- Но ведь это непорядочно? - возразил я.
- Ты, Ваня, рассуждаешь, как член партии или профсоюза, - ответил за Геннадия Профессор. - Кто вообще может определить, что порядочно, а что нет? Партийные лидеры? Правительство? Презилент? Абсурд! Эти господа придумывают догмы для того, чтобы самим спокойнее жилось. Люба наслаждается жизнью и дарит наслаждение другим. Разве это ни есть высший смысл бытия? Разве можно запретить человеку наслаждаться жизнью? Это не только не гуманно, но и бесчеловечно.
И я сдался. Спорить с Безверхим было бесполезно. Логика его была безупречной.
Я теперь каждый день с самого утра до вечера дежурил у офиса Сосновского, досконально изучил режим его работы, знал в лицо каждого его телохранителя. Обычно его охраняло семь человек. Двое ехали с ним в машине, остальные - в машине сопровождения. Охранники Ссосновского по-прежнему меня не замечали. И это меня вполне устраивало. И вообще, я отметил, что люди стараются не замечать бомжей. Как однажды сказал один из моих подследственных: "Нет человека - нет проблемы". Вот потому, очевидно, для большинства моих соотечественников бомжей вовсе не существовало. Так им было спокойнее жить, комфортнее.
О взрыве в метро я узнал из информационной программы по телевизору, висевшему в зале ожидания вокзала, и сразу понял откуда, как говорится, растут ноги. Этому пауку недостаточно оказалось пролитой крови, потребовалась свежая. Что он ещё придумает. Это ещё более укрепило в правильности принятого мной решения.
То ли я слишком перенервничал, переживая случившееся в метро, то ли подхватил где вирус или простудился, но только к вечеру я почувствовал недомонгание. Все тело ломило и покрылось испариной, голова была тяжелой, подташнивало. Зашел в аптеку, купил антигриппин и тут же выпил с дюжину мелких, будто рисовые зерна, таблеток. Болеть мне было никак нельзя. В буфете вокзала купил два стакана горячего чая и пару бутербродов с колбасой. Поужинал. Вернулся в свое временное жилище. Кроме Любы в комнате никого не было. Она была в одной комбинации, которую она носила только дома и снимала и бережно укладывала, выходя на улицу. Люба мне игриво намекнула, что пора бы нам "познакомиться" поближе. Но я, сославшись на недомогание, лег и вскоре уснул. Когда открыл глаза, то явственно расслышал приглушенный возбужденный голос Прживальского:
- Бля буду, Профессор, я сам видел собственными глазами. Вот такая вот пачка.
- А тебе не показалось с перепоя? - с сомнением спросил Безверхий.
- Да ты чё? Я что совсем уже что ли. Вот такая пачка сторублевок!
- Интересная ситуация вытанцовывается, - проговорил Блок. - Что же он тогда, сучара, бичует с такими-то бабками?
- Может быть подсадной? - высказал предположение Несун.
На что Прфессор негромко рассмеялся и сказал.
- У тебя, Толя, явственно просматривается мания величия. Если так дальше пойдет, то ты плохо кончишь. Кому мы с тобой, дорогой, нужны? Общество и валсть давно махнули на нас рукой и отвернулись. Может быть он писатель? Пишет роман из жизни бомжей?
- Не исключено, - согласился с ним поэт. - Сейчас многие бабки этим зарабатывают. Но только это непатриотично - иметь такие бабки и не поделиться с бедствующими соотечественниками.
- Точняк, - соглапсился Прживальский.
- Ты предлагаешь их экспроприировать? - уточнил Профессор.
- Не только предлагаю, но и настаиваю, - ответил Блок.
- Точняк, - вновь подтвердил правильность слов поэта Прживалский и возбужденно рассмеялся.
