Прованс все-таки был ее домом, а не его. Она бы провела первую часть каникул Эйми прямо там, уговорила бы ее пройтись по старым друзьям, заглянуть к мадам Буто с рынка, мадемуазель Дюполь, чьи с Бриджет матери были лучшими подругами, и мсье Люку Лабрекю, который теперь занимался продажей лошадей. Она старалась не произносить его имени слишком часто, но, словно любовница, Бриджет иногда просто не могла удержаться, чтобы не повторить его, ощутить его вкус у себя на языке.
Люк.
Интересно, Лорен ощущала то же самое с Винсентом?
– У меня есть свежие рубашки? – спросил Рэндалл.
– Oui, – тихо ответила Бриджет, – сегодня их привезли из прачечной. – К счастью, у них были раздельные гардеробные, так что Рэндалл не узнает, что она уже собрала свой чемодан. Ее занимала мысль о том, когда он заметит, что его паспорт пропал. Она постарается до того момента ничем себя не выдать.
– Эйми будет удивлена, – сказал Рэндалл, – что приеду я, а не ты. – Его взгляд переместился с Бриджет ко входу в холл. – С другой стороны, – произнес он, и его голова снова сжалась, а на губах показалась улыбка, – похоже, что наша юная леди, как говорится, нас обошла.
Ошеломленно-нахмуренный взгляд Бриджет последовал за взглядом ее мужа, затем остановился на их дочери или на ком-то, кто был похож на их дочь и кто стоял сейчас посреди столовой, вместо того чтобы быть в Провансе.
Эйми?
Все в Бриджет застыло: ее восприятие, взмах ресниц, биение сердца. У нее буквально – фигурально и анатомически – отвисла челюсть.
Эйми?
Рэндалл поднялся, подошел к девочке и обнял ее с большим чувством.
– Привет, подружка! – воскликнул он. – Сама доехала?
Это правда? Она действительно здесь, а не там? Но нет! У Бриджет был другой план!
– Другу маман, лошаднику, понадобилось отправиться в Нью-Йорк.
– Мсье Лабрекю? – спросил Рэндалл прежде, чем Бриджет могла сообразить, что сказала Эйми, прежде чем она смогла осознать тот факт, что имя Люка произнесено Рэндаллом, а не ею.
– У него деловая поездка совпала с моими каникулами, – сказала дочь. – Он предложил сэкономить деньги маман на поездку. Проводить меня и сюда, и обратно, в общем.
– Ого. Отлично. – Слова все еще исходили от Рэндалла, потому что Бриджет лишилась дара речи.
– Его жена тоже приехала. Их дочь ходит в мою школу.
Его жена. Их дочь. Слова, которые Бриджет ненавидела.
– А билет?..
– Дотти все тайно организовала. Сказала – чтобы был сюрприз.
– Ха! – Рэндалл крякнул, обнимая Эйми и поворачиваясь к Бриджет так, словно девочка – это выставочный образец, а он – его счастливый обладатель. – Значит, Дотти от нас это утаила? Спорю, она даже и не собиралась заказывать мне билет.
– Ну да, – с улыбкой произнесла Эйми.
– Ну, дай-ка я посмотрю на тебя, девочка моя, – сказал Рэндалл. – Это тебе идет.
Можно подумать, что четырнадцатилетней девочке с волосами цвета воронова крыла и небесно-голубыми глазами, кожей оттенка средиземноморского песка и сложением нежным, словно сливки с камаргской фермы, может что-то не идти.
– Ты, должно быть, проголодалась, – продолжил Рэндалл. Он взял ее рюкзак и поставил его на полу в холле, а затем повел ее к столу. – Сегодня свиное филе. Твое любимое.
Эйми села и посмотрела на мать.
– Маман, – сказала она, – ты не поздороваешься со мной?
Наверное, с тех пор как Эйми появилась на пороге, не прошло и минуты, а казалось, что минула вечность, как в одной из этих классических замедленных сцен первоклассных черных детективов. Бриджет поднялась, потому что знала, что должна подняться.
