К разряду таких явлений, видимо охватывающих множество людских совокупностей, но в действительности самим своим присутствием творящим историю этих совокупностей, принадлежит идея монотеизма — Бога в единственном лице . Эта идея, как и все другое идеальное в истории, не входит в число объектов познания при фактической историософии.
Фактологическая эпопея И. Великовского питает следующее дежурное упущение в еврейском гнозисе, связанное с предрассудком о том, что евреи якобы являются творцами идеи единого Бога, хотя несомненно, что монотеистическая идеология почти полностью принадлежит евреям. Исторически действительным автором идеи монотеизма выступил египетский фараон Эхнатон (Аменхотеп IV), которому известный египтолог, автор авторитетной «Истории Египта» (I906), Джеймс Брестед преподнес пышный акафист, где доминирует эпитет «первый»: «первый в мире идеалист и первый в мире индивидуалист», «первый пророк истории», «самый замечательный из фараонов и первая личность в человеческой истории», позабыв, однако, указать в этом панегирике, что Эхнатон есть первый из непризнанных гениев человечества и правофланговый в когорте человеческих еретиков.
Зигмунд Фрейд посвятил этой теме одно из самых удивительных своих эссе, где он писал: «Во времена славной восемнадцатой династии, при которой Египет впервые стал мировой державой, около 1375г. до н. э. на трон вступил молодой фараон, которого поначалу, как и его отца, звали Аменхотеп (IV), однако позднее он изменил свое имя, и не только его. Этот царь решился навязать своим египтянам новую религию, противоположную их тысячелетним традициям и всем привычным житейским обычаям. Это был последовательный монотеизм, первая, насколько нам известно, попытка такого рода во всемирной истории» (1999, с. 929). Действительно, подобной реформации мир до того не знал: вместо традиционного египетского многобожия явился единый Бог с новым именем Атон , в соответствии с которым фараон решился изменить наследственное царское имя на Эхнатон . Вместо жестокого и далекого от духовного понимания культа мертвых (мировоззрения жрецов) появилось яркое, теплое и повседневное Божество, которое Эхнатон олицетворил в образе Солнца. Свое монотеистическое воззрение Эхнатон хотел увековечить, соорудив новую столицу государства — Ахет-Атон , которую И. Великовский назвал «городом Солнца». Эхнатон прекратил человеческое жертвоприношение — главную ритуальную святыню жреческой олигархии. В гимне своему солнцеобразному Божеству Эхнатон озвучил исключительно духовное обоснование своего воззрения и продемонстрировал себя как личность, полагающуюся в центре мира, воочию выступив «первым индивидуалистом» и «первой личностью» в истории человечества.
О ты, солнечный бог, чья власть другим недоступна…
Ты только своей силой создаешь красоту формы,
Ты пребываешь в моем сердце,
Нет никого, кто знает тебя,
Кроме твоего сына Эхнатона.
Ты дал ему мудрость своей волей
И своей мощью…
Ведь ты долговечность…
Тобой живет человек,
И глаза людей взирают на твою красоту…
С тех пор как ты создал землю,
Ты возвысил их (они живут) для твоего сына,
Который явился прямо из твоего лимба, —
Царя, живущего в истине…
(цитируется по И. Великовскому)
У Великовского сказано по этому поводу: «Живущий в истине» — это выражение, которое Эхнатон принял как собственное прозвище, и где бы ни встречалось это «живущий в истине», даже если имя царя на надписи не сохранилось, было ясно, что имеется в виду Эхнатон. Нет сомнения в том, что в этих личных отношениях между человеком и его божеством было что-то новое, нечто такое, что не выражалось в такой степени прежде в египетской религии, или по крайней мере не было зафиксировано ни в одном из более ранних или поздних гимнов, молитв или песнопений" (1996, с. 458). Это изречение Великовского есть не только единственное из его интенций, что таит в себе духовный подтекст, но и несет смысл, который выступает антитезисом, только противоречием, основной идеи, какая предусматривается им в образе Эхнатона как исторического явления в египетской хронологии, о чем будет сказано далее. Духовный подход представляет фараона Эхнатона обладателем наиболее совершенной на то время духовной системой — монотеистической моделью Бога , и хотя авторская конструкция этого образования неясна в деталях, но современный идеал совершенства включает в себя немало штрихов эхнатоновского происхождения (так, известный египтолог Артур Вейгелл отметил: «Эхнатон не