А не поправить ли нам здоровье, помянув исполнительного директора биржи? Почему бы и нет? Эта правильная мысль заставляет меня выбраться из авто «пежо».
Осматриваюсь: такое впечатление, что нахожусь на элитной стоянке. Направляюсь к торговому центру. Сотенка, за которую я конкретно пострадал, прячется в потайном кармашке. С трудом выковыриваю её на ходу, а со стороны, наверное, кажется, что достаю пистолет для ограбления.
И поэтому пожилой охранник в пятнистой форме непроизвольно тянет руку к кобуре. Я всем видом спешу показать лояльность, мол, это не грабеж, а обыкновенный мандеж, то бишь размен шило на мыло.
— Упал, — говорю, — в поезде. С верхней полки.
Мое признание приводит секьюрити в добродушное состояние, и через минуту я имею на руках отечественную наличность.
Теперь можно и отдохнуть и душой, и телом. В магазинчике приобретаю пластмассовый стаканчик, четвертинку беленькой и банку с черными маслинами. Молоденькая продавщица-простушка-конопушка из рязанской области смотрит на меня во все глаза и готова то ли все отдать, то ли отдаться плотным, как сливочное масло, телом.
— Мы летчики-испытатели, — понесло меня. — Нештатная ситуация, пощупал физиономию. — Мне ещё повезло, а вот товарищу, — указал на кладбище, — увы!.. Хлюп!.. Хоронят, как героя!
— Иди отсюда, герой! — Из подсобки возникла опытная бой-бабок с кавалерийскими усиками и пышным бюстом, как у Ж/Л. — Знаем мы вас, летчиков-налетчиков!
— Простите, ваше отчество, не «Обхуиновна» ли?
— Ах, ты, стервь подзаборная!..
Я решаю не испытывать судьбу. Быть битым бабой? И вываливаюсь из магазина. Нахожу дощатый ящик, сажусь в пыльных кустиках напротив ворот кладбища, чтобы видеть, как будут выходить к машинам те, кто прикоснулся в вечной жизни.
Эх-ма, хороша жизнь наша! Что ещё нужно для полного счастья: водочка да селедочка! Селедочки нет, а есть маслиночка из страны, где все есть.
Ну, будем здоровы! А тот, кто о здоровье уже более не помышляет в силу известных причин, пусть спокойно спит в земле. И пусть она будет ему пухом!
Как поется в блатной песенке: «Банки-хромтики! Бог навстречу! Развеселые мои друзья! Чтобы ни было, я замечу, жизнь прекрасна и хороша!» И с этим трудно не согласиться: будем жить, друзья, а чужая смерть нам в назидание.
Залив двести пятьдесят в битый организм, почувствовал себя чудно. Чудненько себя почувствовал, как летчик-испытатель в стратосфере.
Общая болезненность исчезла, даже физия моя, кажется, приобрела привычные гармоничное пролеткультовские очертания.
Я вздохнул полной грудью, кинул в рот овальную маслину и… забыл закрыть пасть: на стоянке происходила некая занимательная чертовщина. Меж авто передвигался на полусогнутых человек в форме дорожной службы, и всем своим поведением был подозрителен — мне.
Выпил я мало, и, всецело, трезво оценивал ситуацию. Тот, кто ходит с добрыми намерениями дернуть приемник или там фару, не будет затравленно оглядываться по сторонам. Не так ли? И потом — спортивная сумка в руках. Вот она была — а вот её нет? Что за фокусы наяву средь белого дня? Не о них ли предупреждал Исаак Исаакович в том страшном сне, когда выковыривал золотой ложечкой оливковые глаза свои?
Иллюзионисты цирковые, поднимался на ноги. Что-то надо таки делать? Бежать за непонятным субъектом, удаляющимся резво в сторону спец. машины «Мосдорстрой» или искать сумку? Если люди серьезные, пристрелят меня с банкой маслин, не задумываясь. Это тебе надо, Слава? Тебе этого не надо. Ты — не герой. В данном конкретном случае.
Принимаю решение шарить сумку. Не вызывать же оперативную группу капитана Горкина? Он меня тогда точно пристрелит. От устатку видеть мою семафорную рожу каждый день, и каждый час.
Поиски не занимают много времени — через минуту обнаруживаю сумку под днищем танкового джипа с тонированными стеклами и блатным номером, указывающим, что сие транспортное средство принадлежит нешуточными штучным людям в государстве: «о 111 о».
Как бы поступил человек с мозгами не поврежденными? Правильно — бежал бы сломя голову к посту ГИБДД или куда ещё дальше, чтобы срочно задокументировать свою благонадежность к власти. А тушинские любопытны не в меру, так и норовят сами влезть в задницу тех или иных обстоятельств.
Присев на корточки, принялся за лямку тянуть сумку — осторожно, кстати, тянуть. Дурак дураком, а понимал, что лучше быть нежным, как сочинская орхидея на клумбе жизни, чем мертвым, как московский венок из жести на Хованском кладбище.