– Ma petite cherie, – произнесла она, приближаясь к дочери медленными, гулкими шагами, и поцеловала ее сначала в правую, а потом в левую щеку. – Прости меня, просто ты появилась так неожиданно, вот и все.
Petite cherie засмеялась, Рэндалл сказал, что принесет ей тарелку, а Бриджет вернулась на свое место.
Она положила свою салфетку назад на колени, хотя ей было и наплевать, клала ли она ее туда до этого, сделала большой глоток вина из бокала.
– А я и не знала, что у мистера Лабрекю есть дела в Нью-Йорке. – Она и сама удивилась тому, как спокойно, как непринужденно звучал ее голос.
– Это что-то связанное с лошадьми, – сказала Эйми.
– Ах, mais oui, – ответила Бриджет. – И они привезли тебя сюда? Мистер Лабрекю и его жена?
– Нет. Он вызвал мне лимузин. Я сказала, что сама доеду.
– Жаль, что они не приехали с тобой, – огорчился Рэндалл, принося приборы. – Мы могли бы пригласить их остаться на обед.
Если бы Бриджет пила не из знаменитого «Уотерфорд Лисмора», то вполне могла бы сломать ножку бокала – так сильно она ее сжимала.
Глава 14
«Жранч».
За все восемнадцать лет, которые Лорен была замужем за Бобом, воскресенье всегда означало собрание клана Халлидей: семеро детей плюс (к этому моменту) несколько их супругов и шестеро, по последним подсчетам, внуков плюс еще один, который ожидался на днях, первенец Дори. Теперь больно вспоминать, что, когда Дори выходила замуж, Лорен спала с Винсентом, ну конечно, не в тот же самый момент и даже не в тот же самый день, но Лорен отчетливо помнила, что, когда она наблюдала, как Дори медленно идет по боковому приделу церкви, ее мысли были целиком поглощены раздумьями о любовнике.
Каково было бы выйти за Винсента замуж, заниматься сексом каждую ночь, каждый день, постоянно?
Эта мысль все еще вызывала волнительное возбуждение, даже сейчас, когда он был мертв. Она думала о том, как долго память о Винсенте сохранится в ее голове и внутри ее и окажется ли галдеж детей Боба достаточно громким, чтобы заглушить боль от этой утраты.
– Может быть, сказать Флоренс, чтобы она приготовила больше яиц бенедикт? – Этот вопрос задала Дори, которая засунула голову в зимний сад, где стояла Лорен, предаваясь дневным мечтаниям в темноте, вдалеке от выводка, который оставался в столовой в ожидании еды.
– Нет, – ответила Лорен. – Хватит на один день, тебе не кажется? – Конечно, она имела в виду, что хватит уже и визитов, и яиц бенедикт.
Дори села на белый плетеный стул и погладила свой очень круглый живот.
– Пожалуй, – согласилась она. – Здесь хотя бы тихо. – Из всех детей Боба Лорен ближе всех была Дори. Они обе носили четвертый размер, были голубоглазыми блондинками с разницей в возрасте всего в восемь лет. Как и Лорен, Дори всегда зачесывала волосы назад в скромный хвостик. Иногда их принимали за сестер.
– Никогда не привыкну в этой суматохе, – сказала Лорен. – Не потому, что я их не люблю… просто, ну, ты понимаешь.
Дори кивнула:
– Нас слишком много, вот в чем проблема.
Лорен отвергла эту истину. Как и воспоминания о Винсенте, некоторые мысли лучше оставить при себе.
– Ну, скажи мне, милая, как ты себя чувствуешь?
– Так, словно я уже слишком стара, чтобы рожать.
– Ерунда. – Хотя Лорен и не знала, каково это. – И потом, – сказала она, приложив все усилия, чтобы ее голос звучал задорно, – уже немножко поздновато, тебе не кажется?
