– Не люди, а какие-то обрубки – черные, кряжистые, они только и годны на то, чтоб рубить уголь. Мне такой не нужен. Черномазые карлики, всю жизнь копошатся в земле, точно черви. Или кроты.– Но это же твои, кровные.– Углекопы – это написано у них на лице. И говорят они, как углекопы. Они же языка своей королевы не знают. Не хочу я такого.– Они говорят на том языке, на каком говорят у них в краю! – прикрикнул на нее отец. – Это все же лучше, чем подражать всяким пришлым, как некоторые.– У них в краю! – Она презрительно фыркнула. – Да их даже в Эдинбурге не понимают. Нет, я такого не хочу. У меня будет муж, которого поймут и в Лондоне.– Ох, и здорово же! – сказал он и захлопнул окно. Теперь ему придется бегом бежать, чтобы не опоздать к спуску последней клети. Он начал собирать свой инструмент, но расстаться с ней на такой ноте ему не хотелось.– Ну, чего мы так распалились? – сказал он. Он уже успокоился. За это она тоже любила его: он не умел подолгу гневаться или таить злобу, всегда старался сгладить размолвку. Вот и сейчас он наверняка обнял бы ее, если бы на ней было что-то надето поверх сорочки. – Ну, чего мы раскричались друг на друга после такого пира, который ты мне устроила? Ты, значит, уезжаешь, ага?– Да.– Ты что же, теперь и «ага» говорить не будешь?– Не буду, если спохвачусь вовремя.Ему надо было идти, потому что за опоздание наказывали: десять минут опоздания стоили целого часа работы, – но он хотел знать.– Мэг! Мэгги!– Да?– Почему ты такая, Мэг, что на тебя нашло?– Сама не знаю. Просто я хочу чего-то лучшего. Разве это плохо?Опять она его обидела. Он гордился своей трудной жизнью, гордился тем, что стал уважаемым человеком в шахтерском поселке, а теперь его единственное дитя смотрело на него сверху вниз и презирало за ту жизнь, которую он вел.– Послушай, папаня, послушай. – Она взяла его шершавую черную руку в свои ладони, чего до сих пор, насколько помнится, ни разу не делала. – Ты рассказывал мне как-то про рыб, которые возвращаются в родные места, и ничто не в силах остановить их, если они туда двинулись, – туда и только туда, потому что там самое подходящее место выращивать мальков?– Это угри, что ли?– Нет, не угри, другая рыба.– Лосойсь?– Ага, лосось. Лосось, папаня.– А для меня – лосойсь. И всегда будет лосойсь. Я все-таки шотландец, а не какой-нибудь там чертов англичанин.– Ну, как хочешь. – Она провела пальцами по волоскам на тыльной стороне его руки – они были жесткие, точно щетка. – Да, вот я такая, папаня. Я как эта рыба. Это сидит во мне, папаня. Я должна ехать, понимаешь?Он поднялся со стула. Ему еще надо было положить в запальницу маленькие черные заряды, которые он накануне набил порохом, и тогда он мог идти.– А что, если я не разрешу тебе?Она пересекла комнату и поцеловала отца прямо в губы – это получилось как-то само собой, неожиданно для обоих.– Ты же знаешь: я все равно поеду.Он вдруг застеснялся и отстранился от нее. К таким проявлениям чувств в Питманго не привыкли.– Что ж, желаю тебе счастья в таком случае. Только не забывай одного, – сказал отец. – Можешь выходить замуж за чужака, пожалуйста, но никогда не отрекайся от своих кровных. В конце концов, это все, что у тебя есть. Смотри. Никогда не забывай этого, Мэгги. Никогда не отрекайся от своих кровных.Он шагнул за дверь, даже не обернувшись, и побежал по улице. Она проводила его взглядом до конца ряда, как называют улицы в Питманго, затем дальше, пока он не свернул на Тропу углекопов, которая вела вниз, прямо к шахте. Теперь поселок из черного уже стал серым.
