Его взгляд привлекло странное, более плотное пятно в причудливых завитках. Он стал следить за ним взглядом, выше и выше по склону, пока не уперся в темную кромку карьера. Именно тогда он увидел одежду.
Вина новой судорогой скрутила внутренности, но не смогла остановить его. Меньше чем через секунду он уже сам карабкался наверх.
Платье он узнал сразу – то самое платье, которое Дженни купила у мисс Джейн, чтобы надеть на танцы в прошлую пятницу. Рядом с аккуратно сложенным платьем лежало белье и разношенные кроссовки, которые верой и правдой служили Дженни в ее долгих ежедневных походах до города и обратно. Отпечатки ее ног были маленькими и изящными, хотя лишь немногие думали о Дженни так, ибо изящество предполагает хрупкость, уязвимость и невинность, которая, наконец, должна вызывать желание защитить. Но никто в Литтл-Фоллз не старался защитить Дженни больше, чем это делал Дэн. И осознание этого теперь будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь.
Одинокие следы маленьких ступней были единственными на прибрежной грязи, разглаженной прошедшим дождем. Они вели в одну сторону – к самому краю карьера.
Теперь все кусочки мозаики, не дававшие ему покоя, сложились воедино. Все, что беспокоило его в поведении Дженни в прошедшие месяцы, а особенно в эти последние несколько дней, наконец стало понятным. Как он не догадался раньше? Он должен был догадаться. Однако это означало действовать, а он в этом городе был так же одинок, как и сама Дженни.
Он всмотрелся в воду. Она была спокойна, тиха и непроницаема в своей тишине. Теперь карьер обыщут, но ее тело могло снести ниже по течению бурным потоком после грозы. Такое самоубийство было не первым в Литтл-Фоллз, но ни в одном из случаев найти тело не удалось.
Дэн медленно поднял глаза и обвел взглядом край карьера и кромку леса. Никакого признака человеческого присутствия. Только камни, деревья, мох…
Самоубийство – грех. Он верил в это и не мог полностью оправдать поступок Дженни. Но и обвинять ее он тоже не мог. Она выбрала меньшее из двух зол.
Другое дело – Дарден Клайд. Дэна поразило осознание того, насколько безошибочно Дженни выбрала для отца наказание. Убив себя, она лишила его того, чего он отчаяннее всего хотел. Она оставила его наедине с его личным адом.
Это, по правде сказать, даже радовало Дэна. Он желал мучений Дардену и свободы Дженни. И хотя горевал о ней, но все равно чувствовал какое-то удовлетворение. Наверное, поэтому утихла и боль в плече.
Он глубоко вздохнул, неожиданно ощутив усталость. Его ждала работа. Нужно сообщить о происшествии и вернуться сюда с подмогой для более тщательных поисков. Но только не прямо сейчас. Пока в этом месте царил мир, не слишком согласующийся с тем, что сегодня ночью здесь оборвалась жизнь. Но Дэну очень хотелось думать, что Дженни Клайд наконец нашла здесь по крайней мере свободу, а может, и счастье.
А потом туман приподнялся. Ему померещился далекий проблеск чего-то рыжего. Этого оказалось достаточно, чтобы Дэн сорвался с места. Пока он спускался, он неожиданно ощутил разочарование. Ведь он хотел, чтобы Дженни спаслась, но пока Дарден был здесь, для нее здесь жизни не было.
Дэн преодолел каменистый спуск, где бегом, где почти кувырком, не обращая внимания на ободранные локти. Потом бросился в заросли, туда, где померещился проблеск рыжего. Приблизившись, он замедлил шаги, боясь, что она испугается и бросится бежать. Но Дженни Клайд не пошевелилась. Она скорчилась на траве, спрятав лицо в коленях, а ее рыжие волосы казались неуместно живыми и яркими в контрасте с белой кожей.
На ходу он снял пиджак и, опустившись рядом на колени, укрыл ее и поднял. Не произнося ни слова, он направился к джипу и опустил ее на пассажирское сиденье, устроив так, чтобы ее не было видно снаружи. И завел мотор.
Он поехал прочь от города. Включил печку, когда заметил, что Дженни продолжает дрожать. Она не поднимала головы и не издавала ни звука.
Достигнув места, где вряд ли мог встретиться кто-нибудь из городских и где была хорошая телефонная связь, спустя три минуты он говорил со своим старинным товарищем по колледжу, который с радостью согласился на пару часов оторваться от работы и встретить Дэна на полпути.
Его отец был бы вне себя от злости. «Оказание сопротивления правосудию! – взревел бы он, всегда неукоснительно следовавший букве закона. – Ты вляпался в дерьмо, Дэн, и твой друг тоже. Разве за этим я посылал тебя в колледж?!»
