Без малого в двадцать два года она все еще была девственницей. До шестнадцати лет ее вечера были заполнены работой по дому. После шестнадцати она по девять часов в день трудилась на работе, более роскошно обставленной, но не менее тяжелой, чем труд землекопа, а вечерами занималась с матерью моделированием и шитьем. Редкие свободные часы она проводила одна в кино или по воскресеньям с семьей в Версале, а не в любовных приключениях. Кому бы удалось в таких обстоятельствах не сохранить девственность, с негодованием спрашивала она себя. Она с неохотой позволяла целовать себя некоторым, но очень немногим из тех неинтересных юношей, с кем ее знакомили. Характер у нее был резкий и прямолинейный, она никогда не ощущала необходимости и, как она считала, потребности научиться кокетничать. Она не относилась к числу женщин, обладавших этим даром от природы. Единственный раз Вэлентайн сгорала от страсти, влюбившись в священника, причем даже не в того, кто выслушивал ее исповеди. Вот и весь опыт, думала она с горечью. А все кругом считают, что французские девушки такие пикантные, такие сексуальные, просто «о-ля-ля!», словно они все как две капли воды похожи на аматерскую барышню времен Первой мировой войны. Да, «давай поговорим, крошка», как же! Она раскрыла драгоценную папку с номерами «Вумен веар дейли» за последние три недели.Вэлентайн, тяготевшая к крайностям, сочетавшая в себе галльскую логику с кельтским воображением, что иногда приводило к ошеломляющим результатам, не могла, как это часто бывает, понять себя. Нехватка сексуального опыта в ее случае не имела ничего общего с неразвитой чувственностью. Она всегда обладала чувственностью, но ее парижский образ жизни, требовавший колоссальной сосредоточенности и энергии, вынуждал держаться в рамках. Однако ее чувственность находила выход, хотя она сама не подозревала об этом, в той части повседневной жизни, что принадлежала только ей, — в моделях. Они отличались особенностью, обычно характерной только для самой женщины, — как говорят французы, «du chien» — перчинкой. Если в женщине есть перчинка, это совсем не то же самое, что шик, элегантность или даже обаяние, хотя все эти слова относятся к той же категории описательных терминов. Шик выражается в манере женщин носить одежду, а не в самой одежде. Элегантность проявляется в линиях и качестве одежды, в очертаниях фигуры, скрытых под одеждой, в личном мнении обладателя одежды по поводу важности совершенства в мелочах. «Glamour» Чары, волшебство, обаяние (англ.).

— слово со столь неуловимым значением, что его нет ни в одном языке, кроме английского. «Glamour» — это, скорее всего, сочетание утонченности, тайны, магии и фотогеничности. Перчинка — это нечто пряное, терпкое, едкое, соблазнительное, что заставляет мужскую половину рода человеческого замечать: вот женщина с перчинкой — непростая. Шик и элегантность не имеют ничего общего с сексуальностью, обаяние во многом схоже с ней, перчинка — это всецело сексуальность. В Катрин Денев есть обаяние, в Шер есть перчинка. В Жаклин Биссе и Жаклин Онассис есть обаяние, но у Сюзен Блейкли, Бренды Ваккаро, Сары Майлз, Барбары Стрейзэнд есть перчинка. Она есть в Бекки Шарп, в Скарлетт О'Хара, есть она и в Вэлентайн О'Нил, в ней самой и в ее работе. Перчинку часто узнают лишь по результатам впечатления, которое она производит на других, поэтому совершенно естественно, что Вэлентайн о ней не подозревала, если учесть, что в школе и на работе ее окружали в основном женщины. Перчинку в женщине замечает лишь мужчина. Другие женщины не ставят ей это, в заслугу, потому что она не вызывает в них никакого отклика. * * * С первого дня после приезда в Соединенные Штаты Вэлентайн начала покупать «Вумен веар дейли». Эта газета, издаваемая индустрией моды, незаменима для всех, кто в творческом или исполнительском плане связан с чрезвычайно важным делом продажи, реализации одежды, обуви и аксессуаров. Если вы производитель пуговиц из Индианы, или японский изготовитель теннисных туфель, или художник по тканям из Милана, или закупщик товаров для универмага в Висконсине, или если вы любым другим серьезным образом связаны с четвертой по величине в Соединенных Штатах отраслью промышленности, вы просто осел, если не читаете «Вумен веар дейли». Это самая важная из посвященных торговле ежедневных газет в мире. Кроме того, там печатаются блестящие критические статьи по всем видам искусства, интереснейшие обзоры культурных событий Вашингтона, репортажи «изнутри» о мире кино и театра, колонки серьезных публицистов. И, наконец, там пишут о моделировании, модельерах и людях, которые носят самую красивую одежду и ходят на самые блестящие вечера в мире. Светская женщина, которой пришлось бы выбирать между «Вумен веар» и всеми остальными журналами мод, а также колонками о светской жизни, вместе взятыми, непременно остановилась бы на этой газете.