Он побежал вверх, чтобы наказать себя, а также потому, что ему хотелось причинить себе боль. Семья – прежде всего, семья всегда будет прежде всего, без семьи вообще ничего нет. Боуны, может, и выбалтывают свои тайны, но Камероны – никогда.Красиво звучит, всегда красиво звучало, но ему тошно было даже думать сейчас об этом. И почему его угораздило родиться Камероном, повторял он про себя, а потом вслух, с каждым мучительным шагом вверх по пустоши: «Почему я? Почему именно я?» – понимая, что, наверно, отринул от себя единственную в своей жизни любовь, чтобы сохранить любовь другую. Слишком это тяжело дли молодого парня, подумал Эндрью. 10 Гиллону казалось, что он просидел в бадье несколько часов. Он мылся и споласкивался, намыливал волосы, потом промывал их уксусом, чтобы они блестели и чтобы на них не осталось щелочи. «Если люди хотят, чтобы я выглядел калекой, – подумал Гиллон, – иначе все надо делать». Им следовало снести его вниз на ставне и положить у порога, а они вместо этого снаряжают его, точно горного стрелка на парад.– Сколько еще времени? – вдруг крикнул он. 'Конечно же, прошло несколько 'часов.– Три часа до срока, – 'Крикнула Мэгги.До срока. Слова палача. От этой фразы мороз прошел у него по коже.Он стал вытираться и заметил, что руки у него опять Дрожат.– Хорошо бы придумали такую пилюлю, которую бы проглотил – и нервы успокоились, – сказал Гиллон.– Есть такое средство, но только не пилюля, – сказал мистер Селкёрк. – Его наливают из бутылки.Мэгги тотчас вышла из залы в кухню, хотя Гиллон стоял голый посреди комнаты.– Да что это с вами, черт побери?! – прикрикнула она на Генри Селкёрка. – Вы хотите, чтобы ваш друг для храбрости приложился к бутылке, а потом чтоб от него виски несло? А ты – одевайся. Стоишь тут весь синий и трясешься, как куст на пустоши.Мэгги взяла с буфета виски и ушла с бутылкой в залу. На пороге появился Роб-Рой, и ток воздуха, ворвавшийся с ним в комнату, отнюдь не помог Гиллону унять дрожь. Он никак не мот с этим справиться.– Нашел, – сказал Роб, показывая длинные носки-гольфы. Это были добротные серые шерстяные носки в еле заметную клетку, прочерченную 'Красной ниткой, с маленькими кисточками наверху. – И смотри-ка! Видишь? – воскликнул он, передавая отцу носки. – Тут есть штрипки для твоего охотничьего ножа. – Он был возбужден: явно тоже выпил.– Никакого ножа я с собой в замок не возьму, – заявил Гиллон, и в доме снова воцарилась тишина.– Да что это с вами? – спросил Роб. – Точно в доме покойник.Гиллон начал одеваться – сосредоточенно, как одевался бы человек, зная, что делает это в последний раз.– Пора бы тебе и выйти на улицу. Весь поселок тебя ждет. На улицах настоящий праздник. Энди Бегг хочет послать в Кауденбит за волынщиком, чтобы ты шел к лорду под волынку.Гиллона снова затрясло, во он сделал над собой усилие и продолжал одеваться. Он надел чистое вязаное белье. Если там очень жарко, он вспотеет, но ничего «не поделаешь. Юбочку без подштанников не носят – это твердо знают все в Шотландии. Малейшее движение стоило Гиллону огромных усилий.– О, господи, да что это они вообразили?! – вздохнул Гиллон. – Это же не карнавал.– Второй День освобождения углекопов, – объявил Роб. – Простой человек вступает в мир, который доселе был затерт для него на замок. Простой трудяга – угольный крот – заставил могущественного лорда Файфа принять его. Вы только представьте себе: сам всесильный…– Не стану я этого делать! – вдруг выкрикнул Гиллон.– Не буду! Не пойду туда в таком виде.