Я поступила так же, как палач, полковник, и после того, как все уже погублены мною, я подумала о тебе…
При последних словах испуг полковника, казалось, победил его оцепенение. Он попытался встать и бежать… но мстительница схватила его за руку и толкнула обратно на стул, с которого он только что хотел встать.
— Подождите, полковник, — насмешливо сказала она ему, — ведь вы еще не знаете, какое наказание я назначила вам.
Полковник, подчиняясь ее властному голосу, надменному взгляду и движению, впал в прежнюю неподвижность, продолжая смотреть на нее помутившимся взором.
— Слушайте же, — продолжала она, — я знаю вашу жизнь и жизнь всех «Друзей шпаги» изо дня в день и из часа в час. На другой день после похорон моего возлюбленного Гонтрана я покинула Париж, захватив его дневник, который он вел втайне. В то время был жив мой старик отец, благородный дворянин, который должен был умереть с миром, не зная прошлого Гонтрана, мрачного и полного преступлений прошлого, которого ты был виною, негодяй! И хотя я обрекла вас всех своей ненасытимой ненависти, я оттягивала день своего возмездия, я ждала, когда мой старик отец сойдет в могилу. Итак, когда я вернулась в Париж, чтобы привести в исполнение свой замысел, я считала тебя еще молодым, потому что Гонтран пишет в своем дневнике: «Это энергичный и еще молодой человек, бессердечный и сильный, бандит со смелым взором, убийца с сильной рукою, взявший клятву с тех, которые должны всегда повиноваться ему». Я ошиблась. Ты обратился в старика, терзаемого угрызениями совести, которому наскучило жить, а смерть сделалась безразлична. Убить тебя уже не значило наказать, а скорее избавить от страданий…
Полковник сделал движение, глаза его загорелись, и взгляд его, казалось, говорил: «Да… убейте меня… вы сделаете меня пресчастливым».
Но Дама в черной перчатке продолжала:
— К счастью, для моей мести, у тебя был сын… которого ты любишь, обожаешь… ради которого ты сделался преступником… сын…
Она остановилась, в соседней комнате послышался шум.
— Слышишь, — сказала мстительница, — это он вошел в комнату… он!
Полковник еще раз попытался встать и бежать к сыну. Но железная рука держала его. Он хотел открыть рот и крикнуть, но молодая женщина приказала ему молчать, сказав:
— Молчи или сын твой умрет.
И несчастный отец остался неподвижный и безмолвный. Тогда она продолжала вполголоса, по-прежнему с угрозой и насмешкой:
— Твой сын встретил меня и полюбил. Он полюбил меня горячо и безгранично. Если бы я послала его сорвать цветок, растущий на краю пропасти, или пройти через объятый пламенем город, то он исполнил бы это; он вошел бы на эшафот, если бы я ему это приказала, с улыбкой на губах. О! — проговорила она, сдерживая вздох, — сначала мне было жаль его, хотела оттолкнуть его от себя, я избегала его, потому что не хотела губить невинного сына за преступного отца… но, несмотря на все мои старания, судьба ставила его везде на моем пути. Тогда он сделался моим орудием, как «Друзья шпаги» были твоим; он служил моей мести, не подозревая, несчастный, что тот, которого я поражу последним, наказать которого он мне должен помочь, будешь ты! — ты, его отец, ты, которого он любил… Ах! была минута, когда мужество покидало меня, когда я бывала тронута его любовью, молодостью, чистотою; в течение нескольких мгновений, забывая свой ужасный замысел, я устремляла ласковый взгляд на его молодую, прекрасную голову… бывали минуты, когда я боялась полюбить его… слышишь ли ты это, полковник? Но голос, взывавший о мести, раздавался еще более угрожающе и говорил мне: «Отомсти за меня! Отомсти!» И я поняла, что я не должна никого более любить на этом свете, что моя рука должна поражать без жалости и безостановочно… И мое сердце замкнулось; я слушалась только голоса крови, и этот голос произнес приговор над твоим сыном.
Она нервно и насмешливо расхохоталась.
— Подожди, — сказала она, — слушай дальше: твой сын вернулся к себе и более не выйдет оттуда. Он вернулся с разбитым сердцем, потому что в эту ночь он проиграл — огромную сумму, которую ты один мог бы заплатить, но ему сказали, что состояние, которым ты владеешь, ворованное и залито кровью… Ему сказали, что ты был разбойником и убийцей, и когда он приехал к тебе и умолял тебя разубедить его, ты упал на колени перед ним и молил о пощаде… Правда ли это?
