— Это было бы очень актуально, — прочувствованно сказал Вито.— Ах ты, итальянский негодяй! Актуально! Скажи лучше «политично».— Знаешь, Мэгги, за что я тебя люблю, так это за то, что с тобой не надо ходить вокруг да около.— Если это дело выгорит, ты мой должник. Пан или пропал.— Совершенно справедливо. Договорились. Мы всю жизнь будем выручать друг друга и потом за это расплачиваться.— Да, — сказала Мэгги, внезапно погрустнев. — Ладно, пора браться за дело. Если я этого добьюсь, будут большие перстасовки. Ладно. Вито, передай привет Билли, передашь? Хочешь, насмешу? Она мне очень нравится, даже не думала.— Может быть, потому, Мэгги, что она тебе больше не завидует.— А она завидовала? Правда? — Мэгги словно раскрыла коробку с неожиданным чудесным подарком.— А ты не знала? Я думал, ты у меня пройдоха.— Уж такая пройдоха, Вито, куда там!.. * * * Лестер Уайнсток совсем запутался. То ли он — отсталый ретроград из 1950-х, по ошибке ставший жертвой провала во времени, когда еще не родился, то ли Долли Мун потеряла связь с реальностью? Неужели незаконного — нет, не то слово, — ребенка без отца заводят не только в глухих уголках Богемии, но это ежедневно происходит и в Соединенных Штатах, причем с той же счастливой придурковатостью, что выказывает Долли? Он размышлял над этим, приканчивая вторую тарелку кисло-сладкого рагу по Хенни Янгмену. Нет, решил он, промокая остатки абрикосово-сливового соуса испеченной Долли булочкой, все-таки он не уверен, что это честно по отношению к ребенку, какой бы матерью ни оказалась Долли.Уже две недели Лестер был рекламным агентом Долли. Благодаря ее кулинарии он набрал три кило, а от беспокойства за ее состояние у него появились первые седые волосы. Единственным светлым пятном в его внезапно растревоженной жизни была мысль о дражайшей еврейской бабушке Долли, которая научила ее так чудесно готовить.— Лестер, ты непременно должен разрешить мне тебя постричь.— Завтра я схожу к парикмахеру.— Ты это говоришь уже десять дней. Тебе вечно некогда, ты так занят, изобретая предлоги о том, почему я не могу встретиться с прессой и вести шумные телефонные интервью.— Долли, ты знаешь, что думают на студии. Если бы у тебя был хоть малейший шанс получить «Оскара», ты могла бы плюнуть на то, что люди узнают про твою беременность. Но если они сейчас узнают про твоего парня и родео — а они это из тебя вытянут, — забудь об «Оскаре». Кругом еще полно ветхозаветных моралистов, ты же знаешь.— Может быть, за меня проголосуют из симпатии, — морщила носик Долли. — Сядь, я накрою тебя полотенцем. Куда я дела ножницы?Словно во сне, Лестер дал подвести себя к стулу. В лице Долли было что-то такое… такое неожиданное. Она просто отказывалась соблюдать безопасное расстояние между людьми. Это просто постыдно, но она погружалась в его жизнь с головой. Он уже рассказал ей, что в детстве писался по ночам, рассказал о крушении своей первой любви, о том, как был пойман со шпаргалкой на выпускном экзамене по алгебре в средней школе Беверли-Хиллз, о своих сокровеннейших чувствах по поводу того, что своим состоянием он обязан передвижным туалетам. Он много лет назад научился вышучивать эту данность, но никогда не считал, что это очень уж смешно. Он поведал ей и о крушении своей второй любви, и о едва не случившемся крушении третьей любви, о том, что чувствует себя способным когда-нибудь поставить чудесные фильмы. Боже, он рассказал ей чуть ли не всю свою жизнь. Единственное, что он упустил, были судороги в летнем лагере. Да и то не потому, что ее это шокирует, а потому, что просто забыл.— По-моему, ты стрижешь коротковато, — пожаловался он.— Ни в коем случае. Просто мне приходится дотягиваться до тебя, потому что трудно подойти к тебе близко. Вот, готово. — Она тяжело опустилась на стул. — Подойди, посмотри на себя в зеркало и. попробуй скажи, что не стало лучше.Он покорно глянул в зеркало близоруким взглядом: то, что он увидел, ему понравилось. Повернувшись, чтобы поблагодарить ее, он заметил, что ее лицо болезненно скривилось.— Эй, что случилось?— Просто спина заболела. Знаешь, людям не следует вынашивать ребенка, стоя прямо: слишком большая нагрузка на мускулы спины. Беременным женщинам нужно ходить на четвереньках. Когда-нибудь так и будет.— Я могу чем-нибудь помочь?— Ну…— В самом деле. В уплату за стрижку…— Если тебе не сложно… У меня кончилось масло, которым я смазываю растяжки. О, Лестер, да ты вообще знаешь, что такое растяжки?— Я ничего не смыслю в акушерстве, — смиренно признался он.— Ты можешь сходить в ночной магазин и принести немного масла? Ты меня очень выручишь.