С самого начала их разговора я понял, что речь идет обо мне и лихорадочно думал, как мне быть, как выйти из этой очень непростой для меня ситации. Надо попробовать отсюда выбраться. Я заворочался, закашлял, давая понять, что проснулся. Голоса тут же смолкли. Я медленно встал и, по-стариковски притаскивая ноги, поплелся к выходу. Но путь мне преградил Несун. А Профессор, растягивая слова, ласково проговорил:
- Ты куда это, Ваня, на ночь глядя?
- Нехорошо что-то мне, знобит. Вот, хочу таблеток, - пояснил я.
- Ах ты гад! - возмутился Прживаальский, подбегая ко мне. - Мы тебя! А ты врать! Братанам врать! - И он ударил кулаком мне в лицо.
Я упал. Все колонисты, кроме Профессора, набросились на меня и принялись пинать. Безверхий, наблюдая за моим избиением, время от времени предупреждал:
- Смотрите, не убейте. А то потом хлопот не оберешься.
Вскоре я потерял сознание.
Очнулся от озноба. У меня в буквальном смысле зуб на зуб не попадал. Было темно, сыро, прохладно, резко пахло креозотом. Я сел, огляделся и понял, что нахожусь на железнодорожных путях, в каком-то тупике метрах в двухстах от вокзала. Рядом возвышались штабеля новых шпал - отсюда и запах креозота. Бумажника не было. Хорошо еще, что документы паспорт и служебное удостоверение оставили. Но документы мне мало что давали. Что же делать? Как мне теперь быть?
"Свободные люди! Граждане мира!" - горько подумал. - Такие же демагоги как все. Прикрывают свое скотство красивыми, дешевыми фразами. А как увидели деньги, почувствовали, что их можно безнаказанно забрать, все разом забыли,
Я попытался встать, но с первого раза у меня ничего не получилось, Чувствовал я себя, мало сказать, плохо. Тело настолько саднило, будто по мне прошелся дорожный каток, не оставив ни одного живого места, кружилась голова, тошнило. К тому же, набирала силу, родившаяся в моем теле болезнь. Как же мне быть теперь? В таком состоянии я даже пистолет не смогу удержать в руках, не говоря о всем другом.
И я заплакал. Плакал долго, громко с всхлипами и причитаниями: "Га-ад-ы!... Сво-о-олочи-и!... Бу-у-удьте вы про-о-окляты-ы подонки-и-и!... По-о-одав-и-итесь вы этими деньгами-и-и!... Подави-и-итесь своей сво-о-ободой, козлы!"...
Не знаю почему, но так мне было легче заглушить задираемую мое сердце тоску и отчаяние. Проплакавшись, я почувствовал некоторое облегчение. Вновь попытался встать. На этот раз мне это удалось. Ноги хоть и дрожали от слабости, но держали вполне сносно. И я поплелся в свое прежнее жилье, казавшееся в начале таким гостепреимным, а фактически ставшее капканом. Они должны вернуть мне хоть часть денег. Я им объясню зачем мне нужны деньги и они поймут. Не звери же они, верно?
Но комнату я нашел совершенно пустой. Я лег и стал ждать, уже ни на что не надеясь.
Глава четвертая: Дронов. Арест Карпинского.
Оставив конвоиров, прибывших доставить Карпинского в городской изолятор временного содержания у дверей, я зашел к нему в кабинет. Он сидел, уткнувшись в какие-то бумаги, и на мое приветствие лишь пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Мы с ним откровенно не любили друг друга, и он как не старался, не мог этого скрыть. При встрече со мной его постоянно бегающие глазки наливались прямо-таки волчьим блеском. Вероятно, чтобы это скрыть, при разговоре он никогда на меня не смотрел.
Меня слегка лихорадило. Подмывало сказать все, что я о нем думаю и хоть раз врезать по его упитанной физиономии. Отвести душу. С трудом сдержался. Взял стул, приставил его к столу Карпинского, сел, портфель, в котором был магнитофон, поставил рядом.
- Ты что такой негостеприимный Всеволод Илларионович?
