Ты не поверишь, в каждой по девять карат!— Господи, помилуй нас, грешных, — пробормотал Лестер. — Надеюсь, они застрахованы.— Ой, мне и в голову не пришло спросить. Если это так серьезно, я бы их не надела. — Долли была похожа на одиннадцатилетнюю девочку, у которой отбирают любимую куклу.— Ерунда, — весело сказала Вэлентайн, подталкивая их к двери. — Билли обидится. Идите — тыква вас ждет.— Вэлентайн, — прошептала Долли, оборачиваясь для прощального поцелуя, — как ты думаешь, если это платье немного ушить, я смогу носить его потом?— Мы сошьем из него по крайней мере два, обещаю.Стоя у разных окон своего кабинета, Вэлентайн и Спайдер смотрели, как Долли и Лестер отъезжают в длинном черном «Кадиллаке», специально арендованном студией. Теперь во всем магазине, от подвала до чердака, не осталось никого, кроме них. Они помахали им на прощанье, хоть и знали, что снизу на них никто не смотрит, а затем повернулись друг к другу, на их лицах все еще светилась чуть ли не родительская гордость и радость — ведь они стали участниками сказки про Золушку. Впервые за много недель они обменялись теплыми взглядами.— Долли победит, — ласково сказал Спайдер.— Откуда ты знаешь? — Его спокойная уверенность озадачила Вэлентайн.— Мне сегодня сказала Мэгги, перед тем как уйти отсюда. Но никто не знает, даже Долли. Это страшная тайна.— О, чудесно! Эллиот, какая чудесная новость! — Вэлентайн с минуту поколебалась и объявила, не желая уступать: — Раз так, Вито победит тоже.— Что? Кто тебе сказал?— Билли. Но это тоже страшная тайна. Мэгги им сказала вчера ночью. Мне нельзя никому говорить. Билли сама мне сказала, потому что хотела кое за что извиниться, — проговорилась Вэлентайн, думая о чем-то другом.— Ох уж эта Мэгги со своими страшными тайнами, — сказал Спайдер. — Черт возьми, Вэл, да это волшебство! Я начинаю… Вито, Долли, лучший фильм… Вэлентайн! Вэлентайн! Вэлентайн, что случилось? Почему ты так смотришь? Почему ты плачешь?— Я так рада за них, — сказала она тихим, печальным, неискренним голосом.— Это не слезы радости. — Тон Спайдера не допускал возражений.Она не хотела открыться перед ним, и в воздухе, окружавшем его пузырь, запахло грозой. Она глубоко вздохнула, как человек, решившийся прыгнуть с тонущего судна, по телу пробежала дрожь. Полуобернувшись к нему, она что-то сказала так тихо, что он не расслышал. Внезапно и необъяснимо встревожившись, он потряс ее за плечо.— Что ты сказала?— Я говорю, я выхожу замуж за Джоша Хиллмэна.— Черта с два ты выходишь! — ни мгновения не раздумывая, заорал Спайдер.Как только он услышал ее слова, пузырь прорвался, спала невидимая пелена, которой он сам себя окутал, дабы приглушить удар, которого он месяцами ожидал. Спайдер с треском свалился вниз, в реальность, барьеры в мозгу рухнули, и во вспышке запоздалого озарения он увидел свет в конце тоннеля. Все чувства обновились, словно он сбросил с себя наваждение. Сердце с радостью сдавалось в плен. Даже в полумраке он ясно видел Вэлентайн. Она еще не заговорила, а он уже видел, что она пока не поняла.— Ты снова указываешь, что мне делать?— Ты его не любишь. Ты не можешь за него выйти.— Что ты понимаешь в любви, — презрительно фыркнула она.Ага, она все еще такая же глупая, каким был он. Знание, которое закипело вдруг у него в крови, в мозгу, в каждой клеточке, это знание он должен передать ей, он обязан долбить и втолковывать, пока не преодолеет ее высокомерное упрямство. Спайдер обуздал свое нетерпение, погасил влекущее пламя, с трудом оторвал взгляд от ее губ и заглянул в яростно оборонявшиеся глаза.