу после захвата власти большевиками состоится её полная, повсеместная и незамедлительная передача в руки Советов.
Советская власть была мечтой народа об истинно русской демократии, апробированной на протяжении столетий в низах, на уровне сельских общин и «работных» артелей, и большевики, надо отдать им должное, основывали все свои заверения на совершенно искренней вере в эту мечту. Об этом говорят и первые декреты советской власти: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема. Вся земля… отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней. … Все недра земли: руда, нефть, уголь, соль и т.д., а также леса и воды, имеющие общегосударственное значение, переходят в исключительное пользование государства. Все мелкие озера, леса и пр. переходят в пользование общин при условии заведования ими местными органами самоуправления».
Однако советская власть вскоре приняла очертания, далёкие от народного идеала. Советские теоретики под влиянием государственной идеологии «не обратились к сельской общине как к социальной общности, являвшейся гарантом воспроизводства мелкого крестьянского хозяйства. Их внимание целиком было поглощено вертикальной интеграцией, обеспечивавшей включение мелкого крестьянского хозяйства в индустриальную экономику». «С позиций огосударствленной системы колхозная кооперация, наряду с прочими негосударственными экономическими формами, всегда оставалась "незрелой", "непоследовательной" и т. п.».
Народный идеал, таким образом, не совпал с реальностью, которая была навязана самодовлеющим государством. Советская власть, при которой общины должны были стать полноправными субъектами управления общенародным хозяйством, подверглась тотальному государственно-бюрократическому уничтожению. Уже на 1-ом Всероссийском съезде профсоюзов (7-14 января 1918 года) было решено превратить все выборные органы рабочих и служащих, объединённые системой фабрично-заводских комитетов, в низовые структуры огосударствляемых профсоюзов. Вслед за этим, спустя всего несколько дней (22-28 января 1918 года), 6-я городская конференция ФЗК Петрограда выступила с инициативой роспуска ЦС ФЗК. Тогда же, сначала в Петросовете, а потом и по всей стране, стал запрещаться отзыв рабочими своих делегатов. В короткое время «пролетарским» государством были раздавлены все ростки рабочего самоуправления, пробившиеся во время русской революции 1905-1907гг.
Массовое недовольство в среде рабочих и крестьян, вызванное действиями новых распорядителей общественным (в масштабе нации) капиталом, жестоко подавлялось с помощью органов внесудебной расправы и карательных войск. Волна восстаний и мятежей против контрреволюционных действий большевистских лидеров, стремящихся установить монополию на политическую власть в России, была окончательно остановлена 18 марта 1921 года, как раз в годовщину провозглашения Парижской Коммуны. В этот день, по решению Десятого съезда РКП(б), был наконец захвачен залитый кровью Кронштадт, отчаянно выступивший против большевистской партийно-государственной монополии, которая за три революционных года успела уничтожить свободно избранные советы трудящихся и предать идеалы мировой социалистической революции.
На том же Десятом съезде РКП(б), для того, чтобы сбить накал недовольства большевистскими методами руководства, было объявлено о начале Новой экономической политики. Период НЭПа был использован как короткая передышка для того, чтобы партийно-государственная номенклатура «советского» государства могла со свежими силами приступить к установлению такого режима, при котором никто бы более не посмел отстаивать идею о том, что Советы должны иметь право распоряжаться всем общественным капиталом в интернациональных интересах всего общества. Австрийский мыслитель В. Райх не без оснований оценивал большевистские преобразования как прямой путь не к коммунизму, а к фашизму:
«На промышленных предприятиях первоначальная тройственная дирекция и демократические консультанты по экономическим и производственным вопросам были заменены на авторитарное «ответственное» руководство; первые попытки ввести в школах систему самоуправления (план Дальтона) потерпели неудачу - в системе образования были вновь приняты старые авторитарные правила; в армии первоначальная демократическая офицерская система была заменена на неподвижную иерархию званий. Таким образом к 1935 году (году принятия «самой демократичной в мире» конституции) в области человеческих отношений на фоне разочарования и своего рода «житейской мудрости» распространились подозрительность, цинизм, приспособленчество и слепое повиновение любым властям, что уже никак не сочеталось со стремлением к серьёзным социальным целям».
