https://wodolei.ru/catalog/unitazy/bezobodkovye/
Под каждой крышкой сюрприз!».
К счастью, моя встреча с подземными зверями оказалась отложенной — на неопределенное время. Господин Галаев добродушно хихикнул, мол, что за дурашка с топориком явился под мои смоляные очи, и ресторанное пространство вокруг меня тут же очистилось. А что мой спутник? Он в данной критической ситуации повел себя с равнодушием амебы, которую прижигают кислотой, а ей все равно. Даже не сделал вида, что будет отстреливаться, сволочь!
Пока я (уже без топора, который отобрали) кипел праведным гневом, мы подступили к столу, за коим завтракал скромный герой Северного Кавказа. Сделав широкий жест рукой, он пригласил сесть:
— Мой стол — ваш стол, вах!
Ах-ах, какие манеры, скажите, пожалуйста, сажусь с неудовольствием нищего, приглашенного принцем разделить трапезу. Глянув на вора в законе, понимаю, почему его прозывают «Галкой». Господин Галаев по природе своей черен, как эта птаха. Его мелкое личико птичье, остренькое и быстрое. Глаза холодны, как воркутинский уголек в лаве, и умны, как лекции по сопромату университетского профессора Шухмана. С таким лучше не встречаться на узенькой дорожке, это я говорю не об ученом муже, а совсем наоборот.
— Это Слава, — представляет меня мой же друг. — Я говорил.
— А, миллионщик, — радуется господин Галаев. — Наслышан о подвигах. И переходит к делу. — Какие проблемы?
Какие проблемы? Хороший вопрос. Неужели хозяин биржи и жизни не в курсе всех событий? Непохоже. Значит, хочет услышать мою версию происшедшего.
Через несколько минут я вновь ощущаю себя полным кретином. Хотя чему переживать — это мое постоянное ныне состояние: кретинизм. В чем же дело? Выясняется, что господина Брувера никто не ликвидировал, у него случился сердечный приступ с летальным, правда, исходом. Разумеется, внучка Мая уверена, что дедушку убили, но медицина утверждает другое. О вторжении двух отморозков в мою квартиру господин Галаев сказал:
— Художественная самодеятельность.
— Хороша самодеятельность, — позволил заметить. — Мозги на обоях.
— Главное, не твои, — усмехнулся вор в законе. — Будь проще, Слава, и мир придет в твой дом.
— В каком смысле?
— Зачем нам всем война? — развел руками. — Василий меня понимает.
— Худой мир лучше хорошей войны, — не был оригинальным мой товарищ.
— Вах! Золотые слова.
Кто бы ни согласился с этим классическим утверждением? Согласился и я, да посчитал нужным напомнить о миллионе, мол, желаю получить его немедленно, чтобы дунуть на крабовые Карибские острова. Мое легкомысленное предложение огорчило господина Галаева, он сморщил личико, будто проглотил дикий лимон, пожевал губами, потом назидательно проговорил:
— Деньги должны работать.
Мудрая мысль, о чем и сказал, но при этом посмел заметить, что миллион мой, и я вправе им распоряжаться так, как хочу.
— Чей миллион? — искренне не поняли меня.
— Наш миллион, — проговорил со значением Василий. — Его, — указал на меня, — мой, — указал на себя, — и твой, — указал на вора в законе.
— Как это? — возмутился я. — Один миллион будем делить на троих?
— А зачем делить? — выступил господин Галаев. — Надо умножать наше богатство. У тебя, — указал на меня, — есть золотой ключик от домика, — у меня, — указал на себя, — есть домик, — а у него, — указал на Василия, крыша для домика. Будем жить поживать и добра наживать.
— Какой такой золотой ключик? — решил проверить свои подозрения.
— А вот такой, — скроив рожицу, вор в законе изобразил психически ненормального.
Я хныкнул от огорчения, покосившись на Василия: черт побери, откуда всем известно о нашем аутисте? Мой друг же был невозмутим, как пески в полдень, и мило улыбался чужим ужимкам.
Как бы в такой непростой ситуации поступил человек нормальный? Безусловно, он был бы счастлив такому предложению: рвать 33,3333333 процента от любой суммы. Плюс комфортные условия и гарантии полной безопасности. Но поскольку я падал с крыш ходких поездов, и при этом ни раз бился головой о рельсы и шпалы, то во мне вдруг вскипела пролетарская ненависть к современным нуворишам, мечтающим содрать семь шкур за воздух.