Собирая информацию в «Вумен веар», Вэлентайн составила полное представление о том, где искать работу, и в первый же понедельник после неожиданного ужина со Спайдером вышла из дому, тщательно одевшись в свое самое удачное и оригинальное платье с жакетом и идеальными аксессуарами, держа под мышкой папку с эскизами. Она четко знала, кем хочет стать: помощницей модельера.Любому мало-мальски серьезному модельеру нужен ассистент, чтобы воплощать эскизы в жизнь, служить связующим звеном между модельером и мастерской, пробным камнем для новых идей, а иногда и поставлять сами идеи. Когда умерла Анне Кляйн, ее до той поры неизвестная ассистентка Донна Каран прославилась в одну ночь, представив превосходную коллекцию «Анне Кляйн». Теперь у нее есть свои ассистенты, а дело расширилось как никогда.Из «Вумен веар дейли» Вэлентайн выписала длинный список модельеров, работа которых ей правилась, и по телефонной книге узнала их адреса. Квинтэссенцию модельерской мысли в Соединенных Штатах можно ощутить в нескольких высоких деловых зданиях на Седьмой авеню, которые и являются средоточием последних моделей. Только от одного перечитывания списков обитателей этих зданий, вывешенных в вестибюлях, у Вэл перехватило дыхание, если таковое еще не сбилось вовсе в результате протискивания сквозь толпы на улицах, толпы в вестибюлях, которые не шли ни в какое сравнение с толпами в лифтах. Центр Седьмой авеню — кошмар для клаустрофоба, словно обитателей всех переулков Гонконга запихнули в несколько неописуемо уродливых зданий.В приемной каждого демонстрационного зала сидит суровая секретарша, взирающая на главного редактора «Харперс базар» с той же подозрительностью, что и на хасидского раввина, пришедшего просить о пожертвованиях. Однако Вэлентайн умела обращаться с мнительными женщинами: любая приемщица французских домов моды в общении с нижестоящими могла бы дать фору тюремной надзирательнице. Вэлентайн знала, что помочь ей может лишь неприкрытая наглость.— Я Вэлентайн О'Нил, — членораздельно представлялась она, демонстрируя спокойное, само собой разумеющееся высокомерие и одновременно одарив секретаршу легкой снисходительной улыбкой, которую она часто наблюдала у истинно солидных клиенток дома моделей Бальмэна. Вэлентайн утрировала французский акцент. — Я бы хотела видеть месье Билла Бласса.— По какому поводу?— Сообщите месье Блассу, что его хочет видеть Вэлентайн О'Нил, ассистент месье Пьера Бальмэна.— По какому поводу?— По делу. Я только что приехала из Парижа и не могу терять время, поэтому будьте добры позвонить и доложить обо мне месье Блассу.Иногда такие штуки не срабатывали, иногда Вэлентайн просили прийти позже, но почти всегда ее жестам хватало властности, одежде — роскоши, а осанке — небрежной уверенности, чтобы проникнуть в кабинет модельера или чаще его ассистента. Ее версия о том, что она была ассистенткой Бальмэна, не вызывала вопросов. Она, несмотря на молодость, так хорошо играла свою роль, что обычно ей позволяли показать свою папку. Модельеры Седьмой авеню не любят упускать возможности притока свежей крови. Когда-то они все тоже были не лишенными надежды новичками, с такими же папками под мышкой и знали, что в подобных папках всегда можно найти что-нибудь стоящее.Но 1972 год был неподходящим для того, чтобы искать работу на Седьмой авеню с полной папкой оригинальных моделей, резко выбивавшихся из привычного образа. Швейная промышленность едва оправилась от нокаута, проведенного в адрес юбок длиной до середины икры, а объем продаж в универмагах упал, как никогда, потому что американки отказались покупать новую одежду, вызывающе вцепившись в свои старые брюки. Никто не знал наверняка, в каком направлении двигаться, но все, что выглядело новым и свежим, не годилось. * * * — Эллиот, за три недели меня отвергли двадцать девять дизайнеров одежды. Если ты посоветуешь мне не падать духом, я швырну в тебя этим дохлым цыпленком.У Спайдера появилась привычка ходить с Вэлентайн в субботние походы по итальянским уличным рынкам Девятой авеню. Он объяснял это тем, что ей якобы тяжело таскать горы закупленных продуктов, но, кроме того, проявлял глубокий интерес к тому, что она собирается готовить: ему хотелось знать, на что надеяться. Манекенщица, с которой у него сейчас был роман, держала в холодильнике только освежитель для кожи. В те вечера, когда он не водил свою девушку ужинать, он, поднимаясь по лестнице к себе домой, топал как можно громче. Вэлентайн, жаловавшаяся, что ей неинтересно готовить для одной себя, ждала, пока из его комнаты не раздастся «Туманный день в Лондоне» в исполнении Эллу и Луи, а потом подсовывала ему под дверь клочок бумаги. На нем было написано: «Pot-au-feu» Мясо в горшочке (фр.).