После того, как основные принципы советского управления (принцип ступенчатости выборов через трудовые коллективы, сменяемости делегатов и т.д.) окончательно утратили свою действенность, задача «уничтожения непроизводительной и вредоносной работы государственных паразитов» стала для государственно организованного пролетариата непосильной. Зато руководству СССР в ходе такой «непроизводительной и вредоносной работы» удалось на несколько десятилетий удержать «с неудержимой силой прорывающееся наружу противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением», не дав главному капиталистическому противоречию разрешиться мировой социалистической революцией. Революционная энергия трудящихся всего мира была скована политизированным и выхолощенным марксизмом. Целью коммунистических преобразований выставлялся отныне не надлежащий контроль над распорядителями акционерного капитала со стороны работников-акционеров и прочих возможных «ссудодателей», а перевод крупных предприятий (не только акционерных (частно-групповых), но и унаследованных (частно-индивидуальных)) в монопольное ведение государственных чиновников, имеющих возможность легального применения насилия.
С точки зрения перспектив разрешения основного противоречия капитализма «социалистическая» экономика не имела существенных отличий от экономики буржуазной. Псевдосоциалистическая экономическая система развивалась в том же направлении, которого придерживался в странах Запада акционерный капитал, образующий в процессе своего укрупнения и монополизации новые социальные структуры технократического и бюрократического типа. По словам Ж. Барро, «ленинизм, вырванный из своего первоначального контекста, выступил всего лишь средством подчинения масс, идеологией, узаконивающей бюрократию и сохраняющей капитализм: его осуществление было исторически необходимым для развития новых социальных структур, которые, в свою очередь, исторически необходимы для развития капитала. Когда капитализм распространился на всю планету и установил над ней своё господство, условия для революции созрели. Дни ленинистской идеологии были сочтены».
Активная пропаганда «ленинистской» модели общественных преобразований была полезна в той своей части, которая оказывала дисциплинирующее воздействие на развитие индивидуализированного капитализма старого, классического образца, удерживая «капиталистический дух» индивидуальных предпринимателей в жёстких дисциплинарных рамках государства. Однако пользы от такой дисциплины было тем меньше, чем больше буржуазное государство отрывалось от живых семейно-общественных связей, и чем больше оно ориентировалось на обслуживание гигантских индустриальных комплексов, которые функционировали в режиме «бюрократистической» централизации, подпитываясь монополизированным акционерным капиталом.
Ленинистская идеология становилась всё более бесполезной и бессмысленной в условиях «бюрократистической» централизации, производной от «огромной величины хозяйственных тел, делающей невозможным непосредственно личное наблюдение». «Советские» пропагандисты старались не замечать, что и без их активного участия «капиталистический дух» обречён на то, чтобы в скором времени иссякнуть под давлением «картелей, во главе которых стоят не предприниматели, а чиновники», и что бороться надо как раз против этого опасного давления. В этой связи они ничего не предпринимали против «вступившей в действие силы, которая вызывает к жизни чрезмерную, прямо расточительную массу крупных предприятий в форме акционерных обществ». Коммунистическая партия и советские профсоюзы защищали работника от и так слабого «капиталиста», и никоим образом не защищали его от растущей армии государственных чиновников и «промышленных королей», безответственно распоряжающихся капиталом общества.
До определённого времени, - писал задолго до развала СССР влиятельный американский экономист Д. Гэлбрейт, размышляя о разнице между социалистами и капиталистами, - было принято не принимать в расчёт того, что «капиталисты, эти извечные враги социалистов, также оказываются отстранёнными от власти. Большинство социалистов продолжало рассуждать по старинке, не считаясь с реальностью. Они не видели либо не хотели признать, что капиталисты точно так же отстранены от власти. Капитализм, мол, остаётся капитализмом. Но нарастала озабоченность по поводу того, как мало изменений приносит национализация отрасли. … Независимо от того, идёт ли речь о государственной или о частной собственности, техноструктура обладает сходными полномочиями и использует одинаковые групповые методы для принятия решений. Не удивительно поэтому, что она во многом схожа».
Сила, отстранившая от власти «социалистов» вместе с «капиталистами», сосредоточившаяся в «экономических формах очиновниченного хозяйства» (Г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38