— Джош, какими обязательствами я связана с этой парой, Эллиотом и Вэлентайн?— Ну у них, конечно, есть контракты, но эти бумаги всегда можно у них выкупить меньше чем за половину той суммы, что им причитается за целый год, если вы это имеете в виду. Вряд ли они обратятся в суд. Скорее всего, им нечем платить хорошему адвокату, и, по-моему, маловероятно, чтобы порядочный человек взялся за их дело на условиях неопределенно гарантированного гонорара. А что?.. — В его голосе прозвучала несвойственная ему нотка неуверенности.— Просто прикидываю свои возможности. — Билли не хотела открыто признаться, что собирается избавиться от Спайдера и Вэлентайн. Сидя на хлипких качелях невысказанного опасения и силясь предугадать действия партнера, она не желала позорно приземлиться в то время, как юрист возлетит кверху в своей правоте. Проснувшись, она всерьез подумала о том, чтобы продать магазин, и поняла, что все же в одном была права: земля уже сейчас стоит больше, чем она за нее заплатила, а здание, может быть, захотят купить «Нейман — Маркус» или «Бендел». Даже если его удастся продать лишь по самой мизерной цене. Зато, по крайней мере, у нее не будет камнем висеть на шее захиревший магазин. Гораздо лучше сделать вид, что она просто потеряла интерес к «Магазину грез», чем цепляться за него до тех пор, пока подруги не начнут смеяться над ее претензиями и втайне радоваться неудачам. На нее накатило уныние. Она так надеялась на магазин. Он был ей как дитя. Но публичного унижения она не перенесет. Из всех напастей больше всего она боялась этого. Невзгоды, сопутствовавшие первым восемнадцати годам ее жизни, отдалились, но и только: шрамы останутся навсегда. Эти невзгоды изуродовали ее, и, что бы с ней ни происходило, забыть прошлое не удастся.Через несколько часов, когда она одевалась, позвонил Спайдер.— Билли, я ночь не спал, все думал, как нам реанимировать «Магазин грез», добиться от него толку. Мы сможем поговорить сегодня?— Я сейчас не в настроении. Если честно, эта тема начинает мне надоедать. Вчера вы плясали чечетку на потолке, расписывая мне ресторан и массажный кабинет. Сегодня я просто не готова к вашим новым бредовым идеям, Спайдер.— Обещаю говорить только серьезно и по делу. Послушайте, я тут поймал машину. Сегодня чудесный день, давайте сгоняем в Санта-Барбару и пообедаем в «Балтморе». Там и поговорим. Я лет десять не был на Побережье. Вам не хочется удрать на несколько часов?Как ни странно, ей хотелось. Она чувствовала себя так, словно ее целую вечность держали на привязи в огороженном пространстве между Беверли-Хиллз и невысокими горами Санта-Моника, отделяющими западную часть Лос-Анджелеса от долины Сан-Фернандо. Бог знает, сколько времени она не выезжала перекусить за город, за исключением скучных воскресных завтраков в Малибу.— О, поехали, Билли! Вы повеселитесь, честное скаутское.— Ну хорошо. Заезжайте за мной через час.Билли в раздумьях повесила трубку. Много лет она не выезжала отобедать за пятьдесят километров, и целая вечность прошла с тех пор, когда кто-нибудь приглашал ее куда-то, да еще таким тоном, словно она ни больше ни меньше как слегка сопротивляющаяся девчонка.Билли прекрасно помнила, как люди разговаривают с богачами. Все последние тринадцать лет, с того дня, как она вышла за Эллиса Айкхорна, с ней говорили по-особому, с интонациями, которые приберегают только для очень богатых. Она часто размышляла над великой американской загадкой: почему, чем именно богатые отличаются от простых смертных. Фицджеральд, О'Хара и десятки менее крупных писателей страстно восхищались богатыми, словно деньги — самое обворожительное из всех достоинств человека; не красота, не талант, даже не власть, а именно деньги. Про себя Билли считала, что богатые необычны только потому, что люди обращаются с ними как с богатыми. Она пыталась понять, почему они так суетятся. Не то чтобы они ожидали, что богач начнет им покровительствовать и переводить деньги на банковские счета. Однако в интонациях, которые она слышала от других каждый день, были все же и легкая застенчивость, и чрезмерная предупредительность, и желание очаровать, инстинктивное стремление угодить.Может быть, ей никогда не удалось бы заметить, что люди общаются с богатыми не так, как с другими, если бы перемена в ее собственном положении не была такой резкой. Родись она богатой, думала она, у нее недостало бы жизненного опыта, чтобы удивиться раскованности Спайдера. Если не считать некоторых, очень немногих женщин в Лос-Анджелесе, чье богатство и положение позволяли им не помнить о ее деньгах, никто не разговаривал с ней так, как Спайдер. * * * Спайдер, как это умел только он, подкатил в классическом «Мерседесе» с откидным верхом, и с той минуты, как он поинтересовался, не хочет ли она опустить верх, между ними вступило в силу молчаливое соглашение о прекращении огня.