.. Не совсем понимаю причин, так сказать. Это по поводу убийств работников нашего завода?
- Отчасти. Но не только. - Смотрю на него в упор и напрямую спрашиваю: - Петр Осипович, скажите - кого и чего вы боитесь?
Самохвалов вновь оглядывается на дверь, пожимает плечамии, в замешательстве говорит:
- Странно все как-то... Сама постановка вопроса и все такое... С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?
- Это видно и невооруженным взлядом. Вы в курсе, что вас хотели подставить?
Самохвалов энергично втягивает воздух, пытаясь раскурить потухшую сигарету. Не добившись желаемого результата, кладет сигарету в пепельницу, спрашивает:
- В каком смысле?
- В самом прямом. На вас хотели повесить убийство воровского авторитета.
- Это действительно так?
- Обижаете, Петр Осипович. Чем же я заслужил подобное недоверие?
- Извините, Сергей Иванович! - смутился Самохвалов. - Но сейчас трудно порой понять - кому можно доверять. Извините!
- Я не могу ничего сказать про других, но мне доверять можно. Вот с этого и попробуем построить наши отношения. Но вы не ответили на вопрос.
- Нет не знал, но предполагал что-нибудь в этом роде. - Самохвалов в который уже раз оглядывается на дверь и, понизив голос до шопота, доверительно говорит: - Они способны на все.
- Кто - они?
Самохвалов с ответом не спешит. Вновь закуривает. Долго смотрит в дальний угол. Затем переводит взляд на меня и просяще и заискивающе, будто хочет одолжить у меня денег до получки, говорит:
- Сергей Иванович, скажите откровенно - вы меня по их заданию, да?
- Нет, я сам по себе. А что, у вас есть веские основания так думать?
- Иначе бы я не спрашивал. Недвано ко мне уже приходил один товарищ из ФСБ.
- Случайно не полковник Петров из Москвы?
- Нет. Он представился майором Карпинским из местного ФСБ.
- Вы видели его служебное удостоверение?
- Да, конечно.
- И что же ему было от вас нужно?
- Он меня предупредил, что если я в ближайшее время не подам в оставку, то меня ждут большие неприятности.
- Он говорил что-то конкретно?
- Нет. Но сказал, что был бы человек, а дело всегда найдется. Это он так своеобразно пошутил.
- Ну, ну... И все же, Петр Осипович, кто они такие и чем вы им не угодили?
- Это долгий разговор, - тяжело вздохнул Самохвалов.
- Я не спешу.
- Даже не знаю с чего начать, - в задучивости проговорил управляющий.
- В таком случае, начните с самого начала.
Самохвалов вновь надолго задумался. Затем пожал неопределено плечами.
- Начну, пожалуй, с предыстории всего этого... К концу семидесятых началу восьмидесятых годов экономика Советского Союза стала явно пробуксовывать, прирост национального дохода с восьми - десяти снизился до двух и восьми десятых процента, да и то обеспечивался исключительно экспортом нефти и газа. Машиностроение и приборостроение, которые бы обеспечивали в дальнейшем прорыв в промышленности, были в полнейшем загоне. Исключение из плановых показателей предприятий снижение себестоимости продукции привело к резкому сокращению производства и дефициту большинства товаров. Многие понимали, что нужно срочно что-то предпринимать. Тогда-то и появилась группа видных ученых экономистов и промышленников, выдвинувшая концепцию перехода экономики страны на рыночные отношения. Среди них был и Петр Эдуардович Потаев.
- Нынешний олигарх?
- Да. Концепция эта вовсе не отменяла плановость экономики, потому как рыночные отношения и планирование производства не исключают, а дополняют друг друга. В странах с развитой экономикой об этом знает каждый мало-мальски грамотный человек. По данной концепции коренным образом менялся лишь сам подход к оценке деятельности любого предприятия и организации. Предлагалось оценивать их деятельность по конечному результату. То-есть, сдал объект, продал продукцию - получай денежки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь прибыль. Чем ниже будет себестоимость продукции, тем больше будет эта прибыль. Это бы побуждало предприятия к здоровой конкуренции, а их руководжителей - искать пути повышения качества продукции и снижения её себестоимости. Все это неизбежно привело бы к созданию современных технологических линий, сверхточных станков и оборудования. Однако данная концепция вопреки логике и здравому смыслу у тогдашнего руководства страны не нашла поддержки. Оказывается уже тогда в партии и правительстве созрело мощное лобби, для которого чем хуже обстояли дела в экономике страны, тем было лучше. Именно они в конце шестидесятых убедили Косыгина оказаться от такого основополагающего показателя деятельности преприятий, как снижение плановой себестоимости продукции. Что привело в дельнейшем к непоправимым последствиям. Они стремились довести ситуацию до абсурда, вызвать недовольство людей, чтобы однажды прибрать все к своим рукам. С приходом к власти Горбачева и его команды они поняли, что их час настал. Ельцин же стал иструментом в их руках. Эконмика страны рухнула и тотальное разграбление страны и ограбление народа началось, причем в невиданных доселе масштабах...