Он уже шагнул в юбочку, застегнул ее на крючок и тотчас преобразился. Одно движение 'руки, звяканье металла о металл, щелчок закрывшегося крючка – и Гиллон из их жалкого мира перенесся в свой мир, чуждый им.Всем стало как-то неловко. Он стоял в центре маленькой темной комнаты, выделяясь ярким пятном на фоне серых, покрытых копотью стен, – тропическая птица, задержавшаяся среди воробьев на задворках рабочего района.Складки юбочки разбегались при малейшем движении, шерсть мягко колыхалась, словно под дуновением ветра на пустоши, яркие цвета клетки, где было много синего и зеленого с красными и желтыми прожилками, вспыхивали от движения, резали глаза в этом мире, который знал лишь серое и черное. Заправленная в юбочку гофрированная рубашка с оборочками, матово-белая – такого цвета бывает лишь хорошее полотно – подчеркивала веселые цвета клетки.– Ну, пап, – сказала Эмили, – какой ты красивый!– Ага, это правда. Ты выглядишь как настоящий шотландец, – сказал Сэм. Все поняли, что он имел в виду. Сейчас, в этой юбочке, Гиллон предстал перед ними как олицетворение мечты о том, какими им хотелось бы себя видеть. И Гиллон это чувствовал. Он знал, что ни у кого из окружающих нет такой стройности и стати, такого тонко очерченного лица, а потому и костюм ни на ком из них так ладно не сидел бы. Гиллон же, казалось, сошел со старинной картины.– Джемми хочет посмотреть на тебя, пап, – сказала Сара.– Нет. Он не хочет меня видеть, потому что я не иду в Брамби-Холл.– Ну, пожалуйста, пап. Ему очень хочется.Бедняга Джем! Ну ладно, сутулый коротышка Джем. Он покажет ему юбочку, а потом снимет ее навсегда.– В таком случае дайте-ка мне сюда гольфы – филибег без них не надевают, – сказал Гиллон, и все почувствовали, что сопротивление его начинает слабеть. Он вошел в залу, где на родительской кровати лежал Джем.Джемми кивнул, потом улыбнулся. Он попытался сесть, но не смог и вместо этого поманил к себе Сэма.– Что он говорит? – спросил Гиллон.– Он. говорит, что, если ты не пойдешь в Брамби-Холл и не будешь вести себя бравым молодцом, каким ты выглядишь, он встанет и дохнет тебе в лицо.Все рассмеялись – впервые по-настоящему рассмеялись, и атмосфера в доме сразу изменилась. Всем хотелось что-то сказать, всем хотелось, чтобы их шотландец выглядел еще более безукоризненно.– Я бы выпил хорошего виски…– Нет, ты этого не сделаешь, – сказала Мэгги.– А я все же выпью.Гиллон шагнул мимо жены – это был уже не Джон Томсон – и достал бутылку.– Все, кто хочет выпить со мной, 'пусть пьют, – сказал Гиллон и налил себе в кружку на два пальца виски. – За Джема – чтобы он скорей поправился!– За Джема!– За нашего папу, чтобы язык у него там не заплетался.– За нашего папу!– За нашу мать, которая заставила нас проделать такой путь, – сказал Гиллон.– За нашу мамку!– За лорда Файфа! – сказал Гиллон.– За лорда Файфа! – выкрикнули все.Гиллон вдруг повернулся и неуклюже швырнул кружку в очаг, где она и разлетелась на куски.– Зачем ты это сделал? – спросила Мэгги.– Сам не знаю, но так мне захотелось. * * * Все после этого стало по-другому. Пришли стекольщики, чтобы выровнять свинцовые рамы и заменить разбитое стекло. Они отодрали доски, и дом залило светом, точно свет был знаменем, ниспосланным Гиллону. Он увидел, что на улице стоят люди и ждут его.– Я хотел бы познакомить вас с нашим дядей – сэром Лористоном Камероном, – сказал Сэм.– Мое почтение, сэр, самое нижайшее, – сказал стекольщик и снял было шапку, но тут признал Гиллона. – Да это же Камерон, черт подери. До чего ж хорош – аж глаза слепит.