Нет, я свои чувства сдержал, как бедуин вероломного верблюда. Зачем демонстрировать недругам свою слабость? Я выступил с предложением:
— Надо подумать над вашим предложением, Аслан.
Услышав это, вор в законе подавился нежным палтусовым телом. А Василий забыл закрыть рот, и туда залетела золотая оса. Насчет осы преувеличиваю, да картину общего потрясения передаю верно. Кажется, мое нахальство не имело границ?
— А он мне нравится, — сказал после господин Галаев. — Тем, что будет думать.
— Да уж, — крякнул господин Сухой. — Думать он умеет, правда, больше жопой.
— Ничего страшного, — усмехнулся вор в законе. — Все мы будем думать, — внимательно посмотрел на меня, — как нам жить дальше.
— А топорик верните, — потребовал я. — Он мне дорог, как память. — Не люблю, когда меня пугают: в частности, иносказательно.
На этом наша встреча закончилась — каждый остался при своих: вор в законе с танцующими искрящими шлюшками на эстраде, а я с дедовским топором, который мне отдали на выходе из ресторана.
Отсутствие результата — тоже результат. Так я себя утешал, однако, судя по мрачному выражению лица моего товарища, он не разделял моего веселого оптимизма.
— Тебе жить надоело, — задал вопрос, когда мы сели в автомобиль, поганец? — Охарактеризовал меня куда эмоциональнее, да я не обиделся. Зачем обижаться на правильные слова.
— Нет, — честно признался. — Не надоело.
— Так какого же хера ты… — дальше шел такой мутный поток слов, мне мало известных, что я скоро почувствовал себя лингвистом и полиглотом.
— А в чем дело? — валял дурака. — Я же не отказываюсь от сотрудничества.
— Он не отказывается, — взревел от возмущения Василий. — Ты кто такой вообще?!
— Человек, — сипнул, — который имеет права выбора.
— Ничего ты не имеешь, блядь, кроме зеленых соплей.
Право, «зеленые сопли» меня покоробили больше чем «блядь». «Блядь» это для связки, а вот «сопли» — это оскорбление свободной личности.
— А что ты «черного» боишься, — возмутился. — Он тоже из крови и плоти. Топориком тюк меж кавказских миг и… все.
— Нет, я подозревал, что ты идиот, но не до такой же степени, — крутил рулевое колесо Сухой. — Ты знаешь, кто такой Галаев?
— Ну?
— Гну, — плюнул в сердцах. — Теперь понимаю, почему слабоумные такие счастливые, — рассуждал вслух. — Они ничего не знают. А когда ничего не знаешь…
— А что я должен знать? — не понимал. — Объясни, не кричи.
И друг снизошел до того, что изложил историю криминального сообщества, организованного в столице чеченской диаспорой. В советской империи «чечи» вели себя сдержанно: мелкая спекуляция, валюта, золото, квартирные кражи. Словом, весь джентльменский набор, но в пределах здравого смысла. То есть каждая преступная популяция знала правила игры, и старалась их не нарушать.
Потом наступила эпоха (в начале девяностых) передела власти и собственности. Во власть пришли чмокающие щекастые доценты, рыжие ленинградские торговцы гвоздиками, косоглазенькие любители экономического шока и прочая политическо-экономическая гнидная шуша.
Защищенные державной тенью Пахана всех паханов, пропивающего последние свои еловые мозги, они принялись рвать себе куски государственной собственности. Видя такой беспредел «верхов», «низы», естественно, не могли не удержаться от соблазна мгновенного обогащения, и кровушка полилась рекой, где плавали поврежденные мертвые тела, ваучеры имени Ч., бумажки МММ и иной мусор.