Она надела жакетку и подошла к зеркальцу, висевшему у окна. Жакетка сидела отлично, и лицо, глянувшее на Мэгги из зеркальца, не разочаровало ее. Она бы, конечно, предпочла, чтобы оно было не такое загорелое и худенькое, но подбородок был твердый, губы красиво обрисованы – нечто весьма необычное в Питманго, – широко посаженные глаза хоть и черные, но с огоньком, а волосы густые и блестящие. Словом, судьба не так уж плохо одарила ее, что правда, то правда. Никто ей этого не говорил, но она сама знала. В зеркальце появилась ее мать – она стояла на пороге и смотрела.– Вот чего я не пойму, так не пойму, – сказала мать, – ну, что ты из себя воображаешь?Что на это ответить? Она не знала. На улице стояло несколько пони, почти ослепших от работы в шахте, – они дожидались мальчика, который поведет их пастись на пустошь.– Видишь ли, – сказала она матери. – На свете есть лошади, которые работают в шахте, и есть скакуны. Так вот я хочу стать скаковой лошадью.Один из Хоуповых детишек играл на улице, пытаясь вылепить бабу из снега, пока он не почернел. Мэгги окликнула мальчика и дала ему полпенни, чтобы он сбегал к мистеру Джаппу и попросил его подъехать за ней на фургоне.– Никак ты не возьмешь в толк, что какая ты есть, такая уж и есть, – сказала ей мать. – Половина у тебя от Драмов, половина от Хоупов. И чего я никак не пойму, зачем это скакуну портить свою родословную с тобой.Неглупая у нее мать. Толстая и неряшливая, но неглупая.– Любая женщина может заарканить любого мужчину, – сказала Мэгги, – если только с умом за это взяться. Посмотри на себя.– Не забудь, что твой дед был рабом и носил железный ошейник. Правда, никто и не даст тебе про это забыть, можешь не сомневаться.Мать с улыбкой смотрела на нее. Мэгги улыбнулась.– Да, такая у нас с тобой кровь. Но кровь моего мужа не будет такой. И кровь моих детей тоже такой не будет.Мэгги укладывала последние вещи в саквояж. Она терпеть не могла этот саквояж – его шершавую поверхность, его вид, его запах. От него пахло угольной пылью и шахтой. Это было единственное слабое звено в ее снаряжении. Если бы она могла распроститься и с ним, тогда она бы полностью все отрезала – все связи с поселком, но ей не хватило для этого фунта, и вот теперь кусочек Питманго будет всегда с ней, куда бы она ни поехала. Она слышала, как мистер Джапп понукал лошадь, подгоняя ее вверх по скользкому склону из Нижнего Питманго. Пора было двигаться в путь.– А что же со школой-то будет? – спросила ее мать. – Кто будет учить детей?– Не знаю.– Значит, ты просто взяла и оставила маленьких детишек без учителя? И слова никому не сказала? И это называется учительница, которая всю душу вкладывает в свое дело!– Послушай, мама, за два года я дала этим детям больше знаний, чем они получили за пять лет до меня. Они уже выучили все, что могли.– И наседала же ты, наверно, на них – как всегда и во всем!– А разве я не обязана была это делать? Все-таки выучились-то они у мисс Драм.– Не удивительно, что они не любили тебя.– Ну что ж, я тоже их не любила. Я учила их только, чтобы добиться, чего хочу, и добилась.Вещи были уже уложены, и она отнесла саквояж к двери.– Завтрак я тебе оставила, – сказала Мэгги. – И оставила хорошего сыра: он как раз тебе по зубам.– Ох, вот это славно.– Прости, что у нас с тобой так получилось и мы поцапались. Счастья мне все-таки, может, пожелаешь?– Угу, – сказала мать, – пожелаю.Но при этом ни мать, ни дочь и шагу не сделали друг другу.– Где ты собираешься добывать себе этого распрекрасного мужа?– Где-нибудь на севере, где-нибудь в горах – там, где юдей на колени не ставили.