— Я так хорошо знаю тебя, что могу с одного взгляда понять, что ты не любишь Джоша. О боже, каким я был невероятным идиотом!— Может, и был, Эллиот, но какое отношение это имеет ко мне? И к Джошу?— Самое прямое, милая моя Вэлентайн. Всю-то жизнь ты воюешь… — Он взял ее за руки и крепко сжал в своих, заговорив тоном, которым приручают строптивого пони. — А теперь пойди сюда. Сюда, сядь на кушетку. Теперь, Вэлентайн, слушай меня и не перебивай, потому что я расскажу тебе одну историю.Его глаза выражали так много — золотисто-синяя нежность, не желающая отступать, прозрачная ясность, торжество и искренность, и впервые в жизни все возражения вылетели у Вэл из головы. Она молча пошла за ним через всю комнату. Они сели, он не выпускал ее рук.— Это история про двух людей, про молодого нахального жеребца, который думал, что все девочки взаимозаменяемы, и про маленькую собачушку, которая считала этого парня безнадежным пустозвоном. Лет пять или шесть назад они встретились и подружились, хотя она его и не одобряла. Они стали лучшими друзьями. Они влюблялись — так им казалось — в совершенно не тех людей, переставали любить их, но оставались друзьями. Время от времени они даже спасали друг другу жизнь. — Он умолк и взглянул на нее.Она сидела, опустив глаза, но не перебивала. Она была так неподвижна, что даже Спайдер не догадывался, какая буря бушует в ее мыслях, какое удивление закипает в крови. Она старалась не сводить взгляда с его рук. Боялась, что если пошевелится, то потеряет равновесие и упадет.— Вэлентайн, эти двое не понимали самого главного, они не знали, каким долгим и кружным путем входит в сердце любовь. Они были нетерпеливы, искали обходные пути, упускали случай, за делами не находили времени сделать шаг навстречу друг другу. Когда один говорил «да», другой отвечал «нет», но за эти годы, сами того не зная, они стали друг другу совершенно необходимы, постоянные, как… как Лувр.— Постоянные? — Казалось, это слово вывело ее из зачаро-ванности. — Постоянные? Как ты при всех твоих девочках можешь говорить о постоянстве? — Она возражала неуверенно, в глазах стояла подозрительность.— Во-первых, я был молод и глуп. Потом, их, наверное, было так много оттого, что ни одна не была той, кого я искал. Ни одна не была той, кого я на самом деле хотел. А ты, бог свидетель, ни разу меня не поощрила, так что я продолжал поиски. О, Вэлентайн, я всегда хотел тебя, только тебя, всегда хотел и буду хотеть. Боже, как я раньше это не замечал! Не понимаю. Проклятье, мне бы при первой возможности поцеловать тебя там, в Нью-Йорке, и мы бы не ходили пять лет вокруг да около. Эта наша ссора… Да я просто ревновал, ревновал, как свинья. Разве ты не догадалась?— А почему ты меня так и не поцеловал, там, в Нью-Йорке?— Наверно, я тебя побаивался. Боялся спугнуть.— И сейчас побаиваешься? — В вопросе была тонкая насмешка.Растеряв осторожность в лесном пожаре счастья, Вэлентайн находила в себе силы посмеиваться над мужчиной, которого любила с первого взгляда, отказываясь себе в этом признаться и будучи слишком гордой и упрямой, чтобы с кем-то за него состязаться.— Ах, ты… — Он обнял ее, неловко, почти робко, и впервые поцеловал изогнутые губы, такие знакомые. «Наконец-то, — подумал он, — вот она, земля обетованная!»Через минуту она осторожно отодвинулась.— Ты прав, Эллиот, нам всегда не хватало времени.