Гольфы преобразили длинные, слишком жилистые от работы ноги Гиллона, так же как юбочка преобразила его самого. Под натянутыми новыми шерстяными носками ноги его, чересчур длинные и костлявые, выглядели мускулистыми и крепкими, словно ноги охотника на оленей, – словом… выглядели как надо. Он надел свой твидовый галстук – теперь он уже знал, как его повязывать, – потом натянул твидовый пиджак, отчего его плечи углекопа как бы распрямились и стали более широкими. Туфли были ему хоть и узки, но вытерпеть можно – как ни странно, они прибавили ему целый дюйм росту. Владелец, должно быть, подложил в них подушечки, чтобы казаться выше. Все было в порядке, все срабатывало.– Теперь я знаю, почему ты ездила туда и заарканила его, – сказал Сэм матери. – Раньше я этого не замечал.– Ага, именно за таким я ездила и вот что добыла. Жаль, что некоторые из вас мало от него взяли.– Вечно ты все испортишь, маманя. Может, слишком много мы взяли от тебя, – сказал Роб-Рой.– Ага. Может, и так.
Еще целый час ждать. Как долго. А Гиллон хоть сейчас готов был идти. Он заставил себя сесть и почитать Генри Джорджа, чтобы, так сказать, подготовить мозги к предстоящей встрече, смазать механизм для предстоящего разговора. «Однако бесправию первых лет английского владычества уже давно был положен конец. Сильная рука Англии дала этому обширному населению нечто большее, чем Римский мир: справедливые принципы английских законов через посредство сложной системы кодексов были распространены на них, и были назначены исполнители законов, обязанные следить за тем, чтобы самые обездоленные из этих богом забытых народов могли пользоваться теми же правами, какими пользуются свободные англосаксы…»
Куда ни повернешься, подумал Гиллон, сразу с этим сталкиваешься, а в Питманго никак этого не усвоят. Все люди подчинены закону, все люди, каково бы ни было их положение в жизни, равны перед законом, равны в своих правах. Перед глазами Гиллона снова возникла дверь – высокая дверь Брамби-Холла, и на этот раз у него не захолодело внутри.– А что ты все-таки скажешь мерзавцу? – спросил стекольщик из оконного проема.– Не знаю. Что-нибудь придумаю, когда настанет время, – оказал Гиллон и не сомневался, что так и будет.– Знаю, что придумаешь, – сказал стекольщик. – На это мы все и рассчитываем.Эта проблема не тревожила больше Гиллона.
– У меня снова внутри все горит, – прошептал Джемми. – Скажи Саре, чтобы пришла.Сэм отложил книгу и пошел за сестрой. Пошел молча, потому что не время было сейчас волновать отца. Сара перепробовала все известные ей средства – холодные компрессы и примочки из гамамелиса, но Джемми начал бредить.– Как только папа уйдет, я пойду за доктором, – заявила Cаpa.Оэм разозлился.– Не хочу я, чтобы этот мерзавец дотрагивался до моего брата.– Но я сделала все, что могла, – сказала Сара. – Да, конечно, он тупица, но все-таки, может, что и сделает.– Может!.. Ты думаешь, в Брамби-Холл впустили бы этого мясника, если бы «то из них заболел?Мистер Селкёрк слышал этот разговор.– А почему бы не попробовать лед? Можно обложить его льдом, чтобы снять жар, – посоветовал библиотекарь. – Такое теперь делают.Они посмотрели друг на друга. Попытаться, пожалуй, стоило.– Бели бы у нас только лед был, – наконец сказал Сэм.– Я. могу приготовить лед, – сказала Мэгги. Пока Гиллон читал, она выскользнула в залу посмотреть на сына. Он едва ли узнал ее. – Вот что, – шепнула она Сэму. – Найди Йэна, приведи его с черного хода. Придется пожертвовать одной из наших каменных бутылей, но ничего не поделаешь.