– Ох, и ерунду же ты говоришь, Мэгги. Все шотландцы на коленях стояли. Спроси твоего папаню. Такая уж у нашей страны судьбина, – сказала мать, но Мэгги лишь покачала головой.– Нет, неправда. Шотландия, может, и потерпела поражение, но чтобы все шотландцы – нет.На улице послышался скрип колесных тормозов и звяканье металла – мистер Джапп был у дверей.– Что ж, прощай, мать. – Но обе так и не сдвинулись с места. – Когда в следующий раз встретимся, я уже буду миссис Так-бишь или Этак-бишь. Миссис Так-бишь с Нагорья.– Надеюсь, разговаривать-то ты с нами будешь.– Разговаривать? Я жить с вами буду.Мистер Джапп не стал утруждать себя и стучаться, а просто, как это принято в шахтерских поселках, распахнул дверь.– Ну, кого везти в Каудекбит – хозяйку или барышню?– Думаю, если посмотришь, сам догадаешься, – сказала Мэгги.Он окинул ее взглядом с головы до ног.– Да уж, прямо скажем, что так. – Он впервые увидел, что перед ним не девочка. Джапп указал на саквояж. – Это, что ли? – Поднял его, отнес в фургон и вернулся. – Я там рыбу везу, но эту сумку она не испортит. Поехали, что ли? Давай твою руку, Мэгги.Она не дала руки.– Я тебе не Мэгги, а мисс Драм.– Чего-о?– Мне сегодня шестнадцать лет исполнилось, я теперь совершеннолетняя.– Чего-о?– Я сама учу детей в школе и сама зарабатываю себе на жизнь, так что будь любезен называть меня мисс Драм.– Угу. Раз ты так хочешь, так и будет.– Да, я так хочу.
Они двинулись верхним путем, так как нижнюю дорогу залило паводком: из Нижнего поселка – через Спортивное поле и Верхний поселок и дальше, из Верхнего поселка – на Горную пустошь. На перевале Мэгги обернулась и посмотрела назад. Поселок казался отсюда маленьким и черным. Именно черным, точно клякса среди вереска и снега, зато там приличную деньгу заколачивают. Но Мэгги была счастлива, что расстается с ним.И сама она и возница молчали. Она ведь обидела его. Как только они миновали перевал и стали спускаться с Горной пустоши, она увидела поезд, стоявший на станции в Кауденбите, – он тяжко пыхтел в утреннем морозном воздухе.– Ну вот, теперь, вашими стараниями, мистер Джапп, я опоздала на поезд.– Ваша задница, мисс Драм, будет сидеть в вагоне этого поезда, когда он отойдет от Кауденбита. И если уж на то пошло, так из-за снега и объезда, на который мы ухлопали столько времени, придется вам раскошелиться на лишний шиллинг.Она посмотрела на него так, как смотрела на учеников, когда они приходили в класс, не приготовив урока, и бормотали что-то маловразумительное у доски.– Значит, если господу богу было угодно послать на землю снег, я должна за этс платить?Обозлившись, Джапп так хлестнул лошадь, что она галопом неслась до самого Кауденбита. На станции любопытство взяло в нем верх над злостью, и он спросил, куда это она отправляется на абердинском поезде.– Искать себе мужа.Он кивнул, будто это было самое естественное дело для шестнадцатилетней девчонки из Питманго.– Ага, понимаю. Что ж, могу одно сказать: мужа ты себе добудешь, это уж точно.– А почему так уж точно?– Ты же всегда добиваешься, чего хочешь, правда?– Разве не все к этому стремятся?Мистер Джапп старательно поворочал мозгами.– Нет, – сказал он под конец, – многие понимают, что надо смириться.– Вот потому-то, мистер Джапп, я и не похожа на многих.Он поднес ей саквояж к поезду и поставил его в уголок – подальше, чтобы во время долгого путешествия на север никто не подумал, будто это ее вещь. Саквояж был единственным, что указывало на ее связь с Питманго. 