К моему счастью, сумка оказалась не тяжелой, и передвинулась по зернистому асфальту легко.
Открывать или не открывать? Где наша не пропадала? Может, там взятка чиновнику в миллион вечнозеленых, а я сижу гриппозным грифом и задаю пустые гамлетовские вопросы.
Решительно разодрав «молнию», вижу красноватые по цвету тротиловые брикетики. Килограмма три будет, рассуждаю с меланхолией позитивного идиота, и начинаю рассматривать предмет, похожий на небольшой радиоприемник, соединенный с убойным зарядом проводами: синим, зеленым и желтым. Как раз работенка для аутиста, любителя цветов. Часовой механизм или еще, какая хитрая заморочка?
На этот вопрос не успеваю ответить, характерный клацающий звук пистолета у битой потылицы моей тормозит движение всякой мысли, как застрявший на ж/д перегоне автобусик с дачниками сдерживает движение дальних поездов.
Мысль же у меня одна — не получить пулевой привет раньше времени.
— Э-э-э, — говорю я. — Это не мое. Но это бомба.
Мне повезло, что нарвался на профессионального телохранителя, терпеливого, как папа римский, читающего прихожанкам лекцию о вреде абортов и оральных потех в презервативе. Случись, кто другой, нажал бы на курок — и моя встреча с «летчиком» Брувером у брачующих облаков была бы неизбежна, как восход и закат нашей дневной звезды.
А так — началась суета всех охранительных служб, государственных и коммерческих. Один из ретивых милицейских служак со странной фамилией Собакин-Каменский даже успел пнуть меня под ребра, посчитав главным врагом государства. И я его хорошо понимал: с таким мурлом, как у меня, только подрывать автомобили высших чиновников РФ.
Появление Маи и её самое активное участие в разборе ЧП вытащило меня из петли напрасных подозрений. Из категории террориста я перешел в категорию свидетеля. Думаю, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что от меня разило родной водочкой и неродными маслинами. Согласитесь, какой настоящий душегубец будет идти на дело подшофе, да ещё с банкой маслин в руке?
— А какая внешность-то была? — пытал меня мужиковатый следователь Петров из ФСБ. — Славянская? Кавказская?
— Обыкновенная, — пожимал плечами. — «Мосдорстрой», одним словом.
— Понятно, — чиркал в блокноте. — А что с лицом?
— Чьим?
— Твоим.
Я чертыхнулся: далось оно всем, и ответил привычно: гопнулся, хотя выразился, куда крепче. Товарищ Петров понимающе хныкнул и записал домашний адрес и номер телефона.
— Береги себя, Мукомольников, — проговорил на прощание. — Ты нам ещё нужен, — и удалился к группе работников умственного труда в штатском.
Я подивился последним его словам, да, решив, что так принято шутить на Лубянке, переключил внимание на действо, происходящее у распроклятой сумки. К ней приближался боец в защитном бронированном облачении, схожий из-за этого на глубоководного водолаза в Марианской впадине.
Сама стоянка была оцеплена по большому периметру, окруженному зеваки, которые не страшились никак возможных взрывов. Подозреваю, большинство мечтало, чтобы бомбу вместе с барскими авто рвануло до самых до облаков.
Хлеба и зрелищ — было, есть и будет для головотяпных народных масс.
Девушка Мая тянет за рукав, отвлекая от интересного дарового представления. В чем дело? Оказывается, нас ждут — ждут в месте скорбном, на престижном могильнике. Я удивляюсь: нельзя ли найти более удобное местечко? И что же выясняется: наша встреча с государственным чиновником некто Крутоверцером, под джипом коего я обнаружил сумку с бомбой. Вот такое странное совпадение обстоятельств и интересов.
— Как фамилия? — недоумеваю. — Криво… чего?
— Крутоверцер, — повторяет. — Борис Владимирович. А в чем дело?
— Фамилия какая-то… с загогулинами, — делаю экс-президентский жест рукой. — Француз, что ли?
— Не хами. Он тебя вытащил оттуда, — вздергивает голову к небесам.
— Откуда?
— Там, где тебя били, — сообщает не без издевки. — Иногда мне тоже хочется тебя стукнуть.
— Бей, — склоняю голову. — Хотя я ему должок отдал.
— Чем?
— Бомбой. Кстати, а почему хлопотала за меня? Не за красивые же глаза?
— И за них тоже, — фыркает, показывая всем видом, что терпит меня исключительно за то, что я экзотический фрукт с пролетарской плантации.
Продравшись сквозь взбудораженное светское общество, которое уже навсегда распрощалось с г-ном Брувером, однако было остановлено известными событиями на территории погоста, мы с Маей приближаемся к группе атлетических людей. Их лица мужественны и строги. Взгляды пронзают, как инфракрасные лучи в ночи. Руки тянутся к невидимым кобурам. Такие пристрелят и глазом не моргнут. Тело хозяина они будут охранять, как псы обглоданный конский мосол. Один из них мне знаком — пистолетом. Ему хватило ума и умения не застрелить меня, за что отдельное спасибо. Я хочу его поприветствовать поднятой рукой, да Мая одергивает:
— Это мы, Боря!