позволял как-либо запечатлевать образ Атона. Царь говорил, что подлинный Бог не имеет формы, и он пронес это мнение через всю свою жизнь» (цитируется по 3. Фрейду, 1999, с. 933). И это мнение стало солирующим мотивом еврейского богосознания — «не сотвори себе кумира» как главный признак единого Бога, а гордый лозунг «живущий в Маат» («живущий в истине») входит в состав любого современного идеально-возвышенного мечтания. Можно принять во внимание, не вдаваясь глубоко в суть, высказывание З. Фрейда: "Как известно, еврейский символ веры гласит: Шема Джизроэль Адонаи Елохену Адонаи Еход. Если имя египетского Атона (или Атума) созвучно с древнееврейским словом Адонаи и с именем сирийского бога Адониса не случайно, а из-за древней языковой и смысловой общности, то это еврейское высказывание можно было бы перевести: Слушай, Израиль, наш бог Атон (Адонаи) — единственный Бог" (1999, с. 934). А внимания в словах великого психолога заслуживает методологическая сторона, ибо определяется, что в исследовании З. Фрейда духовный подход принят за основу). Но, воссоздав монотеистическое воззрение или идею единого Бога в онтологически зримую религию, Эхнатон владел не только духовным совершенством , но обладал безукоризненным человеческим образом в лице любимой супруги царицы Нефертити , которая, по словам Великовского, при жизни носила титул «Прекраснейшей вовеки». Женская красота Нефертити как символ телесной человеческой беспорочности продолжает волновать и по ныне, оправдывая излюбленный лозунг русских духовников — «красота спасет мир». Сочетание духовного достижения монотеизма с обликом «Прекраснейшей вовеки» в одной связке Эхнатон-Нефертити не может быть случайным актом непредсказуемой игры Провидения, хотя неизвестна причина и отсутствует рациональное объяснение этому симбиозу, но нам известна историческая достоверность, что правление дуэта Эхнатон-Нефертити составило вершину восемнадцатой династии египетской иерархии фараонов — самой славной династии в истории Египта. После гибели этого дуэта наступил исторический крах египетской государственности. Злобная каста египетских жрецов, ревнителей старины и охранителей культа мертвых, свергла с престола мудреца фараона и его красавицу-жену, и еще долгие годы после смерти фараона с корнем выкорчевывала все, созданное Эхнатоном. В жреческих папирусах великий реформатор Востока не назывался иначе, чем «этот преступник из Ахет-Атона».
Принимаясь за тему Эхнатона, выдающийся психоаналитик Зигмунд Фрейд, однако, не пытался решать задачи из области египетской истории, а, будучи евреем, был одолеваем еврейской заботой, — а именно: Моисеем. Его замысел был обширным, как и еврейским: познать каким образом монотеистическая религия Эхнатона стала достоянием еврейского сознания, а это последнее Фрейд априорно связывает с личностью Моисея, ибо, как он говорит: «Мы не должны забывать, что Моисей был не только политическим вождем поселившихся в Египте евреев, он был также их законодателем, наставником и побудил служить новой религии, которая еще и сегодня по его имени называют моисеевой» (1999, с. 927). Духовной посылкой исторического выведения З. Фрейда является равноправное сосуществование египетской религии Атона и иудейского вероучения Моисея, опосредованное в соразмерные формы сходства и различия: "Совладения и различия двух религий наглядны и без лишних объяснений. Обе — формы последовательного монотеизма, и, само собой, разумеется, существует склонность сводить общее в них к этой основной особенности. В некоторых отношениях еврейский монотеизм ведет себя жестче, чем египетский, например, вообще запрещая наглядное изображение. Самое существенное различие — отвлекаясь от имени бога — обнаруживается в том, что иудейская религия полностью отходит от почитания солнца, к чему еще была склонна египетская. При сравнении с религией египетского народа у нас сложилось впечатление, что кроме принципиальной противоположности был как бы привнесен фактор намеренного сопротивления различению двух религий. Теперь это впечатление кажется оправданным, хотя мы заменяли иудаистскую религию религией Атона , которую Эхнатон , как известно, излагал с умышленной враждебностью к народной религии" (1999, с. 934-935). Следовательно, корни иудейского монотеизма, который был прославлен всей еврейской историей, располагаются в египетской ересиархии фараона Эхнатона и, по словам Фрейда, «… тогда Моисеева религия была, вероятно, египетской».
