Она чрезвычайно гордилась богатством своей модельерской фантазии и производительностью труда ателье. Она могла в считаные секунды переключиться с хитроумного наряда из соблазнительных черных кружев, предназначенного для поблекшей важной дамы, на свадебное платье такой чистоты линий, что невеста могла бы носить его еще лет пять. Она любила в работе сталкиваться с трудностями. Создание коллекций готовой одежды было слишком узкомасштабным по сравнению с работой в «Магазине грез», и, бог свидетель, никто ей не указывает, что делать, а что нет. Билли исчезла совсем, лишь время от времени звонила, чтобы поздороваться. Вэлентайн знала, что с Орсини происходит что-то таинственное, потому что Джош ей кое-что рассказывал. Но странно, что уже несколько месяцев со дня свадьбы Билли ни разу не заказала новой одежды. Теперь она вспомнила, что Билли совсем не подобрала гардероб на осень и не приобрела ничего, кроме джинсов. Билли — и джинсы. Вот уж не сочетается, подумала она, соскальзывая в легкую дремоту.Через час ее разбудил звонок домофона. Она не пожелала перенастраивать пульт внизу, чтобы Джош мог заходить, предварительно не объявив о себе. Ей не нравилась мысль, что он сможет входить без предупреждения. У него есть ключ от ее квартиры — этого достаточно. Джоша это обижало и даже злило, но она оставалась сама себе хозяйкой.Сегодня вечером, подумала она, еще не до конца проснувшись, он выглядит несколько не так, как обычно. Казалось, он старается подавить какое-то беспокойство, внутреннее волнение. Волосы у него, как всегда, идеально причесаны, консервативный костюм за четыреста пятьдесят долларов безупречно сидит на его хорошо сложенной фигуре, но в глазах, в серьезных серых глазах светится какое-то чувство, которое она заметила, но не может определить. Она всмотрелась в него внимательнее. Даже галстук завязан безукоризненно, но все равно он выглядел так, словно в дверях на него только что налетел ураган.— Джош, у меня сил нет позвонить. Может, закажешь пиццу? Как ты думаешь, нам хватит одной большой или заказать большую и маленькую?Он пропустил ее слова мимо ушей и опустился на колени возле кушетки, на которой она лежала, потягиваясь и зевая. После короткого сна у нее кружилась голова, словно она перелетела через Атлантику.Джош целовал ее округлую белую шею, нежные полупрозрачные сгибы локтей, глаза, губы, пока не уверился, что она окончательно проснулась.— Моя дорогая, сегодня никакой пиццы. Надень самое нарядное платье. Мы едем ужинать. Я заказал столик в «Бистро» на девять часов.— Джош!Из всех ресторанов Лос-Анджелеса в «Бистро» они скорей, чем где-либо, могли встретить друзей Джоша и Джоанны Хилл-мэн. Они, как и многие из их круга, когда-то были в числе первых, кто финансировал модный ресторан. Ужинать в «Бистро» с кем-то, кроме жены, — самый неразумный поступок, какой только может совершить мужчина.— Это мой сюрприз, — сказал Джош, запинаясь при каждом слове. Он крепко держал ее голову обеими руками и настойчиво смотрел ей в глаза. — О, не «Бистро» — я не об этом. Но с этого дня мы сможем появляться на людях вместе. Я развелся. — В его голосе звенела юность, счастье и некоторая бравада.— Развелся? — Вэлентайн резко села, едва не опрокинув его, стоявшего на коленях возле кушетки.— Да, все продлится еще месяцев шесть, до тех пор мы не сможем пожениться, но все юридические вопросы улажены…Он не хотел рассказывать Вэлентайн, как нелегко это далось ему. Однако ему посчастливилось достичь цели, как он и полагал с самого начала, потому что нет такого способа, по крайней мере в Калифорнии, которым женщина могла бы удержать мужчину от развода, если он по-настояшему хочет этого и согласен оплатить все расходы. Да и вообще в таких случаях делать больше нечего.Вэлентайн вскочила с кушетки и начала швырять в него словами таким тоном, на который он не считал ее способной.— Ты решился на это, не сказав мне?Ее остренькое личико побелело и исказилось от ярости.— О, ну что ты, дорогая, ты же знала. Тогда, в самолете, я сказал тебе, чего хочу. Ты думала, я просто играю словами?— А ты думал, я играю?— Я не понял, что ты имела в виду…— Я дала совершенно точный ответ: неопределенное «может быть». Ты не мог этого забыть! И с неопределенным «может быть» ты двинулся напролом и развелся? — Она брызгала слюной, источая вспыхнувшее презрение, тряся кудряшками так, словно решила сбросить их с головы.— Милая, когда женщина позволяет мужчине так далеко продвинуться, она, естественно, имеет в виду «да». Я хочу сказать, что это подразумевается, это понятно, просто не произносится вслух.