Но отец никогда об этом не узнает. И никто в городе. Карьер прочешут, и русло реки тоже. И придут к заключению, что тело унесло и затащило куда-нибудь под камни течение или какие угодно таинственные силы, правящие карьером.
Причина не имела значения. Только следствие. С практической точки зрения, Дженни Клайд должна быть мертва.
Глава 1
Бостон
Заупокойная служба проходила под темными сводами церкви на бостонской Мальборо-стрит, недалеко от того места, где Корнелиус Ангер жил и работал. Была солнечная июньская среда, и со дня его смерти прошло уже три недели. Таково было его собственное распоряжение. Какие бы церемонии ни проходили до этого, они были слишком скромными и для узкого круга, и Кэйси Эллис туда никто не приглашал.
Она сидела сзади всех и думала, что более благопристойного общества не видела никогда. Никто не шушукался, не перешептывался, не ахал и не всхлипывал. Здесь не было места скорби. Это было профессиональное сборище мужчин и женщин, которые больше привыкли наблюдать, чем быть наблюдаемыми. Здесь были исследователи и врачи, которые собрались, чтобы отдать дань уважения тому, кто был одной из наиболее выдающихся фигур в сфере их деятельности на протяжении последних сорока лет. Число собравшихся свидетельствовало как о долгой жизни этого человека, так и о его выдающихся качествах.
Кэйси могла бы поклясться, что из нескольких сотен собравшихся здесь, не исключая и жены покойного, она одна испытывает эмоциональное потрясение. Ни для кого не было секретом, что знаменитый доктор Ангер поселил свою супругу в премилом домике на северном берегу, где она занималась своими делами, тогда как сам он жил в Бостоне и лишь изредка навещал ее по выходным. Конни ценил свое личное время. Светских сборищ он избегал. У него были коллеги, но не друзья, а о его родственниках, даже если они и имелись, никто никогда не слышал. Детей у них с женой не было.
Кэйси была его дочерью от женщины, на которой он никогда не был женат и с которой обменялся не более чем дюжиной слов после единственной ночи, проведенной вместе. Так как никто из здесь присутствующих понятия не имел о той ночи и о Кэйси, для них она была не более, чем лицом из толпы.
С другой стороны, она сама знала очень немногих из них, да и тех вовсе не благодаря своему отцу. Он так и не признал ее, не пытался сблизиться, не предложил помощи, не открыл перед ней дверь. Мать Кэйси не просила об этом, а к тому времени, как сама Кэйси узнала имя своего отца, чувство подросткового протеста настолько укоренилось в ней, что она не обратилась бы к этому человеку, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
Отголоски этого протеста Кэйси до сих пор ощущала в душе. Ее устраивало место в глубине церкви, где она могла быть всего лишь одной из коллег, зашедшей сюда в обеденный перерыв. Ее устраивала мысль о том, что она уйдет отсюда и больше никогда не оглянется.
Думать об этом было легче, чем осмысливать потерю. Они с Корнелиусом Ангером никогда не встречались лично, но пока он был жив, жила и надежда на то, что однажды он решит найти ее. С его смертью умерла и надежда.
«А ты хоть раз пыталась подойти к нему? Ты сама лично высказывала ему свое отношение? Ты хоть раз послала ему письмо, или электронное сообщение, или какой-нибудь подарок?» – расспрашивала Брайанна, ее подруга.
Ответ на все эти вопросы был отрицательным. Отчасти это объяснялось гордостью, отчасти – обидой, отчасти – жалостью к матери. А еще это было поклонением герою. Как обычно при таких отношениях любви-ненависти, помимо того, что Корнелиус Ангер был ее Немезидой, он служил для нее образцом с тех самых пор, как она впервые услышала его имя. В шестнадцать ей было любопытно, но это любопытство быстро переросло в настоящее наваждение. Он преподавал в Гарварде – она пыталась поступить туда, но у нее не получилось. Может, стоило обратиться к нему тогда и сказать обо всем?
Впоследствии она получила звание в Тафтс и Бостон-колледж. Последнее было в области социальных наук. Конечно, ей было далеко до доктора философии Корнелиуса Ангера, но она так же, как он, консультировала клиентов, а сейчас хотела попробовать свои силы в преподавании. Ей нравилось работать с людьми, и она представляла себе, что ее отец испытывает такие же чувства. За эти годы она перечитала практически все, написанное им, посетила все публичные лекции, которые он читал, и собрала все рецензии на его работы.
На своих лекциях он учил тому, что самым важным в работе клинического психолога является умение задавать правильные вопросы. Слушать, а затем задавать вопросы, которые подтолкнут пациента к самостоятельному поиску в нужном направлении.
Кэйси это удавалось неплохо, о чем свидетельствовал растущий объем ее практики. Те, кого она знала из присутствующих здесь, были ее коллегами. С ними вместе она училась, работала, посещала семинары. Они достаточно уважали ее как специалиста, и значительная часть клиентов попадала к ней по их рекомендациям. Но они понятия не имели о том, что на самом деле связывало ее с покойным.