Все, что говорил Самохвалов мне было отчасти уже известно. Поэтому я не выдержал и перебил его:
- Все это конечно интересно, но, Петр Осипович, нельзя ли ближе к делу.
- Да-да, - закивал он. - Я уже подошел к самой сути. Потаев и его сторонники быстро поняли, что в стране совершилась криминальная революция, к власти пришли так называемы "демократы" - люди алчные, беспринципные, превыше всего ставящие достижение своекорыстых интересов и прикрывающие свою суть дешевыми популистскими лозунгами о свободе слова, личности и тому подобное. Потаев понял, что если не принять срочных мер, то эти господа окончательно порушат экономику страны, вывезут все ценное на Запад, отведя России лишь роль сырьевого придатка. Бороться с ними честными и открытыми методами в начале девяностых было бы самоубийством. Потаев очень даже хорошо это понимал. Потому-то и было принято решение действовать теми же методами. Как говорится: "С волками жить - по волчьи выть". Верно?
- Каким образом вы попали во внешние управлющие Электродного завода?
- Дело в том, что в руки Потаева попал так называемый "список Чубайса" - перечень предпирятий, подлежащих приватизации в первую очередь. Предприятия эти составляли основу экономики страны. Потаев предпринял меры, чтобы во главе ряда этих предприятий стали его люди. Так я и оказался внешним управляющим Электродного завода.
- За время вашего правления вы привели завод к фактическому банкротству. Ведь так?
- Да, - согласился Самохвалов. - Я это делал по заданию Потаева.
- Для чего?
- С тем, чтобы Потаев мог купить завод и принять меры к его возрождению.
- Странная у вас логика - окончательно добить завод, чтобы потом его возродить.
- В нашей стране все странно, Сергей Иванович. Но у нас не было другого выхода. Попав в "список Чубайса" завод был приговорен к банкротству.
- Но, насколько я понимаю, в последнее время у Потаева в отношении завода повились серьезные оппоненты?
- Да, очень серьезные. Сосновский, Чубайс и компания кажется стали догадываться об истинных целях Потаева, Калинина, Говоркяна и других и повели на них наступление по всем фронтам, Им удалось привести к власти своего президента и посадить карманное правительство. Начался второй передел собственности, который ознаменуется тем, что ими будут прибрано к рукам все, что ещё остается в полной или частичной собственности государства. Электродный завод входит в зону их интересов. С того времени, когда верным псам Сосновского братьям Темным удалось усадить здесь своего губернатора, на меня стало оказыываться колоссальное давление. Ряд убийств работников завода, я думаю, преследует цель окончательно запугать меня, показать, что если я буду несговорчивым, то меня ждет та же участь.
- Нет, здесь вы ошибаетесь. Причина их убийств совершенно иная.
- И какая же, позвольте полюбопытствовать?
- Они невольно стали обладателями информации, грозящей вашим оппонентам большими неприятностями.
- И что же это за информация?
- Я, Петр Осипович, сказал вам и так слишком много.
- Да-да, я понимаю. Извините... Так вот, я, Сергей Иванович, хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я вовсе не герой, и давно бы бросил все к чертовой матери и сбежал куда глаза глядят. Но предавать и бросать Петра Эдуардовича, особенно в столь трудное для него время, считаю в высшей степени непорядочно. Вот потому-то терплю и, как могу, борюсь.
Проводив Самохвалова, я остался один на один со своими мрачными мыслями. Как же муторно на душе! Так муторно, что хоть волком вой. Ага. А Самохвалов оказался совсем не тем, кем представлялся мне до допроса. Ему не позавидуешь. Точно. Но до чего же мы дожили, господа, если правые цели приходится вершить черными методами. И главное - иначе нельзя, иначе ты ничего не добьешься. Ситуация, блин! Нарошно не придумаешь. Но это облегчает Сосновскому и всей его камарильи задачу борьбы с инакомыслящими. Ведь Самохвалова уже сейчас можно заковывать в наручники и сажать. Формально в его действиях, если очень постараться, можно найти целый букет преступлений от злоупотребления служебным положением до хищений. Собственно этим продажная власть уже пользуется, переодически натравливая послушную Генеральную прокуратуру на инакомыслящих и особенно строптивых. Формально это называется "борьбой с коррупцией", а фактически является натуральным издевательством. Уж кому, как не мне, это знать. Потому-то я оттуда и слинял.