Потом началось сращивание государственной власти и криминала. «Чечей» взял под свою опеку один из вице-премьеров по прозвищу «Одноглазый Джек-потрошитель». (Любил он, подлец, потрошить чужие карманы, ох, любил.). В 1993–1994 годах в столице возникло несколько инвестиционных компаний. Они брали у доверчивого населения деньги, обещая их вернуть под 100 000 %, и кидали мешки с цветной вощеной бумагой в костер начинающейся кавказской бойни. Хорошо известно, любая, уважающая себя власть, должна иметь войну, которая, как говорится, все спишет. Именно в это время и появляется наш герой: Аслан Галаев. Он принадлежал к одному из ведущих тейпов, и был к тому же талантливым организатором. Неизвестно, приобрел он звание вора в законе или купил, но факт остается фактом: Галка занял первую ступеньку в иерархической лестнице чеченской диаспоры. Как это удалось? Очень просто: огнем и мечом, если выражаться поэтическим слогом, а также необыкновенной хитростью и умением ладить с теми, у кого под рукой рычаги власти. Одноглазый Джек-потрошитель ходил в самых лучших его друзьях, чуть ли не в кровниках. При необходимости г-н Галаев может поставить в столице «под ружье» около трех тысяч бойцов.
— А это большая сила, — сказал Василий, — с которой нужно считаться. Даже нам, «спортсменам».
— А сколько у нас любителей русской биты? — поинтересовался я.
— На порядок меньше, — получил ответ, — но мы на своей территории.
— И позволяете хозяйничать чужим?
— Мы за дружбу между всеми национальностями, — недобро ухмыльнулся мой собеседник. — К сожалению, надо жить в предлагаемых условиях, а не витать в облаках, — и продолжил познавательную лекцию: сейчас кавказские «друзья» держат игровой и развлекательный бизнес (60 %), проституцию (30 %), наркотики (50 %) и валютные биржи (40 %). Они уважаемые, понимаешь, люди в обществе, один из них даже баллотировался в президенты России в 1999 году. А безголосая и глупая, как курица, дочь прославленной Живой Легенды хорошо просекла ситуацию и выскочила замуж за нукера-чебурека с дамасской саблей.
— Про Живую Легенду лучше не надо, — сморщился я.
— Почему?
— Матерится она, как боцман.
— А зачем брил её барана?
— От переизбытка чувств-с!
— И топор на встречу с вором взял тоже от переизбытка чувств-с?
— А ты не сказал, что нельзя брать.
— Я думал, оставишь в машине. Мозги есть или уже нет?
— Все мозги, — огрызнулся, — на обоях.
Если бы знал, как мои слова отзовутся!
Поначалу обратил внимание на крик сирены, потом увидел цинковую карету «спец. мед. службы», пробивающуюся на перекрестке через автомобильный запор, и пошутил, мол, не в мою ли квартирку вновь прется труповозка? На это Василий сказал, что снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку. И был бы прав, живя в другое время и в другой стране.
Мы помчались вслед за машиной спец. службы, и с каждой минутой чувство тревоги, как пишут современные романисты-онанисты словом, овладевало мною.
Главное, чтобы ничего не случилось с Илюхой, зажимал топор меж коленей, кто же это так последователен в своих действиях? Кто нарушает все правила игры на столичном криминальном поле? И действует так нагло уж средь белого дня?
Возле моей пятиэтажки наблюдалось столпотворение: люди, железные кони и просто кони. На парнокопытных гарцевали бравые милиционеры. Детвора кормила рафинадом животных, и те вкусно хрумкали сахаром. Шафранная ленточка ограждала подворотню и убегала в глубину двора.
— Что будем делать? — вопросил, когда мой товарищ припарковал БМВ у соседнего дома, и появилась возможность выйти к такой-то матери из машины.
— Иди, сдавайся, — пошутил Василий. — Но лучше без топора.
— Думаешь, нас снова прессуют?
— Разберемся, — хныкнул. — Если заметут в ментовскую, признавайся во всех грехах, но про аутиста ни слова.
— Почему?
— Без комментариев.
— Почему меня, блядь, заметут? — уточнил вопрос.
— Мне так, блядь, кажется, — рассмеялся мой друг.
Его жеребячий смех вызвал у меня взрыв ярости. Что же это происходит, епц-поц-перетопц? По какому праву меня держат за болвана? Такое впечатление, что участвую в праздничном шоу, где мне определена роль паяца без слов?
— Слов у тебя много, — сказал на это г-н Сухой. — А дела делают другие.
— Какие дела?
— Пах-пах! — пальцем «выстрелил» в невидимую цель. — Все будет о`кей. Это я тебе обещаю.
— О`кей? — взвинтился. — А вот, если Илюху пристрелили, как собаку?