Это положение вложено Фрейдом в субстрат его исторической гипотезы, самым парадоксальным моментом которой выступает фигура Моисея, который делается египтянином и современником Эхнатона, и даже, «что Моисей был знатной и высокопоставленной персоной, быть может, действительно членом царского дома». Реформаторские побуждения Эхнатона были отвергнуты египетским народом и до основания разрушены и погашены египетским жречеством, а З. Фрейд написал: «Реформа Эхнатона оказалась эпизодом, обреченным на забвение» (1999 с. 964), потому-то Моисею, чтобы проникнуться духом монотеизма Эхнатона в объеме, достаточным для внедрения его в еврейское сознание, необходимо быть сподвижником фараона-реформатора, одноплеменником и современником. Из этого момента, столь разительно расходящегося с библейскими свидетельствами, вытекает закономерно и вполне логично следующий радикальный и даже скандальный пункт фрейдовской гипотезы: Моисей, пришедший с новой религией к сынам Израиля, был ими убит, а сама религия овладела сынами Израилевыми много позже в процессе исторического становления. Приход Моисея-египтянина, то бишь чужака, со стороны и несущего египетскую, нееврейскую , схему мировосприятия, не могло не вызвать решительного отпора со стороны еврейской массы, результатом чего должен быть летальный исход для чужака; Фрейд тут делает упор на известную реакцию profanum vulgus (непросвещенная чернь) на факт явления творца-реформатора: «Моисея, как и Эхнатона, постигла участь, которая ожидала всех просвещенных деспотов. Еврейский народ Моисея столь же мало был способен выносить высокоодухотворенную религию, находить в следовании ей удовлетворение своих потребностей, как и египтяне восемнадцатой династии. В обоих случаях произошло одно и то же — опекаемые и обиженные восстали и освободились от бремени навязанной им религии. Но тогда, как кроткие египтяне дожидались, дабы судьба устранила священную персону фараона, дикие семиты взяли судьбу в свои руки и убрали тирана с дороги» (1999, с, 955).
При обращении к ультранеординарной гипотезе Фрейда должно обособить методологическую сторону, ибо вывод о Моисее-египтянине и прочих отклонений от еврейской летописи — Танаха, стал результатом смены методов в исследовании Фрейда — перехода с духовного метода на фактологический. Моменты фактологической рефлексии Фрейда (этимологический анализ имени Моше ( Мозе), легенда о подкидыше, ритуальный обряд обрезания, который евреи почерпнули у египтян), что в совокупности способствовали заключению о принадлежности Моисея к египетскому племени, прямо подтверждались исследованиями историков-профессионалов, специалистов фактологического мастерства — Дж. Брестеда Эд. Мейра, Эд. Зеллина. Шаткость подобной базы аргументации для своей духотворческой баллады о Моисее явственно ощущал сам Фрейд: "Наше исследование вынуждено довольствоваться этим неудовлетворительным и к тому же сомнительным выводом, так ничего и не добавив к решению вопроса: был ли Моисей египтянином… Сам я не разделяю эту тупиковую установку, но и не в состоянии ее отвергнуть… Сожалею, что и мои аргументы не способны выйти за границы предположения" (1999, с. с. 924, 925; выделено мною — Г. Г. ). Использование методического средства с заведомо слабой разрешающей способностью объясняется, как видно, тем, что в данной проблеме Фрейд не находит предпосылок для своих специфических психоаналитических способов, Такие предпосылки появились в связи с радикальной концепцией исторического исследования Н. А. Бердяева, где в новаторском плане истолкована роль параметра «вечность» в историческом процессе. Идея монотеизма или идеология единого Бога Эхнатона относится к разряду вечных шедевров человеческого духа, равно как и женская красота Нефертити, а это означает, что они не могут быть уничтожены или бесследно исчезнуть, а единственно только по рецепту Фрейда, вытеснены в область народной памяти, в предание , — в таком случае, как доказывает Фрейд, проявляется «феномен латенции».
Нельзя сказать, что Фрейду было чуждо историческое понимание вечности, во многих местах его психоаналитического учения ощутимо биение интуитивного пульса вечности, но суть творческой манеры Фрейда такова, что пока «вечность» научно не оформлена в качестве познавательного средства, она не могла входить в деятельный потенциал фрейдовского гения. У Фрейда сказано: «Монотеистическая идея, блеснувшая вместе с Эхнатоном, опять погрузилась во мрак и должна была еще долгое время находиться во тьме» (1999, с. 967). Здесь речь идет о вторичном забвении идеи Атона при убийстве иудеями Моисея и тут Фрейд предусматривает действие «феномена латенции» и вытесняет идею монотеизма в еврейское предание . А почему такое не могло случиться с египетским народным преданием, когда жрецы растоптали все духовное достояние Эхнатона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79