Не в силах сопротивляться порыву, ее руки пробежали по его лицу, она гладила, гладила, гладила тело, которого давно до боли хотелось коснуться. Она взъерошила ему волосы, потерлась щекой о щетинистые бакенбарды, разминая и поглаживая кожу с ищущей страстью, так давно сдерживаемой и наконец нашедшей выход. Глаза Вэлентайн закрылись от радости: его лицо, фигура, запах — все теперь принадлежало ей. Она уткнулась носом в его шею, отчаянно вдыхая, покусывая, пробуя на вкус, впитывая его мужскую силу, как изощренный французский вампир.— Ах ты, глупый увалень, зачем ждал так долго? Я бы трясла тебя, пока зубы не застучат, хоть ты для меня и слишком велик.— Виноват не только я, — запротестовал он. — Ты месяцами была неприступна. При всем моем желании я бы до тебя не достучался.— Но мы никогда этого не узнаем, правда? Идиот, ты мог бы попытаться поцеловать меня раньше. Во всяком случае, не старайся что-то доказать — все твои аргументы еще долго-долго будут использоваться против тебя.Он не слыхал слов более радостных, чем ее угрозы.— До конца нашей жизни?— По крайней мере.Снаружи темнело, горела только лампа на их общем столе. Спайдер начал расстегивать ее белый халат, его обычно ловкие пальцы сейчас неумело возились с большими пуговицами, пока она не пришла ему на помощь. При всем их опыте оба стали до смешного неуклюжи, будто каждый жест совершался впервые. И все-таки они раздевали друг друга так, словно по-другому поступить не могли. Когда они наконец разделись и легли на широкую замшевую кушетку, Спайдер подумал, что никогда не встречал такой цельности, такого совершенного единства. Маленькие груди с торчащими вверх сосками были такими же изысканно веселыми, задорно-самонадеянными, как и ее лицо. Волосы на лобке курчавились сильнее, чем на голове, но были такими же огненно-рыжими. Впервые нежно дотронувшись до них, он понял, что ему знакома эта упругость, мягкая спутанность, он ощущал их в мечтах. Он разглядывал ее обнаженное тело, а Вэлентайн, с такой ненасытностью покусывая его в шею за минуту до этого, лежала теперь неподвижно, отдавшись его взгляду, гордая, как взятая в заложницы принцесса, как награда за великую победу.Рядом с его загорелым телом она была такая сверкающе-белоснежная, что Спайдеру показалось, будто она может разбиться, как фарфоровая статуэтка. Он погладил ее грудь, она обвила его тонкими юными руками и притянула ближе, перекинув гладкое бедро через его бок так, что он оказался пленен.— Не шевелись, полежи так немного. Я хочу ощутить тебя целиком, рядом со мной, чувствовать твое тело, — шептала она, и он застыл неподвижно, свирепый нежный зверь. Они лежали на боку, прижавшись друг к другу, их дыхания сливались, пульс бился в такт, а тела, прислушиваясь, ощущали, как страсть сгущается, словно туман над озером, и окутывает их клубящимся одеялом. Они задыхались, по-прежнему лежа неподвижно, сгорая от любопытства и желания. Он понял, что она больше всего на свете хочет этого простого действия, за которым нет возврата, и вошел в нее, сразу, спокойно. Она была холодна. Потом глубоко и удовлетворенно вздохнула, и холодность исчезла. Она крепко сжала его, и неодолимое желание продолжать движение куда-то ушло, такой жаркой и тугой была мечта. Но Вэлентайн томно качнула тазом и вытолкнула его. Их охватило желание, необузданное, как вспышка молнии, заполонившее душу и тело, желание познать друг друга, соединиться, слиться. В мартовских сумерках, переходящих в ночь, они изобретали друг для друга любовь, а потом лежали смиренно, как язычники, вдруг познавшие истинную веру, так велико было их изумление перед тайной: вместе они сотворили нечто, чего ни один из них раньше не ведал.