— Как можно пристрелить дух? — удивился Василий. — А ты, родной, топай на голгофу, — открыл дверцу. — И думай о миллионе. Мысль о нем будет тебя бодрить.
— А вот не пойду, — завредничал я.
— Иди, — серьезно проговорил. — Так надо, Слава. — Посмотрел на меня с неким смыслом, ему только известным.
— Кому надо? — смутился я. — Мне не надо.
— Для дела надо, правда.
— Для дела, е` вашу мать, — ругнулся. — Бить больно будут меня, а не вас.
— Бабки на лечение у нас есть, — пошутил. — Ты же знаешь?
— Ничего я не знаю, — выбирался из лимузина. — Если будут дубасить сильно, сдам всех, — я тоже шутил. (А, может, и нет?).
У меня возникло стойкое впечатление: Вася что-то не договаривает; лучший друг и не договаривает? Ну, что за времена такие не романтические, а блядско-казуистические? Не разыгрывается ли некая комбинация, в которой я должен сыграть роль приманки? Готов ли я исполнить роль подсадного крякающего селезня? Чувствую, не готов. Гнутого на голову Илюшу надо беречь, а мной, значит, можно и пожертвовать, подставив под нож карательной системы? Обидно, господа бандиты, обидно. А что делать?
Эх, где наша не пропадала, и я плетусь в сторону подворотни, где стоит, как член правительства перед народом, страж порядка, а рядом с ним зевают зеваки. Приблизившись, вижу в глубине родной подворотни скорчившегося человека. Он лежит на асфальте в позе эмбриона, зажав голову руками, и делает вид, что мертв. Впрочем, мертвее не бывает, если судить по луже темновато-винной крови.
— Куда? — тормозит меня молоденький сержант, держащий в руках шипящую, как гадюка, радиацию. — Не положено.
— Я тут живу, — говорю. — Квартира девятнадцать.
— Не положено.
— А капитан Горкин там? — спрашиваю по наитию.
Сказать, что наш двор был завален трупами, как бревнами, нельзя. Один из неудачников валялся у подъезда, ещё один находился в стареньких «жигулях», прошитых старательными автоматными очередями. Битое стекло скрипело под ногами, и пускало солнечных зайчиков.
Оперативная группа из Петровки, 38 трудилась не покладая рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
К счастью, моя встреча с подземными зверями оказалась отложенной — на неопределенное время. Господин Галаев добродушно хихикнул, мол, что за дурашка с топориком явился под мои смоляные очи, и ресторанное пространство вокруг меня тут же очистилось. А что мой спутник? Он в данной критической ситуации повел себя с равнодушием амебы, которую прижигают кислотой, а ей все равно. Даже не сделал вида, что будет отстреливаться, сволочь!
Пока я (уже без топора, который отобрали) кипел праведным гневом, мы подступили к столу, за коим завтракал скромный герой Северного Кавказа. Сделав широкий жест рукой, он пригласил сесть:
— Мой стол — ваш стол, вах!
Ах-ах, какие манеры, скажите, пожалуйста, сажусь с неудовольствием нищего, приглашенного принцем разделить трапезу. Глянув на вора в законе, понимаю, почему его прозывают «Галкой». Господин Галаев по природе своей черен, как эта птаха. Его мелкое личико птичье, остренькое и быстрое. Глаза холодны, как воркутинский уголек в лаве, и умны, как лекции по сопромату университетского профессора Шухмана. С таким лучше не встречаться на узенькой дорожке, это я говорю не об ученом муже, а совсем наоборот.
— Это Слава, — представляет меня мой же друг. — Я говорил.
— А, миллионщик, — радуется господин Галаев. — Наслышан о подвигах. И переходит к делу. — Какие проблемы?
Какие проблемы? Хороший вопрос. Неужели хозяин биржи и жизни не в курсе всех событий? Непохоже. Значит, хочет услышать мою версию происшедшего.
Через несколько минут я вновь ощущаю себя полным кретином. Хотя чему переживать — это мое постоянное ныне состояние: кретинизм. В чем же дело? Выясняется, что господина Брувера никто не ликвидировал, у него случился сердечный приступ с летальным, правда, исходом. Разумеется, внучка Мая уверена, что дедушку убили, но медицина утверждает другое. О вторжении двух отморозков в мою квартиру господин Галаев сказал:
— Художественная самодеятельность.