— О, опустите, пожалуйста, — сказала Билли, подумав при этом, что ей за все тридцать три года ни разу не приходилось ездить в автомобиле с опущенным верхом, хотя предполагается, что все американки именно так проводят молодые годы. Или это относится к прошлому поколению? Как бы то ни было, на ее долю это не выпадало.Когда они миновали Калабасас, шоссе почти опустело, вокруг простирались коричневые, выжженные солнцем холмы, кое-где мелькали зеленые дубы, пейзаж был прост, как детский рисунок. Вскоре после Окснарда они увидели слева Тихий океан, их почти ничто не разделяло с Японией, разве только редкие буровые вышки. Спайдер вел машину, как разгоряченный танцор фламенко, проклиная ограничения скорости, гнал, словно ему черти на пятки наступали.— Когда я в последний раз ездил по этой дороге, запросто можно было делать по сто двадцать километров. Мы доезжали до Санта-Барбары меньше чем за час.— А куда вы спешили?— Да просто развлекались. А иногда, после долгой вечеринки, надо было поскорее доставить девчонку домой, прежде чем ее родители поднимут тревогу на весь штат.— Настоящий калифорнийский мальчишка, правда?— Самый что ни на есть, разве что не серфер. Если хотите беззаботно и беспутно провести юные годы, проведите их здесь. — Он радостно рассмеялся куче своих воспоминаний.Билли поняла, что настал удобный момент, чтобы вынудить Спайдера раскрыться и выяснить, чем же он, собственно, занимался до настоящего времени, но ей было слишком хорошо и не хотелось напрягаться. Ветер шевелит волосы, солнце светит в лицо, и в открытой машине она словно девчонка со старой рекламы кока-колы; с каждым километром, отделявшим их от Родео-драйв, ее подавленное беспокойство рассеивалось.Она ни разу не была в Санта-Барбаре. Пока Эллис был жив, все свои путешествия они совершали на самолете. Не соблазняли ее и редкие приглашения на вечера в Монтесито — округ, что неподалеку от Санта-Барбары, где на нескольких десятках тщательно охраняемых квадратных километров проживали самые богатые и где ландшафт знаменит не только своей живописностью, но и законами, запрещающими продажу спиртного, хотя на каждом шагу попадаются винные погреба. Правда, название «Балтмор» звучит не слишком привлекательно, однако Билли была потрясена, когда из-за поворота навстречу им вылетел роскошный, построенный словно без всякого проекта старинный отель, зависший на высоком обрыве над морем, — романтичный и в прекрасном состоянии, напоминавший мираж, будто картинка из фешенебельной аристократической жизни прошлого. Вдали, вдоль побережья, тянулись голубые горы, прибой разбивался о скалы там, внизу.— Так могла выглядеть Французская Ривьера лет пятьдесят назад! — воскликнула она.— Никогда там не был, — сказал Спайдер.— Мы с мужем часто бывали там. А здесь — здесь прекрасно. Я не знала, что так близко от города есть такие места.— Поблизости нет. Это первое. Дальше, если ехать по побережью, становится все лучше и лучше. Будем обедать снаружи или внутри?«Спайдер просто ослепителен», — подумала Билли, стоя у входа в отель. При виде его улыбки можно подумать, что он каждую секунду ожидает услышать что-то очень хорошее. Самый красивый парень, какого она видела. Явно беспроигрышное сочетание: золотые волосы и синие, синие, синие глаза. Почему это всегда срабатывает?— Снаружи, конечно.Он, похоже, замышляет что-то, но она знала, чего он желает, и была настороже. Может, он и красавчик, но она-то не легкая добыча. К тому же она хочет снизить свои убытки. * * * Послав Вэлентайн корзину орхидей, Джош Хиллмэн совершил, может быть, первый в своей жизни абсолютно бессмысленный поступок. Позвонив ей на следующий день, чтобы пригласить на ужин, он совершил второй.Он знал точно, куда поведет Вэлентайн, — в потаенное место, в ресторан «94-я эскадрилья» в аэропорту Ван-Нис. Он туда еще никого не водил. Лет пять назад Джош увлекся авиацией. Он никогда не интересовался спортом, но всегда мечтал летать. Прикинув, что вполне может позволить себе проводить один день в неделю вне работы и один выходной день вне дома, он начал учиться летать, к вящему неодобрению жены. Джоанна летала только на «Пан-Ам», и то после двух «милтаунов» и трех мартини, выпитых в баре аэропорта. Едва получив лицензию частного пилота, Джош купил «Бичкрафт-Сьерра» и принялся выкраивать все больше и больше времени по выходным, чтобы целиком отдаться упоению полетом. Джоанна не обращала внимания: у нее было плотное расписание турниров по теннису и триктраку. Не обращала она внимания и на то, что вечерами он нередко допоздна задерживался на работе: ей приходилось еженедельно делать сотни звонков, чтобы держать на учете и быть на связи со множеством женщин, которых она мобилизовала к тяжкому труду на ниве культуры и помощи здравоохранению. Часто, приземлившись, Джош заходил в «94-ю эскадрилью», чтобы немного выпить перед возвращением домой.