Июньское тепло осталось снаружи, на ступенях церкви. Внутрь солнечные лучи проникали лишь в виде мутных цветных полос через витраж высоко над алтарем. Она наслаждалась покоем, царящим здесь, пока один оратор за другим выходили вперед и произносили речи. Но они не говорили ничего такого, чего бы не знала Кэйси. В профессиональном смысле Конни Ангера любили. Его необщительность расценивалась как застенчивость или задумчивость, отказ от участия в светских сборищах – как милая социальная неприспособленность. В отсутствие друзей коллеги невольно чувствовали себя в некоторой степени ответственными за него.
Служба закончилась, люди потянулись из церкви: так же, как и Кэйси, они спешили вернуться к работе. Она улыбнулась одному знакомому, кивнула другому, на секунду остановилась на ступеньках, чтобы перекинуться парой слов с человеком, который был ее консультантом, когда она работала над диссертацией, ответила на дружеское объятие подошедшего коллеги. Потом остановилась снова, на этот раз на оклик одного из своих партнеров.
Они работали группой из пяти человек. Единственным врачом-психиатром среди них был Джон Борелла. Из оставшихся четверых двое были консультантами-психологами с докторской степенью. Кэйси и еще один коллега имели степени магистров социальных наук.
– Надо поговорить, – сказал психиатр.
Кэйси поначалу не обратила внимания на его встревоженный тон. Джон всегда перестраховывался.
– У меня сегодня очень загруженный день, – предупредила она.
– Стюарт сбежал.
Это известие заставило Кэйси озадаченно замолчать. Стюарт Белл был одним из докторов-консультантов. И, что более важно, оплачивал все счета фирмы.
– Что ты сказал? «Сбежал»? – осторожно переспросила она.
– Сбежал, – повторил Джон, понизив голос. – Его жена позвонила мне буквально недавно. Она вернулась вчера с работы и обнаружила пустой дом – пустые шкафы, пустые ящики, пустой банковский счет. Я проверил его офис и обнаружил то же самое.
Кэйси была потрясена.
– Его бумаги?
– Пропали.
Ошеломление сменилось страхом.
– Наш банковский счет?
– Пуст.
– Ой-ё-ёй! – Она почувствовала подкрадывающуюся панику. – Ладно. Поговорим попозже.
– У него были все деньги на аренду. За семь месяцев.
– Я знаю. – Кэйси лично каждое первое число отдавала Стюарту чек. Неделю назад они узнали, что ни за один из этих месяцев арендная плата так и не была внесена. Когда Стюарта призвали к ответу, он стал уверять, что это просто недоразумение, счета случайно затерялись в бумагах – вы же сами знаете, как много времени приходится тратить на бумажную работу, – и они поверили ему, зная, что это действительно так. Он обещал тут же все заплатить.
– Платить нужно на следующей неделе, – напомнил Кэйси Джон.
Им необходимо найти деньги. В противном случае их выгонят из офиса. Но Кэйси не могла обсуждать это прямо сейчас. Она даже думать не могла об этом, когда, как ей казалось, Корнелиус Ангер все видит и слышит.
– Джон, здесь неподходящее время и место. Поговорим попозже.
– Простите, – сказал худой седовласый джентльмен в темно-синем костюме, сошедший по ступенькам, когда толпа поредела. – Мисс Эллис?
Джон отошел, и Кэйси повернулась к подошедшему.
– Я – Пол Уинниг, – представился он. – Я был адвокатом доктора Ангера. Я его душеприказчик. Вы можете уделить мне немного времени?
Она уже готова была спросить, что нужно от нее душеприказчику доктора Ангера, но прочла в его глазах ответ на свой вопрос. Да, он знал, кто она такая. Удивленная этой осведомленностью и сразу же растерявшись, она выдавила:
– Ну, да, конечно. Когда угодно.
– Хорошо бы прямо сейчас.
– Сейчас? – Она бросила взгляд на часы и почувствовала раздражение. Она не знала, заставлял ли ее отец ждать своих клиентов. Она – никогда. – У меня встреча через полчаса.
– Я отниму у вас не более пяти минут, – сказал адвокат. Слегка поддерживая ее под локоть, он мягко направил Кэйси вниз по ступеням, а затем – на узкую каменную дорожку, огибающую церковь. Обойдя здание, он предложил ей присесть на железную скамейку и только потом сказал:
– Доктор Ангер оставил распоряжение связаться с вами сразу же после заупокойной службы.
– Понятия не имею почему, – заметила Кэйси, немного собравшись с мыслями. – Он никогда мной не интересовался.
– Я думаю, вы ошибаетесь, – покачал головой адвокат. Он достал из кармана конверт. – Здесь ваше имя.
На конверте действительно было выведено – «Кассандре Эллис».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49