— Хороша самодеятельность, — позволил заметить. — Мозги на обоях.
— Главное, не твои, — усмехнулся вор в законе. — Будь проще, Слава, и мир придет в твой дом.
— В каком смысле?
— Зачем нам всем война? — развел руками. — Василий меня понимает.
— Худой мир лучше хорошей войны, — не был оригинальным мой товарищ.
— Вах! Золотые слова.
Кто бы ни согласился с этим классическим утверждением? Согласился и я, да посчитал нужным напомнить о миллионе, мол, желаю получить его немедленно, чтобы дунуть на крабовые Карибские острова. Мое легкомысленное предложение огорчило господина Галаева, он сморщил личико, будто проглотил дикий лимон, пожевал губами, потом назидательно проговорил:
— Деньги должны работать.
Мудрая мысль, о чем и сказал, но при этом посмел заметить, что миллион мой, и я вправе им распоряжаться так, как хочу.
— Чей миллион? — искренне не поняли меня.
— Наш миллион, — проговорил со значением Василий. — Его, — указал на меня, — мой, — указал на себя, — и твой, — указал на вора в законе.
— Как это? — возмутился я. — Один миллион будем делить на троих?
— А зачем делить? — выступил господин Галаев. — Надо умножать наше богатство. У тебя, — указал на меня, — есть золотой ключик от домика, — у меня, — указал на себя, — есть домик, — а у него, — указал на Василия, крыша для домика. Будем жить поживать и добра наживать.
— Какой такой золотой ключик? — решил проверить свои подозрения.
— А вот такой, — скроив рожицу, вор в законе изобразил психически ненормального.
Я хныкнул от огорчения, покосившись на Василия: черт побери, откуда всем известно о нашем аутисте? Мой друг же был невозмутим, как пески в полдень, и мило улыбался чужим ужимкам.
Как бы в такой непростой ситуации поступил человек нормальный? Безусловно, он был бы счастлив такому предложению: рвать 33,3333333 процента от любой суммы. Плюс комфортные условия и гарантии полной безопасности. Но поскольку я падал с крыш ходких поездов, и при этом ни раз бился головой о рельсы и шпалы, то во мне вдруг вскипела пролетарская ненависть к современным нуворишам, мечтающим содрать семь шкур за воздух.
Нет, я свои чувства сдержал, как бедуин вероломного верблюда. Зачем демонстрировать недругам свою слабость? Я выступил с предложением:
— Надо подумать над вашим предложением, Аслан.
Услышав это, вор в законе подавился нежным палтусовым телом. А Василий забыл закрыть рот, и туда залетела золотая оса. Насчет осы преувеличиваю, да картину общего потрясения передаю верно. Кажется, мое нахальство не имело границ?
— А он мне нравится, — сказал после господин Галаев. — Тем, что будет думать.
— Да уж, — крякнул господин Сухой. — Думать он умеет, правда, больше жопой.
— Ничего страшного, — усмехнулся вор в законе. — Все мы будем думать, — внимательно посмотрел на меня, — как нам жить дальше.
— А топорик верните, — потребовал я. — Он мне дорог, как память. — Не люблю, когда меня пугают: в частности, иносказательно.
На этом наша встреча закончилась — каждый остался при своих: вор в законе с танцующими искрящими шлюшками на эстраде, а я с дедовским топором, который мне отдали на выходе из ресторана.
Отсутствие результата — тоже результат. Так я себя утешал, однако, судя по мрачному выражению лица моего товарища, он не разделял моего веселого оптимизма.
— Тебе жить надоело, — задал вопрос, когда мы сели в автомобиль, поганец? — Охарактеризовал меня куда эмоциональнее, да я не обиделся. Зачем обижаться на правильные слова.
— Нет, — честно признался. — Не надоело.
— Так какого же хера ты… — дальше шел такой мутный поток слов, мне мало известных, что я скоро почувствовал себя лингвистом и полиглотом.
— А в чем дело? — валял дурака. — Я же не отказываюсь от сотрудничества.
— Он не отказывается, — взревел от возмущения Василий. — Ты кто такой вообще?!
— Человек, — сипнул, — который имеет права выбора.
— Ничего ты не имеешь, блядь, кроме зеленых соплей.
Право, «зеленые сопли» меня покоробили больше чем «блядь». «Блядь» это для связки, а вот «сопли» — это оскорбление свободной личности.