— Черт тебя подери, как ты смеешь говорить мне, что я подразумевала? Как ты смеешь дать мне понять, что, раз я не произнесла окончательного и полного «нет», то я сказала «да»? За кого ты меня принимаешь? За стеснительную кокетку, которая прячется за двусмысленными словами? Которая не хочет связывать себя обязательствами, но улыбается, как куколка, когда мужчина ставит ее перед свершившимся фактом? Ты живешь в другом веке, мой друг. — Она глядела на него горящими глазами, оскорбленная до глубины души.Джош потерял дар речи. Он настолько привык, что все идет так, как хочет он, что недооценил Вэлентайн. Боже, он недооценивал ее с самого первого дня, когда встретил. Он резко отвернулся, чтобы не видеть ее, и стоял, слепо ощупывая ободок настольной лампы. Наконец он заговорил, в его голосе было столько обреченности и самообвинения, что Вэлентайн, сама того не желая, прислушалась.— Я не могу выносить, когда ты на меня сердишься… Мне не хватает понимания… интуиции… чтобы действовать правильно, если это касается тебя. Единственная причина, почему я не сказал тебе раньше, — я не хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой в моем разводе. Никогда, ни на минуту я не помышлял о твоем подразумеваемом согласии. — Он снова повернулся к ней, она увидела, что его глаза наполнились слезами. — Вэ-лентайн, я так люблю тебя, ужасно люблю. Я просто дураком становлюсь от этого. Ты меня тоже любишь, правда ведь?Вэлентайн с тяжелым сердцем утвердительно кивнула. Она полагала, что, наверное, любит его, иначе почему они так долго вместе? И что сделано, то сделано. Если бы только, когда он делал предложение, она твердо сказала «нет», этого не случилось бы! В этом отчасти и ее вина, она позволила его умной настойчивости загнать ее в ловушку. Она чувствовала себя виноватой, как ребенок, который, играя со спичками, нечаянно поджег дом, полный людей, а те не могут выйти. В ней боролись три чувства: любовь, вина и — более сильное — поднимавшийся глубокий, серьезный гнев.— Уходи, Джош. Мне нужно это обдумать. И не мечтай, что я пойду с тобой в «Бистро». Что за мерзкая выдумка?! Там все знают, что ты развелся, и вдруг увидят тебя со мной.— Ох, чушь! Это худшая из моих идей! Вэлентайн, я схожу с ума. Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне заказать пиццу! Я больше не прошу тебя решать. Клянусь.Неохотно, колеблясь, Вэлентайн согласилась. Ей вдруг ужасно захотелось есть. Была ли ее душа полна любви, вины или гнева, желудок ее функционировал с французской пунктуальностью.— Две пиццы с полным гарниром, — согласилась она. — И предупреди, что, если они опять забудут сладкий перец, ты не заплатишь. * * * В первую неделю декабря «Зеркала» пошли в двухстах пятидесяти роскошных премьерных кинотеатрах, выбранных для показа «Пиквика!», который был все еще не закончен и превысил бюджет на четыре миллиона долларов. Ясно было, что Арви не по своей воле отдал «Зеркала» в прокат этим кинотеатрам. Но у него не было выбора, не оставаться же на Рождество с пустым чулком. Остальные студии одна за другой выпускали приуроченные к празднику супербоевики, а ему навязали мелкобюджетную любовную историю без единой звезды, не получившую никакой предварительной рекламной поддержки. Он позвонил своему постоянному гастроэнтерологу, чтобы назначить дату следующего рентгеновского обследования желудочно-кишечного тракта. Годами ему удавалось избегать язвы, но сейчас жгучая боль донимала, стоило ему проглотить ложку пищи, боль становилась слишком резкой, и лекарство не помогало.Начавшие появляться газетные рецензии ничуть не улучшили его пищеварение. Всем известно, что мнение критиков никак не отражается на посещаемости кинотеатров. Люди имеют обыкновение ходить на фильмы, которые критики ругают, и игнорировать те, которыми они восхищаются. Арви, как и весь Голливуд, считал, что критики чересчур далеки от среднего американца, слишком интеллектуальны, зациклены на искусстве. Что из того, что «Нью-Йорк таймс» пишет, что это «волшебство, вершина жанра, чудо красоты, шедевр». Что на Среднем Западе понимают в жанрах? А «Лос-Анджелес таймс» пишет, что Фиорио Хилл и Пер Свенберг «вписали новую страницу в историю кино». Важное дело! Страниц в истории кино хватает. «Ньюсуик» пишет: «Никогда раньше кино не производило такого удивительного и волнующего впечатления». И что, люди будут стоять в очередях, чтобы увидеть «волнующее впечатление», что бы это ни значило? Для Арви имели вес только деловые рецензии в «Вэрайети», «Дейли вэрайети» и «Голливуд репортер». «Никогда еще со времен „Истории любви“ не было…» — такая рецензии принесет деньги. «Никогда еще со времен „Рокки“… — постучим по дереву, чтобы парень оказался прав. „Никогда еще со времен «Мужчины и женщины“… — зарубежный фильм, но все-таки принес немало денег.