Вэлентайн долго спала в объятиях Спайдера, похожая на экзотический букет розовых, красных и белых цветов, влажных и ароматных, в беспорядке брошенных на постель, отдаваясь ему во сне так же доверчиво, как отдалась наяву. Спайдер тоже мог бы уснуть, но ему хотелось смотреть на нее, он верил и не верил. Это была та же Вэлентайн, та же, но и другая. Он полагал, что хорошо знает ее, но не подозревал, что существует иная Вэл, таящая за обжигающей оболочкой сокровищницу глубокой, чистой нежности. Мир был наполнен радостным удивлением. Кабинет превратился в свадебный зал. Сможет ли он когда-нибудь сидеть напротив нее за столом и разговаривать о делах, не вспоминая, какой была эта комната? Сможет ли смотреть на ее белый халат, не испытывая желания снять его с Вэл? Если нет, улыбнулся про себя Спайдер, придется по-другому обставить кабинет, а ей на работе носить что-то еще.Проснувшись на руках у Спайдера, Вэлентайн поняла, что эта минута — самая счастливая в ее жизни. Ничто уже не будет прежним. Прошлое улетело на другую планету. Поиски родины закончились — у них со Спайдером собственное королевство.— Я долго спала?— Не знаю.— Который час?— Не знаю.— Но телевизор… награды… мы, наверное, их прозевали.— Наверное… Ну и что?— Конечно, ничего, мой Эллиот. Между нами, у нас всего сотни две клиентов в зрительном зале и на сцене. Скажем каждой, что она выглядела грандиозно.— Ты всю жизнь собираешься звать меня Эллиотом?Вэлентайн поразмыслила.— Ты ведь не настаиваешь на Спайдере, правда? Почему бы не Питер? В конце концов, это твое имя.— Нет. Ради бога, не надо.— Я могу звать тебя «дорогой» или… лучше я буду звать тебя «мореход». Что скажешь?— Зови как хочешь, только зови меня.— О, милый!.. — Они расточительно одаривали друг друга поцелуями, неловкость исчезла, вместе они росли и крепли, словно сильное дерево. Наконец Спайдер задал вопрос, который должен был прозвучать:— Что ты собираешься делать с Хиллмэном?— Завтра я ему все скажу. Он и сам догадается, как только меня увидит. Бедный Джош, но ведь я ему сказала только неопределенное «может быть»…— Но… ты мне так говорила… я думал, все решено.— Я тогда еще не решила, не до конца… Я не могла.— Так что, мне ты сказала раньше, чем ему?— Получается, что так, да?— Интересно, почему?— Понятия не имею. — Она смотрела на него с божественной щенячьей ненавистью.Спайдер решил оставить свои предположения при себе. Некоторые вопросы лучше не задавать, особенно если ответ известен.— Подумать только, — сказал он, откинув ее волосы назад и открыв очаровательное небольшое лицо, — как все удивятся.— Кроме семи женщин. — Из огромных зеленых глаз Вэлентайн брызнуло озорство.— Эй, погоди! — воскликнул Спайдер, в нем вновь ожили подозрения. — Кому ты еще говорила?— Как я могла рассказывать то, о чем не знала? Я имею в виду твою мать и шестерых сестер. Они, по-моему, все поняли, как только меня увидели.— Ох, глупенькая милая Вэл, тебе это только кажется. Они считают, что я неотразим для всех женщин.— Что верно, то верно, мореход, ты неотразим. * * * Билли провела в гардеробной весь день, задумчиво прохаживаясь, отгоняя лезшие в голову мысли и неутомимо просматривая разнообразные костюмы рассеянным, но все замечающим взглядом. В своих скитаниях по гардеробной она проверила даже шестьдесят пустых сумочек и набрала двадцать три доллара двадцать центов разменной монетой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83