«Боря» — что за фамильярности, хочу спросить, да не спрашиваю по причине того, что отвлечен встречей с небожителем.
Господин Крутоверцер — типичный представитель хитрожопых завлабов всяких разных НИИ. Случившийся исторический слом советской системы вынес его и ему подобных на верхушку новой власти, которая нуждалась в людях услужливых, да неглупых, беспринципных, да хватких, себе на уме, да командных. Они быстро вошли во вкус администрирования и пришли к пониманию того, что страну необходимо в срочном порядке приватизировать, то есть прикарманить, точно чужую барсетку. А почему бы и нет? Доверчивый лохастый народец, получив по сортирно-ваучерной бумажке, принялся ждать магического обогащения.
Тогдашний лозунг дня: «Каждому дураку — по автомобилю „Волга“» вспоминается теперь, как удачный пиаровский ход. А в результате: 99,99 % населения получили с гулькин fuck-байс, а остальные 0,01 % — все.
Профакал страну народ, профакал за бумажки, и это есть факт нашего сирого существования на развалинах СССР (б).
Борис Владимирович росточка был небольшого, как того требовало последнее веяние политического истеблишмента. Лицом вышел суховатеньким, скуластеньким, с крючковатым носом. Глаза внимательные и не без иронического блёка. Лоб с ленинской залысинкой — с таким лбищем удобно национализировать банки, мосты, СМИ, телеграфы и брать олигархов за седые их яйца, похожие на гусиные.
— Прошу, — указывает на скамейку, глядя на меня не без некоторого оторопения, — садитесь.
Истолковав его взгляд по-своему, решаю опередить вопрос и выпаливаю:
— Упал с третьей полки вагона поезда Сочи-Москва! Лицом о столик. Да-с! Такие вот билеты продают — на третью полку-с!
— Слава, прекрати бредить, — недоумевает моя спутница. — Ты о чем?
— Он глаголет правду жизни, — усмехается г-н Крутоверцер. — Времена такие: не знаешь, где упадешь, где на тебя упадет, — машинально приглаживает плешинку. — Бомба — самое радикальное средство против перхоти. Но не будем о грустном, господа. Поговорим о делах наших.
После этих слов я чувствую неодолимое желание расхохотаться в голос. Если сейчас господин Крутоверцер предложит общий бизнес и все те же 33, 3333333 %, я сам себя сдам в лапы медицины. Не пора ли выстраивать в очередь всех желающих владеть «золотым» аутистом?
— Простите, — закашлялся я. — Слушаю вас.
Очевидно, в моем роду были ясновидцы. Если убрать все словесные изящества, похожие на декадентские виньетки, то смысл предложения высшего государственного чина сводилось именно к тесному сотрудничеству.
— А с кем буду работать, — задаю вопрос, — конкретно?
— С Маей Михайловной, — по-ленински щурится. — Она возглавить дилеровский, назовем это так, центр при правительстве. Обещаю всяческую поддержку.
— Извините, — ляпаю, — а зачем это мне нужно?
— То есть?
— Дилеровский, понимаешь, центр?
— Нужно, Слава, нужно, — с нажимом проговаривает высшее государственное лицо. — Вы же не хотите все время падать с полок поездов Сочи-Москва?
— Не хочу.
— Тогда какие проблемы?
Мы смотрим друга на друга, как представители двух разных миропорядков. Потом я медленно выговариваю:
— Вы, Борис Владимирович, тоже можете упасть с полки поезда Сочи-Москва.
— Я летаю самолетами, — парирует.
— Все мы в поезде, — настаиваю. — Я был вашим должником, но долг возвращен, — отмахиваю в сторону автостоянки. — Мы квиты, Борис Владимирович.
Высший государственный чин хлопает себя по колену, весело говорит, что он в который раз убеждается, что людям надо делать добро.
— Но, — поднимает указательный палец, — мои парни всегда, как говорится, зачищают территорию…
— Не хотите ли сказать: я принес бомбу?
— Дело не в ней, а в том, что кто-то пытается помешать нам работать вместе. Не конкуренты ли какие?
— Конкуренты? — и выражаю недоумение: разыгран спектакль с далеко идущими планами? — Больно сложная постановка, — не верю.
— Слава, — доверительно наклоняется. — Вы не представляете, какие бывают постановки. Глобальные! — Снова поднимает указательный палец. Иногда приходится жертвовать и людьми, и территориями, и домами, и кораблями и проч. Зачем? Чтобы победить в большом.
— Вы о чем? — не понимаю.
— О великой науке побеждать, — заразительно смеется, как великий вождь маленького роста В.И. Ленин во время кремлевской киносъемки в 1918 году. Уверен, мы договоримся. Подумайте, — по-демократически жмет руку. — Маечка, на пару слов, — начинает движение к уходу. — Это по другим нашим делам, считает нужным меня поставить в известность.
— Пожалуйста, — передергиваю плечами, оставаясь сидеть в одиночестве, но гордом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42