Но в первую неделю дела шли неважно. Руководители отделов рекламы и продаж убеждали Арви вложить больше средств в рекламу, особенно телевизионную. Они знали, что обе их секретарши пошли смотреть фильм еще раз, забравшись подальше от мужской тирании, царившей в просмотровом зале, туда, где они смогут всласть наплакаться. Какие бы ярлыки ни навешивали на чувствительных дам, они знали, что эти девчонки — крепкие орешки, их не заставишь плакать даже битьем палками по пяткам, и раз уж они согласились платить деньги за кино, это надежно, как прорицание дельфийского оракула.Обычно картина делает лучшие сборы в первую неделю показа. За вторую неделю «Зеркала» удвоили кассовый сбор первой недели, а за третью неделю почти утроили его, благодаря тому, что в кино пошли школьники, вернувшиеся домой на каникулы. Если картина сохраняет уровень сборов первой недели еще какое-то время, говорят, что у нее «выросли ноги». «Зеркала», похоже, превращались в сороконожку. Что этому способствует? Устная молва? Или все-таки критики? Сезон каникул? Никто не знал, — а что они знают? — почему «Зеркала» стали бесспорным фаворитом. Студия увеличила вложения в рекламу, и общественное мнение стало складываться само собой.Нет ничего милее для газетного и журнального рецензента, чем фильм, который они смогли открыть сами, который деятели из рекламных отделов не начали впихивать им в глотку за три месяца до показа. Репортер, отправлявшийся брать интервью у Сандры Саймон или Хью Кеннеди, чувствовал себя первооткрывателем новых земель. Они брали интервью у Файфи Хилла и даже у Пера Свенберга, который всегда был предметом поклонения, но знали его имя от силы тысяча человек. Теперь о нем услышали миллионы, и он нежился в лучах известности, которой так давно ждал. Никому не пришло в голову взять интервью у Вито Орсини: ведь он всего лишь продюсер.К Рождеству «Зеркала» заняли первое место в еженедельной сводке кассовых сборов журнала «Вэрайети», и Вито решил, что пришло время разрушить стену молчания, все еще стоявшую между Арви и ним. Каждый вечер он и Билли ездили в Уэствуд потешить взоры видом длинных, терпеливых, радостных очередей, выстроившихся у кинотеатра, где шли «Зеркала». К этому времени оба снова начали узнавать друг друга, в особняк Билли почти вернулся былой покой, и Вито решил навести порядок в собственном доме.Атмосфера в кабинете Арви была прохладной. Арви, которого перехитрили в попытке отобрать фильм на стадии послесъемочной обработки, теперь вцепился в него мертвой хваткой. «Зеркала» стали «его» картиной, как на съемках, когда они были картиной Файфи Хилла. Разве не он дал Вито возможность снять ее? Разве не он выпустил ее так вовремя, к Рождеству? Проницательность, вот что нужно иметь управляющему студии, проницательность и смелость.— Вито, на следующую неделю я отдаю «Зеркала» еще в пятнадцать сотен кинотеатров по всей стране, — высокомерно объявил Керт Арви.— Что?— Смотри на вещи реально, Вито, это редкая удача. Кассу делают дети. Когда они дней через десять вернутся в школу, картина сдохнет. — Арви самодовольно ухмыльнулся Вито в лицо. — А до тех пор я хочу выдоить ее досуха. Хватай деньги и беги, и не говори, что не слышал.— Керт, ты не можешь этого сделать. — Вито подскочил, стараясь говорить спокойно. — Фильм только что вышел. Когда кончится Рождество, в кино пойдут родители этих детей, молодожены, вся эта проклятая страна! Если ты сейчас нарушишь схему показа, пустишь его во второсортные кинотеатры, ты развеешь всю изустную рекламу. — Выражение лица Арви стало жестким. — В одну неделю ты соберешь половину, а может, и меньше, выручки, которую мог бы получить, если бы оставил фильм там, где он есть, и позволил ему естественным образом расти. Я разговаривал с ребятами в очередях, некоторые смотрят его в третий или четвертый раз. Керт, эти очереди — такая же сильная приманка, как и сам фильм. Пусти его в пятнадцати сотнях обычных кинотеатров, и через неделю не останется ни одной очереди. Господи, разве ты это не понимаешь? — Вито наклонился вперед, опершись обеими руками на стол Арви. Он не мог поверить, что кто-то может не согласиться с такой фундаментальной логикой бизнеса.Арви мстительно смотрел на Вито. «Зеркала» принадлежат ему, черт возьми, и он может делать с ними все, что захочет. Этот альфонс Вито Орсини не может ему указывать, как вести дело. Неплохой поворот — для разнообразия подержать Орсини за жабры.— Ты имеешь право на собственную точку зрения, — протянул он, — но у меня, однако, есть своя. И здесь решаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83