— А что ты «черного» боишься, — возмутился. — Он тоже из крови и плоти. Топориком тюк меж кавказских миг и… все.
— Нет, я подозревал, что ты идиот, но не до такой же степени, — крутил рулевое колесо Сухой. — Ты знаешь, кто такой Галаев?
— Ну?
— Гну, — плюнул в сердцах. — Теперь понимаю, почему слабоумные такие счастливые, — рассуждал вслух. — Они ничего не знают. А когда ничего не знаешь…
— А что я должен знать? — не понимал. — Объясни, не кричи.
И друг снизошел до того, что изложил историю криминального сообщества, организованного в столице чеченской диаспорой. В советской империи «чечи» вели себя сдержанно: мелкая спекуляция, валюта, золото, квартирные кражи. Словом, весь джентльменский набор, но в пределах здравого смысла. То есть каждая преступная популяция знала правила игры, и старалась их не нарушать.
Потом наступила эпоха (в начале девяностых) передела власти и собственности. Во власть пришли чмокающие щекастые доценты, рыжие ленинградские торговцы гвоздиками, косоглазенькие любители экономического шока и прочая политическо-экономическая гнидная шуша.
Защищенные державной тенью Пахана всех паханов, пропивающего последние свои еловые мозги, они принялись рвать себе куски государственной собственности. Видя такой беспредел «верхов», «низы», естественно, не могли не удержаться от соблазна мгновенного обогащения, и кровушка полилась рекой, где плавали поврежденные мертвые тела, ваучеры имени Ч., бумажки МММ и иной мусор.
Потом началось сращивание государственной власти и криминала. «Чечей» взял под свою опеку один из вице-премьеров по прозвищу «Одноглазый Джек-потрошитель». (Любил он, подлец, потрошить чужие карманы, ох, любил.). В 1993–1994 годах в столице возникло несколько инвестиционных компаний. Они брали у доверчивого населения деньги, обещая их вернуть под 100 000 %, и кидали мешки с цветной вощеной бумагой в костер начинающейся кавказской бойни. Хорошо известно, любая, уважающая себя власть, должна иметь войну, которая, как говорится, все спишет. Именно в это время и появляется наш герой: Аслан Галаев. Он принадлежал к одному из ведущих тейпов, и был к тому же талантливым организатором. Неизвестно, приобрел он звание вора в законе или купил, но факт остается фактом: Галка занял первую ступеньку в иерархической лестнице чеченской диаспоры. Как это удалось? Очень просто: огнем и мечом, если выражаться поэтическим слогом, а также необыкновенной хитростью и умением ладить с теми, у кого под рукой рычаги власти. Одноглазый Джек-потрошитель ходил в самых лучших его друзьях, чуть ли не в кровниках. При необходимости г-н Галаев может поставить в столице «под ружье» около трех тысяч бойцов.
— А это большая сила, — сказал Василий, — с которой нужно считаться. Даже нам, «спортсменам».
— А сколько у нас любителей русской биты? — поинтересовался я.
— На порядок меньше, — получил ответ, — но мы на своей территории.
— И позволяете хозяйничать чужим?
— Мы за дружбу между всеми национальностями, — недобро ухмыльнулся мой собеседник. — К сожалению, надо жить в предлагаемых условиях, а не витать в облаках, — и продолжил познавательную лекцию: сейчас кавказские «друзья» держат игровой и развлекательный бизнес (60 %), проституцию (30 %), наркотики (50 %) и валютные биржи (40 %). Они уважаемые, понимаешь, люди в обществе, один из них даже баллотировался в президенты России в 1999 году. А безголосая и глупая, как курица, дочь прославленной Живой Легенды хорошо просекла ситуацию и выскочила замуж за нукера-чебурека с дамасской саблей.
— Про Живую Легенду лучше не надо, — сморщился я.
— Почему?
— Матерится она, как боцман.
— А зачем брил её барана?
— От переизбытка чувств-с!
— И топор на встречу с вором взял тоже от переизбытка чувств-с?
— А ты не сказал, что нельзя брать.
— Я думал, оставишь в машине. Мозги есть или уже нет?
— Все мозги, — огрызнулся, — на обоях.
Если бы знал, как мои слова отзовутся!