Дори посмотрела на нее, замешкалась на секунду, а затем разразилась потоком гормональных слез.
– Я ненавижу свою жизнь! – всхлипывала она. – Я ненавижу все в ней, особенно Джеффри! – Джеффри – это ее муж.
– О! – сказала Лорен, подходя к своей падчерице, приседая перед ней и беря ее маленькие руки в свои. – О Боже!
– Да, «о Боже!», вот именно. Что мне делать, Лорен? Я не хочу этого ребенка… Я хочу развестись! – И именно в этот момент у Дори отошли воды, просочились через плетеную лозу и потекли на пол.
Лорен вскрикнула и пообещала Дори, что они обязательно поговорят о Джеффри и о том, что ей делать, но сейчас Дори нужно сосредоточиться на дыхании.
Она подумала, можно ли использовать медитативную технику Ламаза для того, чтобы избавить собственный разум от мыслей о Винсенте.
Дори завыла.
Лорен поднялась, стряхнула с себя свое уныние, перешагнула через лужицу и кинулась из зимнего сада, решив, что воскресные «жранчи» и правда стали слишком травмирующими и она должна сказать Бобу, что отныне будет спать в другой комнате.
Бриджет потеряла веру в Бога много лет назад, в тот день, когда похоронила своего маленького Алана. Но она думала, что ей стоит попробовать и снова обрести ее, ведь теперь у нее рак. Кроме того, ей не повредит, если она произнесет молитву или две, чтобы она могла увидеть Люка до того, как он вернется в Прованс.
Если бы она только знала, где он остановился.
Бриджет хотела спросить у Эйми вчера вечером, но Рэндалл монополизировал девочку, выспрашивая у нее о друзьях и занятиях, а потом показывая комнату, напичканную электроникой, которую он обновил с тех пор, как она уехала назад в школу после Рождества. Он поставил фильм – последний фильм с Беном Эффлеком, – и они просидели перед большим экраном до тех пор, пока Эйми не уснула, устав от долгого перелета.
Бриджет приняла снотворное и отправилась прямо в постель.
За завтраком Рэндалл объявил, что намеревается пойти на мессу в 12.15, самую многолюдную. Когда они втроем шли по длинному тротуару к огромной каменной церкви, солнце скрыло широкую улыбку Рэндалла и образовало сияние вокруг дорогой его сердцу Эйми.
Потом один из его закадычных друзей отвел его в сторону, и Бриджет улучила момент.
– Эйми, – прошептала она, скалясь прохожим, которые привыкли видеть в церкви Рэндалла, но не ее. – Я думала о словах твоего отца насчет того, что было бы неплохо пригласить мсье и мадам Лабрекю на обед. Они оставили тебе номер телефона, по которому с ними можно связаться?
– А, – ответила Эйми, – это не они, маман, это только мсье. Его жена уехала в Хьюстон, у нее там родственники.
Только мсье? Только Люк? Бриджет хотелось закричать: «Слава тебе, Иисус!» – но она сдержалась, из уважения ко времени и месту. Вместо этого она сказала:
– Ну что ж. У тебя есть телефон?
– Эйми, дорогая, – неожиданно сказал Рэндалл, вернувшись к ним, и обнял девочку за талию. – Ты должна поздороваться с мистером Макнотоном. Он не видел тебя с твоего первого причастия.
Мистер Макнотон был старше самой Земли и, наверное, не помнил, кто такой Рэндалл, не говоря уже об Эйми. Бриджет сжала зубы.
– И моя дорогая жена, – сказал Рэндалл, и Бриджет вышла вперед и промурлыкала: «Bonjour». Затем она взяла Эйми за локоть и увела ее в сторону.
– Ты говорила, – вернулась она к разговору, – о мсье Лабрекю.
– А. Ну так нет, у меня нет его телефона.
Бриджет тосковала по тем дням, когда в церковь надо было надевать шляпу и короткую вуаль, чтобы можно было скрыть освободившиеся эмоции.