или «Choucrute Alsatienne» Солянка по-эльзасски (фр.).

. Эллиот был не единственным знакомым в Нью-Йорке, и она не видела причин для того, чтобы ужинать в одиночестве. Вполне разумно.— Дело не в том, чтобы не терять присутствия духа, — ответил он. — Я думаю, ты просто берешься за дело не с той стороны. Ты хочешь, чтобы они взяли тебя на работу на том основании, что ты до потери пульса потрясаешь их своими моделями. Я считаю, что твои работы невероятно интересны, но я не делаю одежду для людей, и мне не приходится печься о том, что захотят носить дамы в Ошкоше. Ты опередила свое время, попала не в ту страну и слишком упряма, чтобы согласиться с этим. Тебе не удастся забить свои идеи кому-то в глотку, какими бы блестящими они ни были.— Итак, что ты предлагаешь? — Она в ярости глядела на него, пожирая его лицо глазами. — Если я не найду работу, то ты умрешь с голоду.— Удар ниже пояса! Ах ты, французская стерва! Сколько раз я тебя умолял, чтобы ты позволила мне платить за все это! — Он обнял ее, не обратив внимания на приступ ее гнева.— Сегодня, Эллиот, заплатишь ты. За все! А список у меня длинный.— Сдаешься наконец? Хорошо. И раз уж ты сегодня настроена разумно, как насчет еще одной небольшой уступки?— Сначала скажи какой, ибо я тебе не верю, Эллиот.— Сделай несколько новых эскизов. Целую новую папку. Выбрось из головы мысли о том, как должны одеваться женщины в лучшем из миров, и просто пройдись по городу и посмотри, что на самом деле носят женщины, не ужасные богачки, а те, что посередке и в возрасте от восемнадцати до шестидесяти.Вэлентайн швырнула обратно в корзинку три помидора, безжалостно помяв их, и с ужасом взглянула на него:— Ты хочешь сказать — подражать! Ты хочешь сказать, мои модели должны рождаться из того, что женщины носят сейчас? Что за отвратительная, вульгарная идея?! Это подло, Эллиот, говорю тебе, это…— Ну и глупышка же ты. И когда ты повзрослеешь? — Спайдер обожал возмущавшихся женщин. Постоянно какая-нибудь из его сестер была чем-то возмущена. — А теперь послушай. Умолкни и прислушайся. Походи и посмотри, что носят женщины, а потом придумай модели, которые были бы лучше, но не слишком отличались, чтобы всем не пришлось менять свой подход к одежде. Люди ненавидят перемены, до смерти ненавидят! Но вся индустрия моды стоит на том, чтобы заставить их меняться, потому что иначе никому не понадобится новая одежда. Значит, ты должна действовать мягко, чтобы они не ощутили беспокойства по поводу того, что новая вещь чересчур эксцентрична или слишком причудлива, и не озаботились насчет того, с чем и подо что они будут носить ее, и не побоялись, что будут не слишком в ней выделяться. Подбирайся к ним потихоньку — пророков никто не любит.Вэлентайн, угрюмая, замолчала. Она разрывалась между своей концепцией моды как средством самовыражения и формой творчества и сознанием того, что этот негодяй Эллиот прав. По реакции модельеров, с которыми она встречалась, она поняла, что с нынешними эскизами работы ей не найти. Даже самые любезные из них, те, кому нравились ее эскизы, говорили, что ее идеи слишком непривычны и непрактичны. Но как же ей не хотелось сдаваться! Как не хотелось подгонять свои идеи под суровую прозу жизни! Секунд на пять она сосредоточилась, чтобы выбрать кочан салата получше, но внутри у нее все кипело. Спайдер, прочитав на ее лице подступившие эмоции, посочувствовал ей, но решил не отступать ни на шаг.— Буржуазное консервативное дерьмо! — накинулась она на него.Он рассмеялся. Значит, он ее убедил.— Почему ты думаешь, что черт знает сколько понимаешь в женщинах, Эллиот? Посмотри на себя! Ты одеваешься, как. бродяга, и осмеливаешься наставлять меня, объясняя, что происходит в голове у женщины, ты, неряха в теннисных туфлях!Его самоуверенность разъярила ее больше всего потому, что она понимала: он прав, а она непростительно слепа, раз не сумела догадаться об этом сама.— Скромность не позволяет мне… — начал было Спайдер.Она подняла большую гроздь винограда и угрожающе двинулаcь на него. Он выронил сумку и подхватил Вэлентайн, легко приподняв над землей. Их глаза встретились.— Понимаю, ты хотела выразить мне свою благодарность, но я не могу принять этот виноград, Вэлентайн. Подумай о Сезаре Чавесе. Но можешь поцеловать меня, если хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83