- Ну, почему? С чего ты взял? Нормально, - проговорил он, не отрывая взгляда от бумаг.
Начав разговор, я успокоился. Теперь мне грустно и противно было смотреть на этого типа, продавшего и честь и совесть за зелененькие.
- Чего ж тут нормального, - усмехнулся я. - Я, можно сказать, впервые пришел к тебе в гости, а ты даже кофе не предложил.
- У меня закончился кофе. Извини.
- Жаль. А я так рассчитывал выпить кофейку на халяву.
- А чего пришел-то?
- Чего пришел? А действительно - что мне от тебя было нужно? Шел помнил, а зашел - забыл.
Мой насмешливый тон начинал его явно нервировать, руки заметно дрожали.
- Ах, да! - разыграл я удивление. - Тебе привет от Петрова.
- Какого еще?! - его глазки испуганно глянули на меня, а потом стали быстро-быстро шарить по кабинету, будто искали пути спасения.
- Как какого?! - ещё больше "удивился" я. - Ну, ты меня Всеволод Илларионович, удивляешь. Неужто забыл подполковника Петрова Валерия Марковича?
Карпинский растерялся совершенно. На него было неприятно смотреть. Щеки его тряслись, глаза слезились, на лбу выступил пот. Такое впечатление, что он вот-вот грохнется в обморок от переживаний.
- Ты зачем меня?! - прокричал он. - Зачем путаешь?! Никакого Петрова я не знаю.
- Вот те раз, - обескураживающе развел я руками. - А он просил меня оказать тебе посильную помощь и содействие. Что же мне теперь делать?
- Правда что ли?! - с великой надеждой в голосе проговорил Карпинский, ухватившись за мои слова, будто утопающий - за соломинку, выдав себя тем самым с головой.
- Значит, ты его все же знаешь?
- Кого? - Он смотрел на меня как кролик на удава и в его глазах застыл ужас перед неизбежной кончиной.
- Петрова?
- Какого еще?... Зачем ты меня путаешь?
- Так знаешь ты его или нет?
- Ты что, издеваешься?! - истерично закричал Карпинский. - Никакого я не знаю! Что ты ко мне пристал с этим Петровым?! И вообще, вали отсюда!
- Э, нет, так дело не пойдет. Я сюда пришел не затем, чтобы не добившись результата, уходить. - Я открыл портфель, достал магнитофон, включил.
Как только Карпинский услышал свой голос и голос Петрова, сразу понял, что это конец, конец всему, служебной карьере, семейному благополучию, жизни, наконец. Тихо, плаксиво промямлил:
- Я знал, знал что этим все кончится! - И заплакал. Плакал и что-то тихо и невнятно бормотал себе под нос.
Я прислушался. Многих слов разобрать было невозможно. Единственное, что понял - он просил Бога простить и помочь ему.
Смотреть и слушать все это было и смешно, и грустно, и противно. Ни жалости, ни сочувствия к нему у меня не было. Наоборот. чем дольше он плакал, тем больше я его презирал и ненавидел. Если бы мне сейчас сказали, чтобы я его расстрелял, я бы сделал это не задумываясь. И испытал бы облегчение. Честно!
- Раньше надо было думать о Боге, гнида, - сказал я.
Он ничего не ответил, лишь ещё горше заплакал, но бормотать перестал.
Когда запись закончилась, я выключил магнитофон.
- Так как, майор, знаешь ты полковника Петрова или нет? - спросил я несмешливо и злорадно.
- Он меня заставил, Юрий Валентинович. Честное слово! Он - страшный человек! - униженно проговорил Карпинский, хлюпая носом.
Я заметил торчащий в дверце сейфа ключ. Встал, подошел к сейфу, открыл его. Как я и предполагал, в нем на нижней полке было табельное оружие Карпинского. Взял пистолет и положил его на стол перед майором.