Через десять минут Лестер вернулся, неся бутылку итальянского оливкового масла, бутылку местного оливкового масла, бутылку подсолнечного масла, бутылку арахисового масла и бутылку детского масла «Джонсон и Джонсон». Позвякивая подарками, как Санта-Клаус, он положил коричневый бумажный пакет на обеденный стол. Долли исчезла.— Ты где?— В спальне. Неси сюда. — Долли, порозовевшая после душа, лежала на диване в атласной пижаме с кружевами, подаренной ей Билли на Рождество. Лестер стыдливо выставил содержимое пакета на ночной столик.— Я не знал, какое нужно…Долли взирала на масло, покусывая губы, чтобы не рассмеяться. Торжественным жестом, хотя на глазах у нее от веселья выступили слезы, она указала на детское масло. Она открыла его, налила немного в его все еще протянутую руку, подняла верх пижамы и приспустила брюки. Ее живот, величественный, монументальный, бархатисто-белый, потряс Лестера, он никогда не видел ничего подобного. Зачарованный, он отвел глаза. Взглянул снова, не в силах устоять. Создала ли природа более удивительное чудо? Горы с ним не сравнятся. Искусство — развлечение для дилетантов. Боже всемогущий!— Сногсшибательно, правда? — спросила Долли, любовно его похлопывая.— Великолепно, — еле вымолвил он.— Не стой просто так, Лестер, масло прольется. Сядь и разотри.— Растереть?— Лестер, ты что, не знаешь, где бывают растяжки?— Никогда не приходилось слышать.Она взяла его руку, поднесла к своему боку и медленно провела его ладонью по гороподобному животу.— Вот здесь, кругом, от бока до бока. Ох, как хорошо. Растирай, Лестер, а я буду капать масло. Можешь двумя руками. — Она сладостно вздохнула. — Гораздо приятнее, когда за меня это делаешь ты. Вот это роскошь — настоящая роскошь. Сними пиджак, Лестер, кажется, тебе очень жарко? Мм-мм… Так… вот так лучше, правда?Через три часа Лестер проснулся. Кто-то толкал его, медленно, но неумолимо, словно в бок тыкали большим мягким кулаком. Кто же это толкается в его постели, тревожно подумал он сквозь сон. Он пошарил рукой вокруг и наткнулся на живот Долли, или, скорее, на ребенка Долли, совершавшего у нее внутри ленивый кувырок. И тут до него дошло, что нос ему щекочут волосы Долли, голова Долли покоится у него на груди, а ноги ее переплелись с его ногами. Пригвожденный к месту, лежа неподвижно, не веря себе, в полумраке спальни он открыл глаза. Без очков все расплывалось, но ум работал четко. Он, Лестер Уайнсток, занимался любовью с женщиной на девятом месяце беременности! Мало того, он, Лестер Уайнсток, никогда за всю жизнь не испытывал столь всепоглощающе эротических, восхитительных ощущений, и он, Лестер Уайнсток, желал немедленно испытать их снова. Нет сомнений, он развратное чудовище, но теперь он наконец чувствовал себя принадлежащим к современному поколению. Почему я так все переживаю, спросил он себя. Долли шевельнулась во сне. Он слегка потряс ее. Пожалуй, не нужно ее будить, не настолько же он низко пал, чтобы заниматься любовью со спящей беременной женщиной! Он потряс ее еще раз и свободной рукой начал играть с ее изобильными грудями. Вот и говори после этого о добродетели! * * * После ссоры с Вэлентайн Спайдер Эллиот считал дни до вручения «Оскара». Ему казалось, они текли слишком медленно. Раз уж он собрался уходить из магазина, ему хотелось побыстрее с этим разделаться, но, пока Билли ни о чем не знает, он не мог начать поиски нового места. Он не сомневался, что его возьмут в любой крупный магазин: его успех в «Магазине грез» был хорошо известен в мире розничной торговли. Или, если он не хочет оставаться в торговле, можно снова заняться фотографией, возможно, здесь, на Западном побережье. Или месть Хэрриет Топпинхем забыта, и он может вернуться в Нью-Йорк? Во всяком случае, денег он скопил. Почему бы не отправиться на лодке вокруг света? В Китай? И там остаться? Да, выбор богат.Что касается Вэлентайн, придется о ней забыть. Она совершенно недостижима. Он сто раз пытался извиниться, и каждый раз она выходила из комнаты, не взглянув на него и не дав вымолвить ни слова. Тот, кто сказал, что мужчина и женщина не могут быть настоящими друзьями, был прав. Эта глава в его жизни окончена, забыта. Перейдем к следующей. Естественно, ему очень плохо, но это явление временное.Проходили недели, а Спайдеру все не удавалось прояснить сумрачные горизонты своей души. Это состояние не походило на ощущение ярости, горя и утраты, которое он испытал в Нью-Йорке, когда Мелани уехала от него в Голливуд, а Хэрриет Топпинхем прихлопнула его карьеру. У тех эмоций были четкие очертания, и он понимал, почему их испытывает. Но в последнее время он часто просыпался по ночам и лежал без сна по нескольку часов, борясь с мыслями, которые на следующий день казались глупыми. Мыслей в таком ключе Спайдер никогда не знал, он считал их проявлением жалости к себе, — абсурдные мысли о том, кому он на самом деле нужен, кому до него есть дело, почему он делает то, что делает, какой в этом смысл, чего ему ждать, для чего, короче говоря, он живет?