Когда Йэн явился на зов, она послала его в Обираловку стащить несколько унций селитры.– Я понимаю, что это прецедент, – сказала Мэгги. Тебе понятно это слово?Йэн кивнул.– Но когда все пройдет, я выколочу из тебя воровство – это тебе тоже понятно? – Йэн кивнул. – Так выколочу, что тебе в жизни не захочется больше воровать. А сейчас отойди и укради.Это больше всего восхищало Сэма. в их матери. Если что-то надо сделать, она знала, что надо, а раз надо, то и делала. Когда Йэн вернулся, вода уже кипела; Мэгги вылила ее в каменную бутыль, оставив достаточно места для образования льда, затем добавила две или три унции селитры.– Теперь ты, – сказала она, обращаясь к Эндрью. – Отнеси это в колодец на пустоши, опусти поглубже, насколько можно, и подержи там часа три. Время от времени вытаскивай ненадолго – для смены температуры – и снова опускай.Все сразу заметили, что он обиделся. Ведь это означало, что он не увидит, как отец пойдет в Брамби-Холл, а ради успеха этого предприятия он уже пожертвовал любовью. Эндрью в жизни еще не чувствовал себя таким обездоленным.– Ты давно не видел брата? – спросила его мать. Эндрью кивнул. – Тогда, думается, тебе следует взглянуть на него.Эндрью на минуту зашел в залу и тут же вышел из дома через черный ход, чтобы никто не видел, как он плакал, шагая к пустоши с каменной бутылью, полной воды.– Слишком уж безжалостно мы поступили с Эндрью, – сказал Оэм.– Ага, безжалостно, но на кого еще можно положиться? Всегда на тех и полагаются, на кого можно положиться. Такова жизнь. Если это выясняется, когда человек еще молод, то всю жизнь он и будет везти воз, охота ему или нет.В «комнату влетел Роб-Рой, и Мэгги с Сэмом рассмеялись, потому что Роб-Рой, сам того не зная, подтвердил слова матери. Вот Роб-Роя не пошлешь на пустошь делать лад.– Пора идти, пап. Мистер Боун говорит, что теперь пора. Гиллон захлопнул книгу и с нарочитым спокойствием поднялся со стула. Подошло время надевать шапочку. Надо причесаться, а потом надеть гленгарри – так, чтобы волосы по бокам не были слишком прилизаны и лежали естественно, а две черные ленточки ниспадали вдоль затылка, и чтобы вмятина на шапочке была где положено, и чтобы сидела шапочка чуть набок, но не слишком залихватски. Когда Гиллон был совсем готов, он зашел в залу, чтобы взглянуть на Джема. Сэм сидел у кровати с раскрытой книгой на коленях, а Джем ми спал, тяжело дыша.– Что ты ему читаешь? – спросил. Гиллон.– «Очистку земель в Нагорной Шотландии».А я думал, ты ему читаешь «В Уолдене».– Ага, я и читал. Но ему надоело. Он говорит, что ему Америка кажется другой. – Сэм поднялся, захлопнул книгу и подошел к окну. – Я читал ему, пап, о тех временах, когда герцог Сазерлендский отправился в горы, чтобы набрать себе полк для сражения в Крымской войне. Люди тогда, папа, были очень голодные, и вот герцог произнес трогательную речь насчет того, ка/к они нужны Короне, а потом разложил пачки новеньких банкнот, расставил блюда с золотом и ждал, что сейчас очередь установится.– Я этого не помню.– Ни один человек не подошел, пап. Ни один, а за несколько лет до этого в течение двух дней набрали полторы тысячи человек. Люди научились говорить «нет», понимаешь.– Давай дальше, – сказал Гиллон. – Он понимал, что Сэм хочет что-то доказать. Теперь, правда, он не так часто и не так легко что-либо доказывал.– Тогда герцог наконец поднялся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67