Поначалу обратил внимание на крик сирены, потом увидел цинковую карету «спец. мед. службы», пробивающуюся на перекрестке через автомобильный запор, и пошутил, мол, не в мою ли квартирку вновь прется труповозка? На это Василий сказал, что снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку. И был бы прав, живя в другое время и в другой стране.
Мы помчались вслед за машиной спец. службы, и с каждой минутой чувство тревоги, как пишут современные романисты-онанисты словом, овладевало мною.
Главное, чтобы ничего не случилось с Илюхой, зажимал топор меж коленей, кто же это так последователен в своих действиях? Кто нарушает все правила игры на столичном криминальном поле? И действует так нагло уж средь белого дня?
Возле моей пятиэтажки наблюдалось столпотворение: люди, железные кони и просто кони. На парнокопытных гарцевали бравые милиционеры. Детвора кормила рафинадом животных, и те вкусно хрумкали сахаром. Шафранная ленточка ограждала подворотню и убегала в глубину двора.
— Что будем делать? — вопросил, когда мой товарищ припарковал БМВ у соседнего дома, и появилась возможность выйти к такой-то матери из машины.
— Иди, сдавайся, — пошутил Василий. — Но лучше без топора.
— Думаешь, нас снова прессуют?
— Разберемся, — хныкнул. — Если заметут в ментовскую, признавайся во всех грехах, но про аутиста ни слова.
— Почему?
— Без комментариев.
— Почему меня, блядь, заметут? — уточнил вопрос.
— Мне так, блядь, кажется, — рассмеялся мой друг.
Его жеребячий смех вызвал у меня взрыв ярости. Что же это происходит, епц-поц-перетопц? По какому праву меня держат за болвана? Такое впечатление, что участвую в праздничном шоу, где мне определена роль паяца без слов?
— Слов у тебя много, — сказал на это г-н Сухой. — А дела делают другие.
— Какие дела?
— Пах-пах! — пальцем «выстрелил» в невидимую цель. — Все будет о`кей. Это я тебе обещаю.
— О`кей? — взвинтился. — А вот, если Илюху пристрелили, как собаку?
— Как можно пристрелить дух? — удивился Василий. — А ты, родной, топай на голгофу, — открыл дверцу. — И думай о миллионе. Мысль о нем будет тебя бодрить.
— А вот не пойду, — завредничал я.
— Иди, — серьезно проговорил. — Так надо, Слава. — Посмотрел на меня с неким смыслом, ему только известным.
— Кому надо? — смутился я. — Мне не надо.
— Для дела надо, правда.
— Для дела, е` вашу мать, — ругнулся. — Бить больно будут меня, а не вас.
— Бабки на лечение у нас есть, — пошутил. — Ты же знаешь?
— Ничего я не знаю, — выбирался из лимузина. — Если будут дубасить сильно, сдам всех, — я тоже шутил. (А, может, и нет?).
У меня возникло стойкое впечатление: Вася что-то не договаривает; лучший друг и не договаривает? Ну, что за времена такие не романтические, а блядско-казуистические? Не разыгрывается ли некая комбинация, в которой я должен сыграть роль приманки? Готов ли я исполнить роль подсадного крякающего селезня? Чувствую, не готов. Гнутого на голову Илюшу надо беречь, а мной, значит, можно и пожертвовать, подставив под нож карательной системы? Обидно, господа бандиты, обидно. А что делать?
Эх, где наша не пропадала, и я плетусь в сторону подворотни, где стоит, как член правительства перед народом, страж порядка, а рядом с ним зевают зеваки. Приблизившись, вижу в глубине родной подворотни скорчившегося человека. Он лежит на асфальте в позе эмбриона, зажав голову руками, и делает вид, что мертв. Впрочем, мертвее не бывает, если судить по луже темновато-винной крови.
— Куда? — тормозит меня молоденький сержант, держащий в руках шипящую, как гадюка, радиацию. — Не положено.
— Я тут живу, — говорю. — Квартира девятнадцать.
— Не положено.
— А капитан Горкин там? — спрашиваю по наитию.
Сказать, что наш двор был завален трупами, как бревнами, нельзя. Один из неудачников валялся у подъезда, ещё один находился в стареньких «жигулях», прошитых старательными автоматными очередями. Битое стекло скрипело под ногами, и пускало солнечных зайчиков.
Оперативная группа из Петровки, 38 трудилась не покладая рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42