– Но вы вернулись в дом, – сказал Джонсон.
– Я бросила пистолет Винсента в пруд. А потом – да, конечно, я вернулась. Наверное, чтобы удостовериться, что этот ублюдок мертв. А какая разница зачем? Когда я туда пришла, я вытащила свой пистолет, на случай если он все еще дышал. Когда я нагнулась, чтобы проверить это, пистолет случайно выстрелил и прострелил ковер, и полиция оказалась тут как тут.
В этот момент Китти засмеялась.
– Но это того стоило, – сказала она. – Мне уделяли больше внимания, чем даже когда я была женой Винсента. И вообще, разве это было не забавно?
Полицейские надели на Китти наручники и вывели ее из квартиры. Не успели они спуститься с лестницы, как зазвонил сотовый детектива Джонсона.
– Джонсон, – сказал он. И потом: – Да. Понятно. Господи! Ладно, мы скоро будем. – Почему-то он повернулся и посмотрел на Дану и Бриджет, замялся, потом двинулся к своему напарнику. – Пусть ее уведут, – сказал он другим полицейским. – У нас дело поважнее.
– Поважнее? В Нью-Фоллсе? – Бриджет засмеялась. – Mon dieu, что же еще?
Детектив помолчал, закрыл глаза, перевел дыхание. Потом вышел и спустился с лестницы.
– Эй! – крикнула Бриджет через пролет. – Вы забыли поблагодарить нас за содействие!
Детектив помахал рукой.
– Я приду и поговорю с вами обеими позже, – отозвался он; эти слова предвещали что-то недоброе – впрочем, жизнь порой такова.
Дана улыбнулась и сказала:
– Идем, королева красоты. Я хочу отвести тебя в «Шоколадный пирог» на обед. Теперь, когда убийцу Винсента поймали и все вернулось на круги своя – насколько это возможно, – мне надо столько тебе рассказать.
Эпилог
Место было отличное, как раз то, что надо для салона-парикмахерской, в центре Нью-Фоллса, прямо на главной улице, где она могла следить за всем и вся. Тут была даже отличная квартира на втором этаже, где она сможет вырастить своего ребенка – девочку, как выяснилось.
С тех пор как убили Винсента, прошло три месяца. Иоланда думала о том, сможет ли она когда-нибудь перестать скучать по нему.
Это был, конечно, его ребенок; Китти, похоже, действительно верила, что ему сделали вазэктомию; Иоланда была уверена, что это не первый раз, когда Винсент врал Китти. Он однажды рассказал ей, как она его доводила своими мелочными придирками. В конце концов, Пол Тобин не захотел браться за дело Китти, потому что и дела-то никакого и не было – она сама во всем созналась. «Открыла хавало», – сказал Тобин, а потом исчез, наверное, опасаясь, как бы другие не пришли по его душу, чтобы арестовать за то, каким способом он пытался нажиться на злодеяниях Винсента.
– Вы согласны? – спросил агент по недвижимости, который стоял рядом с ней.
– Да, – сказала Иоланда, – цена меня устраивает. Это именно то, что я хотела. – Она решила остаться в городе. Винсент хотел бы этого для нее и для их дочери.
Теперь, когда Марвин и Элиз отдали ее долю с двух миллионов, с деньгами стало проще; теперь, когда Китти больше не «рассматривали» как наследницу. Они сказали, что у них осталось достаточно, чтобы обеспечить заботу за бабушкой в северной части штата.
Конечно, даже имея миллион, Иоланда все равно лишилась наследства в Нью-Фоллсе, продав дом, заплатив налоги и вернув деньги от шантажа:
двести тысяч долларов Лорен Халлидей, которая работала в магазине по продаже «вьетнамок» в Нантакете, встречалась с ловцом раковин и плакировала купить коттедж, чтобы Дори, Джеффри, маленький Лайам – и ее приемные дети, если они того пожелают, – могли приезжать к ней в любое время;
двести тысяч Бриджет Хэйнз, у которой выпали волосы, а теперь снова отросли, которая сказала, что потратит деньги на кое-что приятное, кроме экстравагантных обедов, что, может быть, она сделает что-нибудь полезное миру, потому что, mon dieu, уж мир-то сумеет ими воспользоваться;
и двести тысяч дочери Кэролайн, Хлое, гонявшейся за каждым центом, который могла получить теперь, когда ее мать была убита, а отец, как и Китти, отправился в тюрьму до конца своих дней. Активы семьи Мичемов были заморожены, как и активы Хлои, обивавшей пороги адвокатов, деловых партнеров и бог знает кого еще. Хлоя продала бриллиант – подарок Ли Сато – и стала вести уединенную жизнь где-то в Южном Хэдли, штат Массачусетс, где она когда-то посещала колледж и, наверное, ощущала себя в безопасности.