2 Она понятия не имела, как должен выглядеть тот город, куда она ехала, – была уверена только, что сразу признает его, как увидит. Когда поезд подошел к Стратнейрну, она протерла запотевшее стекло и попросила кондуктора снять сверху ее саквояж.– У вас на билете значится Инвернесс, мисс.– Да, и все-таки, пожалуйста, снимите мой саквояж.– Конечно, мисс, и счастливого вам отдыха. Городок этот просто прелесть.Все получалось, все срабатывало: и костюм из мягкого твида, и маленький бархатный ток, чуть сдвинутый набок на ее высоко заколотых каштановых волосах, – типичная для Нагорья шляпка, заверил ее портной в Данфермлине, какие носят все и будут носить всегда, классическая традиционная шапочка какого-то клана из какой-то части Нагорья, какой именно, Мэгги так и не поняла. Ботинки у нее были новые, чистенькие: в Стратнейрне не было снега.Со станции, находящейся вдали от берега, высоко над морем, виден весь Стратнейрн – самое длинное, как неустанно заверяют вас, поселение или город в Шотландии. Горы тут обрывисто вздымаются ввысь, и потому городок зажат на узкой полоске земли между горами и водами Мори-Фёрта; во всю длину Стратнейрна тянется одна-единственная улица, и все дома либо выходят на нее, либо обращены к ней задами.– Куда вас доставить, мисс?Носильщик подхватил ее саквояж и, не спрашивая, поставил на крышу экипажа, обслуживавшего отели.– В «Нагорный домик», «Приют Фиддиха», «Эштонский ручей», «Королевский гольф», «Королевский флотский», в гостиницу «Гленриддл» или в «Дюны»?Несмотря на перепачканный углем саквояж, возница принял ее за барышню, приехавшую на отдых.– Видите ли, я приехала погостить к тетушке, которая живет… как называется ваша главная улица?– Ловатт.– Вот-вот – на Ловатт-стрит.– У нас тут одна эта улица и есть. А как звать вашу тетушку?– Видите ли, я не помню ее фамилии, так как тетушка вышла замуж, но я узнаю дом, когда его увижу.Она протянула вознице шиллинг, и он, хоть и развозил пассажиров только по отелям, помог ей взобраться по ступенькам, что было для нее внове, ибо она никогда еще не ездила в таком экипаже, и они двинулись по серпантину вниз, в город.Гортанный говор возницы расстроил ее. Такого она не ожидала. Это был даже не акцент, а самый настоящий диалект.– У вас тут все так говорят?Он оглянулся, красный от возмущения.– А что плохого в том, как я говорю?– Плохого ничего нет. Вы говорите даже очень приятно. Как называется ваш язык?Это уже было оскорблением.– Английский! – рявкнул он. – Я говорю на языке английских королей – вот на каком. – И, размахнувшись, он огрел лошадь ударом хлыста.Мэгги видела, как на застекленных террасах гостиниц одна за другой, будто следуя некоему ритуалу, зажигались лампы. Курортный городок – это хорошо, это просто идеальное место для того, что она замышляла, подумала Мэгги, хоть еще и ни разу в таком не была. Уж конечно, что-то от шика и изысканности приезжих, от их манер откладывается и на тех, кто тут работает. Ну, кто в Питманго знает, как вести себя в ресторане? Лорд Файф, да леди Джейн, да мистер Брозкок, управляющий шахтами, да еще несколько человек, что живут на Брамби-Хилле. А больше никто. Никто, кроме них, скорей всего, и в ресторане-то ни разу не был и не сидел за столом, накрытым скатертью. А вот в Стратнейрне наверняка сотни людей, даже будь они бедны, точно полевая мышь, знают, как себя вести в таких случаях. Конечно же, люди, которые услужают богачам, на голову выше тех, кто живет там, где надо добывать себе на пропитание тяжким трудом и терпеть одни лишения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67