- Это единственное, чем я тебе могу помочь. Хоть умрешь мужчиной. - Я был на все сто уверен, что он не воспользуется моим советом. Просто, таким образом я хотел дожать Карпинского, лишить его последних остатков воли к сопротивлению. Однако, на всякий случай был наготове - вдруг, ему действительно взбредет в голову застрелиться. Но опасения мои были напрасны.
При одном взгляде на пистолет, с майором случилась истерика.
- Нет!! - закричал он, отодвигая пистолет от себя. - Как вы могли такое?... Я не хочу! Я буду жаловаться генералу!
- Ты. Карпинский, оказывается большой дурак. А кто же меня к тебе послал?
- Но он ведь вас не уполномачиывал пистолет и все такое?
- В таком случае, рассказывай.
- Да-да, это конечно, - обрадовался он. - Я все. Не сомневайтесь, Юрий Валентинович. Все, как на духу!
- Хочу заранее предупредить. Если ты соврешь, то я тебя из этого вот пистолета. А потом скажу, что сам застрелился. Понял?
- Нет-нет. Я правду. Мне нечего скрывать.
Я включил магнитофон.
- В таком случае, я слушаю.
- С чего рассказывать?
- С того, как ты стал работать на Петрова.
- Ага. Я сейчас. - Карпинский достал из кармана носовой платок, вытер мокрое от слез и пота лицо. Налил из графина воды в стакан, выпил. - Это было прошлым летом. В Барабинске наши сняли с "Сибиряка" сотрудника московской охранной фирмы. Фамилии его я, к сожалению, не помню. Название фирмы - тоже.
- А как на него вышли?
- Я точно не знаю. То ли был анонимный звонок, то ли поступили агентурные данные.
- Понятно. Продолжай.
- У него изъяли тратиловую шашку и четыреста грамм героина. На следующий день из Москвы прилетел капитан Севостьянов и сказал, что это их агент, что тот ездил в Новосибирск со спецзаданием и попросил меня замять это дело. Сказал, что операцией руководит подполковник Петров. Я позвонил Петрову. Тот все подтвердил. После этого я затребовал дело из Барабинска и прекратил уголовное преследование в отношении этого сотрудника охранной фирмы.
- Каким же образом?
- Я изъял из материалов его первоначальное объяснение, где он говорил, что шашку и героин купил у неустановленного лица, а вместо него написал, что сумка, где все это было найдено принадлежала пассажиру, который ехал с ним в одном купе, но при появлении сотрудников ФСБ сразу все понял и сошел с поезда в Барабинске.
- И что было потом?
- Севостьянов пригласил меня в ресторан и мы с ним обмыли это дело. Там, в ресторане, он и предложил мне две тысячи долларов за услугу. Я поначалу брать не хотел, но он на это ответил, что каждая работа должна оплачиваться. Ну я и того... взял их. Кто же знал, что они все это снимут на видеокамеру.
- Когда познакомился с Петровым?
- Осенью. Где-то в конце октября. Он позвонил по телефону и сказал, чтобы я пришел к нему в гостиницу "Сибирь". Насколько я помню, он занимал 318-й номер. Мы познакомились и он предложил выпить коньяка за знакомство. Выпили. А потом он мне показал видеокассету о получении мной денег. Я понял, что я всецело в его руках. Поэтому, когда он предложил помочь его парням, я согласился.
- Он вам говорил - в чем конкретно должна заключаться эта помощь?
- Да. Он сказал, что я должен встретиться с журналистом из Владивостока, проживающим в гостинице "Новосибирск", представиться и предложить ему отдать видеокассету, которую ему передали в Москве. Если он отдаст кассету, то я с ней еду к Петрову. Если откажется, я должен буду впустить в номер боевиков.
- И что произошло в гостинице?
- Когда я представился и предложил журналисту вернуть кассету, он очень испугался и стал все отрицать, говорить, что ни о какой кассете понятия не имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39