Ресторан был весьма необычен: он в точности воспроизводил интерьер старинного французского деревенского дома из выветренных кирпичей и осыпавшегося известняка, который, как предлагалось верить, был вывезен британским авиационным подразделением во время Первой мировой войны. На земляном полу были свалены мешки с песком, за которыми лежали спрятанные винтовки, у входа стоял фургон с сеном, патефон наигрывал «Путь далек до Типперэри» и «Запрячь свои печали в мешок заплечный старый», на стенах висели указатели, уводившие посетителей в «комнату для заседаний», и выцветшие фотографии бравых погибших пилотов. Старый биплан, словно видение иного мира в современной реальности, стоял припаркованный между постройкой былых времен и площадкой, от которой тянулись параллельные взлетные полосы аэродрома Ван-Ниса, откуда ежедневно взлетали и куда приземлялись семнадцать сотен частных самолетов. Джошу нравилось это место, вызывавшее ощущение ностальгии и сладкой меланхолии, уголок, в котором почему-то совсем не ощущалось фальши, как бы много стилизации ни было кругом. Но Джоанна, несомненно, высмеяла бы его, как бутафорский ресторан, и непременно поинтересовалась бы, почему, раз уж им приходится обедать в Долине, им не пойти бы в «Ласерр».«Эскадрилья» совершенно очаровала Вэлентайн. Это было именно то, что она ожидала обнаружить в Калифорнии, — чудесная мистификация. К тому же она ощутила, что ее начинает очаровывать и Джош Хиллмэн. Если не считать Спайдера, все последние годы она провела среди мужчин, которые не являлись мужчинами или которые, может, и были мужчинами, но главным их интересом в жизни стала покупка и продажа женской одежды. Хватит! Она была готова к встрече с мужчиной серьезным, но не мрачным, состоятельным, но не чванливым — короче, с настоящим мужчиной! А Джош Хиллмэн, впервые за двадцать лет изменив своей привычке ответственно относиться к браку, испытывал ощущение свободы и неограниченного выбора. Перед ним вдруг вместо длинной, прямой дороги распахнулось пространство в триста шестьдесят градусов. Он в какой-то миг вспомнил любимую поговорку дедушки: «Если истинный еврей решит отведать свинины, то съест столько, что жир потечет по подбородку». Сравнится ли удовольствие от общения с Вэлентайн О'Нил со вкусом свиного ростбифа? Это Джош Хиллмэн и намеревался выяснить.Их столик помещался у окна, за которым наступила темнота. Мимо пролетали огни шедших на посадку самолетов, крылатые машины проплывали за звуконепроницаемым стеклом, напоминая удивительных рыб со светящимися глазами.— Вэлентайн, почему у вас такое имя? — спросил он.Она с любопытством отметила, что он произносит его на французский лад.— Моя мама любила Шевалье, и меня назвали в честь одной его песни.— А, это «Валентинэ».— Вы ее знаете? Не может быть!Он промычал первые несколько музыкальных фраз и, смущаясь так, что его голос стал едва слышен, произнес стихи: «Elle avail de tout petits petons, Valentiine, Elle avail de tout petits tetons, Que je tatais a tatons, Ton ton tontaine!»— Но откуда вы их знаете?— Мой сосед по комнате в юридической школе без конца крутил эту пластинку.— А знаете ли вы, что значат эти слова?— Что-то вроде: у нее крошечные ножки и крошечные груди.— Не совсем так: tetons — это жаргон, означает «сиськи». А остальное?— Я не уверен…— Крошечные титьки, которые я tatais, ощупываю, a tatons — тиская их.— Никогда бы не подумал, что Шевалье случалось что-то тискать.— Я тоже. А вы знаете остальное?— «Elle avait un tout petit menton», — ответил он, — крошечный подбородок, и «elle etait frisee comme un mouton!» — она кудрявая, как овечка. Как вы.— Невероятно! А остальное? Нет? Ага! Вы не знаете самого главного: у нее ужасный характер! Да-да, и, кроме того, она небольшого ума и очень любит распоряжаться — autoritaire. А затем однажды, через много лет, Шевалье встречает ее на улице, а у нее огромные ноги, двойной подбородок и тройной poitrine!— Вэлентайн! Вы разбиваете мне сердце. Лучше бы я не знал.Они покатились со смеху, упиваясь сладостным весельем, которое подступает, когда двое решают вместе сбежать от повседневности, хотя бы на один вечер. Они смеялись тем особым, волнующим смехом заговорщиков, который означает, что двое нашли друг в друге гораздо больше привлекательного, чем ожидали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83