За все свои тридцать два здоровых, беззаботных, буйных, самоуверенных года Спайдер ни на минуту не дал себе труда задуматься о смысле жизни. В его представлении, ему выпала удача произойти от некой созревшей яйцеклетки и некоего агрессивного сперматозоида, встретившихся в нужную ночь в нужное время в теле нужной женщины. Случай, просто случай, так сказать, слепое везение привело к тому, что родился именно он, а не другой ребенок, который мог бы появиться у его отца и матери, если бы они в ту знаменательную ночь не занялись любовью. Раз уж ему повезло родиться, он принимал мир таким, какой он есть, и скакал вперед, как на породистой лошади. Смысл жизни? В том, чтобы жить!Но сейчас, в начале марта 1978 года, он просыпался по утрам с дурным самочувствием, хотя всю жизнь просыпался с прекрасным. Принять душ, одеться, позавтракать и ехать в магазин — этот набор действий и поступков стал единственным неизменным делом за весь день, когда внимание поглощали неотложные рутинные задачи. Оказавшись на работе, он обнаруживал, что колодец, из которого он всегда бездумно черпал энергию, не бездонный.По крайней мере, этой причиной он объяснял то, что называл ощущением пузыря, — некое чувство, что он не связан привычным образом с внешним миром. Пузырь присутствовал вокруг его головы, как настоящая физическая сфера, вроде тех прозрачных воздушных шариков с бусинами, которые время от времени перекатываются внутри. Он приглушал голоса, пища из-за него казалась безвкусной, физические контакты нереальными, ненастоящими. Сквозь него виделись размытые очертания. Спайдеру удавалось провести целый день в магазине лишь в том случае, если он сознательно принуждал себя держаться так, как держался всегда, но душа его была далеко. Покупатели, разумеется, и не замечали в нем перемен, но веселье ушло. Однажды, проходя мимо зеркала, он с удивлением заметил, что жизни в его глазах не больше, чем в Мертвом море.Одной из немногих перемену в Спайдере заметила Роузл Кормэн, первая продавщица, пришедшая в «Магазин грез». Она сказала, — про себя, ибо была очень немногословна, — что, если раньше он был похож на Бутча Кэссиди и малыша Санденса, вместе взятых, то теперь напоминал бледное воспроизведение этого фильма.Билли, тоже заметившая у Спайдера внезапную потерю вкуса к жизни, подумала, что, наверное, ему нужен отпуск. С тех пор как в июле 1976 года он приехал в Калифорнию, он выезжал не дольше, чем на выходные. В марте в Аспене выпал свежий снег, а дамы сумеют некоторое время обойтись без него, сообщила она ему.— Знаете, вы женщина настойчивая, — заметил он. — Но откуда вам известно, что я умею кататься на лыжах?— Такие, как вы, всегда умеют. А теперь езжайте, и чтобы три недели я вас не видела.С точки зрения лыжника, Аспен был находкой. Однажды на склоне Спайдер оказался один и остановился, задумчиво опершись на палки. Свежий воздух, яркое солнце, ломкая, густая тишина — все было на месте. Чего еще желать? Когда он катался на лыжах раньше, до отъезда в Нью-Йорк, такое мгновение лишь уверяло его, что жизнь прекрасна, что настало время исполнения желаний. Он всегда искал редкий случай покататься одному, чтобы никто не стоял между ним и радостью единения с горами. Почему же сейчас он так опустошен? Он воткнул палки в снег и оттолкнулся, безрассудно помчавшись прямо под уклон, будто спасая жизнь.Вернувшись в Беверли-Хиллз, он решил, что, наверное, необходимо что-то менять в любовной жизни. Он избавился от нынешних увлечений, которым не позволял стать слишком серьезными, чтобы нельзя было из них выпутаться без потери гордости и самоуважения для женщины. Они станут скучать по Спайдеру, но никогда не усомнятся, что он горячо любил их, восхищался ими. Так оно и было. Спайдер довел до совершенства процесс расставания, и женщины чувствовали, что в разлуке их любят сильнее, чем если бы связь продолжалась.Через неделю он нашел новую девушку, потом еще одну. Нет сомнения, в отчаянии думал Спайдер, любовью он занимается все больше, а нравится ему это все меньше. Вдруг все показалось таким механическим, предопределенным, абсолютно незначительным. Он совершал движения, в точности те же самые, что когда-то доставляли ему такое простое и яркое удовольствие, а потом… Он наконец понял, о чем говорил тот парень, который мудро заметил, что после полового акта все мужчины печальны. Спайдер не знал, кто был тот философ, но всю жизнь полагал, что бедняге просто попадались не те девочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83