– У кого чего нет? – спросил Рэндалл, совершив пробежку, чтобы догнать их, когда они поднимались по ступеням церкви Святой Бернадетт.
– Мсье Лабрекю, – сказала Эйми. – Он не оставил мне своего номера, чтобы маман могла ему позвонить.
Бриджет захотелось глотнуть этого солнечного воздуха. Она не осмелилась поднять глаза на своего мужа из страха, что он увидит, как надежда на измену танцует в ее глазах.
– Мне понравилась твоя идея. Пригласить их на обед. – Рэндалл никоим образом не мог заподозрить, что мадам отбыла в Хьюстон.
– Ага, – ответил Рэндалл. – Ну да.
Они вошли в притвор, который был темным и тихим и внушал Бриджет еще большее чувство вины, чем она считала, что заслуживает. По крайней мере священник, которому она приплачивала, был теперь в другой епархии.
– Но это не важно, – быстро прошептала Эйми. – Я дала ему номер нашего телефона, и он сказал, что позвонит.
Органная музыка и запах ладана встречали их. Бриджет сжала свою сумочку.
Он сказал, что позвонит.
Бриджет хотела спросить, когда Люк позвонит, но решила умерить свой интерес ради мужа и чувства вины.
Посмотрев на часы перед тем как преклонить колена, Бриджет произнесла короткую молитву, чтобы Люк не позвонил до полпервого, когда они вернутся домой, самое большее – до двух.
Кэролайн облокотилась на антикварный письменный стол в своей маленькой кухонной столовой, хотя был уже полдень. Она смотрела на огромный банкетный стол в центре комнаты с листом фанеры размером метр на два, который лежал на его крышке. Это была модель архитектурного плана «Хадсон-вэлли-сентер», где должно было состояться празднество, ее разработал больничный административно-хозяйственный отдел, именно так, как их проинструктировала Кэролайн: основной лист был покрыт полубархатом и отмасштабирован, а миниатюрные столики расставлены в стратегическом порядке. Вокруг каждого столика было вырублено десять отверстий, куда Кэролайн могла вставить маленькие именные карточки. Эту идею она позаимствовала из Виндзорского замка, где организация развлечений превратилась в точную науку.
Она посмотрела на карточки с именами Хлои и Ли. Мысль о том, чтобы усадить их за желанный стол вместе с Мичемами, Халлидеями, Фултонами и Хэйнзами, растаяла утром: они сказали, что сегодня не придут, сегодня, в воскресенье, в тот день, когда они обычно, исторически, постоянно приходили в клуб, они ходили в клуб с тех самых пор, как Хлоя родилась. Когда дочь была школьницей, Кэролайн и Джек ходили вдвоем. Колледж «Маунт-Холак» (а до него – «Нортфилд-Маунт-Хермон») – это причина. А мелочный жених – нет.
– Мы сегодня не придем, – сказала Хлоя. – Ли неважно себя чувствует.
Неважно, как же. Ему не нравится Кэролайн, теперь это очевидно. Неужели он не догадывается, сколько трудов Кэролайн положила, чтобы воспитать из дочери подходящую жену для него?
Плохо, что Хлоя рано ушла с весеннего раута, потому что «у Ли другие планы», и что она не осталась на послеобеденное «обсуждение», как это называла Кэролайн. Это ведь традиция, не так ли? Мать и дочь забирались на диваны и обсуждали, кто пришел и в чем пришел и что кто кому сказал и о ком. Зачем еще она завела ребенка?
Но традиция в этом году нарушилась, потому что у «Ли другие планы». Он что, задумал свои планы прямо в ночь перед праздником? Ей стало интересно, до чего все дойдет, когда они с Хлоей поженятся, когда будут жить вместе постоянно, а не только когда он в городе и хочет, чтобы жена была в его спальне, являясь по первому вызову.
– Что, если мы заедем в «Адирондакс»? – спросил Джек, ее муж, входя в маленькую кухонную столовую с нахмуренным видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27