Дана Фултон никаких денег не получила, потому что Винсент ее не шантажировал, но город бурлил, когда ее давно потерянный отец переехал в их дом. Говорили, что за похороны и могильную плиту для Кэролайн заплатили Дана и Стивен, хотя на похоронах, да и на могиле почти никого не было. Если Дане или кому-то еще и было известно, кто приносил желтые тюльпаны каждую неделю на ее могилу, то никто не говорил и не судачил об этом, по крайней мере во всеуслышание.
Иоланда, конечно, знала. Как знала она и о том, что причинила этому городу не так уж много неприятностей и что женщины этого города будут иногда заходить в ее салон, рассказывать ей всякие истории и со временем забудут обо всем, что произошло.
Смешно, думала Иоланда, видя перед собой новую перспективу, но если оставить в стороне все украшения, дома, машины, одежду и дурацкие подтяжки лица, то женщины в Нью-Фоллсе ничем не отличаются от тех, что живут в Бронксе.
«Mais oui», – сказала бы Бриджет.
Размышления автора, дополнения и еще кое-что…
– Это вы та самая подруга Эйлин по колледжу, да? – спросила бойкая женщина.
Я кивнула.
– Писательница, – сказала другая.
Я снова кивнула.
Мисс Дерзость продолжала наступление:
– Ого! У меня есть для вас такая история!
Я надеялась, что она именно так и скажет.
Не вдаваясь в детали, скажу только, что она поведала мне, как однажды в магазине, в который ходят все местные, одна женщина благовоспитанно подняла бровь и посмотрела на нее, а потом повернулась к подруге и кичливо произнесла:
– Я знала ее, когда она была замужем.
Видимо, в этом городе женщина имела право на жизнь, только если была одной из «жен», и прекращала свое существование, социальное и вообще какое бы то ни было, если муж от нее уходил.
Таков Степфорд двадцать первого века.
Этот абсурд глубоко запал в мое подсознание.
Через несколько дней мне прислала письмо старая подруга, редактор одного из известных издательских домов. В нем она жаловалась, что отпуск на носу, а у нее нет мужчины, какого-нибудь красавца с выбритыми руками, с которым можно таскаться по вечеринкам. Она интересовалась, не получится ли у нее подцепить кого-нибудь, если сделать подтяжку.
– Не нужен тебе мужчина, – ответила я. – Кому они вообще нужны? – И я выложила целый перечень непрошеных советов, включая и рассказ одной библиотекарши о том, как ей делали такие операции, и еще несколько – от замужних женщин с вечеринки Эйлин и историю мисс Дерзость.
Редакторша ответила:
– Умора. Прошу тебя, пообещай, что ты напишешь об этом книгу.
Хм-м…
Я не стала говорить ей, что это вряд ли случится, что я работаю над чудесным романом, в котором нет ни слова о бурном веселье или о женщинах, с которыми несправедливо поступили богатые, самонадеянные муженьки.
Той ночью я открыла глаза в два пятнадцать, потому что меня внезапно разбудило предложение – словно ко мне в спальню пробрался Дрема и высыпал на голову подлежащее и сказуемое, а сверху присыпал запятыми.
Я зажмурила глаза, желая вернуться в царство грез и прогоняя это предложение прочь. И вообще – если оно такое замечательное, я ведь вспомню его утром, правда?
Но это вряд ли. Такое бывало не раз, и я знаю, чем все заканчивается.
Ладно, включаю свет и записываю слова в блокнот, который лежит у меня рядом с кроватью. Потом выключаю свет и снова закрываю глаза. Все, сейчас наступит сон.
С минуты на минуту.
Надо только посчитать овец.
Или дышать по всем правилам йоги.
Или… не важно.
Я снова щелкаю выключателем, свет загорается, я беру свой блокнот, вылезаю из постели и шлепаю к себе в кабинет.
Включаю компьютер, вздыхаю, сажусь и медленно, с чувством начинаю печатать:
«Все началось с подтяжки лица…»

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27