Душно! Подошел к окну, распахнул створки. В лицо пахнул сухой, прокаленный воздух с примесью выхлопных газом, запахами асфальта, жженной резины, машинного масла, гари и ещё чего-то столь же неприятного. У бани напротив окруженные толпой зевак дрались два подвыпивших мужика. Разборки на местном уровне. Везде одно и то же. Начиная с этих мужиков и кончая высшими эшелонами власти - сплошные разборки. Никак не живется людям мирно. Чем все это кончится? То, что ничем хорошим - у меня нет и тени сомнения. Как сказал бы наш общий друг Дима Беркутом - "кругом сплошной атас". Как он там? Жив ли? От этой мысли стало совсем невмоготу. Разве мог кто из нас лет десять-двенадцать назад подумать, что наступит время, когда будут похищать сотрудников милиции? Что называется - дожили, довыступались?!
Выпить что ли? Надо хоть как-то погасить эту ноющую боль в груди. Правду говорят, что, порой, физическую боль гораздо легче перенести, чем душевную. Точно. А вот у господ сосновских, лебедевых, чубайсов никогда, ничего не болит, так как болеть нечему. Ага.
Подошел к сефу, открыл, но на положенном месте не обнаружил знакомой бутылки. Вспомнил, что остатки коньяка выпил с Андрюшей Говоровым. Почему он до сих пор не позвонил? Может что случилось? Тревога за парня всю душу изъела. Может быть нужно было послать Истомина - он более опытный? Нет, я поступил правильно. Говоров уже там был, У него остались связи. Но от осознания этого не легче.
Что же делать? Бежать за бутылкой? Даже не на ком выместить дурное натроение. И этот придурок Иванов как назло куда-то запропостился.
"Но, но, полегче на поворотах! - тут же возникает он. - Плохое настроение - ещё не повод оскоблять приличных людей".
"Это ты-то приличный?!"
"Да уж тебе не чета. Слушаю твой скулеж и, честно признаюсь, - стыдно становится. Не мужик, а так, недорозумение какое-то, хуже худой бабы. Не узнаю я тебя, никак не узнаю. Что случилось, Сережа? Где твой былой оптимизм, не раз тебя спасавший? Где он?".
"Как же, будешь тут оптимистом, - ворчу. - Ты что, сам не видишь, что вокруг делается?"
"А что делается?! - делано удивляется Иванов. - "Все по плану идет, все по плану. По какому-то черному плану". Все развивается по законам криминальной революции, о которой столько лет мечтали наши доморощенные дерьмократы. Будто раньше было легче."
"Раньше они не наглели до такой степени".
"Наглели. Еще как наглели. Ты просто забыл. Прошлое всегда вспоминается лучше, чем оно было на самом деле. Мог ты, к примеру, прищучить какого-нибудь обкомовского или даже райкомовского работника? Дохлый номер!"
"Это точно", - соглашаюсь.
"Это была своего рода каста неприкасаемых".
"Насколько я помню, "каста неприкасаемых" - это низшая каста в Индии".
"А я о какой? Прежде все дерьмо, как и положено, всплывало наверх. А кто стал идейными вдохновителями и руководителями новой революции? Они же. Они и сейчас все при деле. Только если раньше они прикрывали свою гнилую суть большевистскими лозунгами, то теперь - демократическими. Вот и все. Но их суть-то осталась прежней".
"Пожалуй ты прав, - вновь соглашаюсь. - Что же делать?"
"Ну, блин, ты даешь! Борьться, дорогой. Бо-роть-ся! Иной альтернативы у нас с тобой нет".
"А не попахивает ли это донкихотством?"
"Нет, не попахивает. У нас с тобой не воображаемые враги в виде ветряных мельниц, а конкретные в виде конкретных преступников. И наша с тобой задача посадить их на скамью подсудимых".
"Ха! Не будь до такой степени навным. Кто тебе даст посадить того же Сосновского? Мы с тобой уже однажды пробовали это сделать. Что из этого получилось - не тебе рассказывать".
"Не получилось раз, не получится сейчас, все равно когда-нибудь получится. Век сосновских не бесконечен. В конечном итоге его ждет Высший суд".
"С тобой, приятель, не соскучишься. Это точно! А кто меня убеждал прошлый раз, что ничего там нет и быть не может?"
"Я переменил свои взгляды. Имею право".
"Право имеешь - не спорю. Только частая смена взглядов - это уже клиника. Факт,"
"А впадать в панику и мотать сопли на кулак - это не клиника? Нет, прав Говоров, прав. Недаром Создатель посылает нам новые испытания. Недаром. По-моему, он к нам неровно дышит. Сколько выпало бед и несчастий России в одном только двадцатом веке. Иным хватило бы на тысячу лет. Мы прошли испытание революцией, гражданской войной, двумя разрушительными мировыми войнам, теперь на наши бедные головы обрушилась новая беда криминальная революция".
"Как же так, - любит, а посылает беды? Где же логика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39