Она снова остановилась. В эту минуту раздался голос Армана, говорившего Иову: «Ты отнесешь это письмо по адресу, а теперь заряди мои пистолеты… »
Дама в черной перчатке продолжала:
— Теперь ты все понял, не так ли? Твой сын приехал сюда затем, чтобы убить себя, потому что он не может уплатить своего карточного долга, а Арман человек честный… потому что…
Полковник употребил последнее усилие и снова встал; он открыл было рот, но только несколько неясных звуков сорвалось с его губ.
— Молчи! — сказала молодая женщина. — Молчи! Или он умрет сейчас же!
Эта угроза снова парализовала несчастного старика, а Дама в черной перчатке вынула кинжал, который был спрятан у нее на груди.
— Смотри! — сказала она. — В твой последний час я сжалилась над тобою… Хочешь спасти своего сына? Его долг будет уплачен, честь не будет запятнана… Свет никогда не узнает, что ты был негодяем… Говори, хочешь ли ты этого?
И так как старик протягивал к ней руки и, казалось, взглядом и жестом говорил ей: «О, говорите… говорите! Но только спасите моего сына! Спасите его!» — то она подала ему кинжал и проговорила: «Убей себя!»
Старик схватил кинжал с какою-то бешеной радостью, сжал его в своей ослабевшей руке и поднес к груди… Но прежде чем опустилась его поднятая рука, он лишился сил, упал на диван и остался лежать неподвижно. Радость, охватившая его при мысли, что его возлюбленный сын не умрет, нанесла полковнику Леону смертельный удар вернее, чем кинжал, который ему дала Дама в черной перчатке. Жизнь полковника угасла без агонии, как догоревшая лампа.
В эту минуту отворилась дверь. Вошел Иов, который, повинуясь приказанию своего молодого барина, пришел за пистолетами. Увидав труп своего старого полковника, он остановился на пороге безмолвный и бледный. Мстительница приложила палец к губам.
— Спрячьте этот труп! — тихо сказала она. — Спрячьте его… Уберите отсюда… Положите его в угол… на кровать… куда хотите… но чтобы сын не видал его…
— Сударыня, — сказал Иов, — я предоставил вам поступить с отцом, как вам было угодно…
— Ну?
— Но вы обещали мне, что если отец умрет, то сын останется жив.
— И я сдержу свое обещание.
— Вы даете клятву в этом?
— Клянусь.
Она протянула руку, еще запятнанную кровью ее умершего мужа, и прибавила,
— Зарядите пистолеты, но…
— Но… — пробормотал Иов.
— Отнесите их, приказала она, — но спрячьте поскорее этот труп.
Иов повиновался, а Дама в черной перчатке упала на колени.
— Боже мой! — прошептала она. — Я исполнила свой ужасный доли теперь простите ли Вы меня и позволите ли мне повиноваться голосу, который говорит в глубине моего сердца?!
LII
В то время как вышеописанная сцена происходила в кабинете, Арман находился в своей спальне. Он написал короткое завещание, гласившее:
«Мой дом, драгоценности, белье, лошадей и пр. прошу продать с аукциона, а вырученные деньги отдать в пользу бедных.
Иова я назначаю своим душеприказчиком».
В предсмертный свой час молодой человек еще раз вспомнил о женщине, которую так страстно любил и за которую он поплатился жизнью; он вспомнил ее, отправившую его в дом, где в первый раз он услыхал о бесчестных поступках своего отца.
И, взяв перо, он написал следующие строки:
«Сударыня.
Вы, которую я так любил и из-за которой я умираю.
Не удивляйтесь, если на пороге могилы…»
Шум внезапно открывшейся двери прервал письмо. Вошел Иов и молча положил на стол пистолеты. Арман пожал руку старому солдату и сказал:
— Спасибо!.. Прощай!.. Уходи!
Он снова взял перо. Иов вышел. Арман продолжал писать:
«Сударыня, не удивляйтесь, если в последнюю минуту я думаю еще о вас, если я посылаю вам последнее „прости“, если я прошу у вас слезы и сожаления… "
Он остановился, и этот юноша, столь гордый и спокойно смотревший в лицо смерти, зарыдал и проговорил:
— Боже мой! Боже мой! Я больше не увижу ее!
Эти слова, без сомнения, были услышаны, потому что в эту минуту дверь, в которую вышел Иов, снова отворилась. Дама в черной перчатке появилась на пороге, и Арман вскрикнул от удивления и радости.
— Вы! Вы! — проговорил он.
— Я! — сказала она, идя к нему.
В эту минуту это не была уже прежняя насмешливая, неумолимая женщина, взгляд которой блестел, как лезвие кинжала, это не была уже мстительница, исполнявшая свою кровавую миссию и преследовавшая день и ночь, без устали, убийц своего супруга…
Она поразила последнего убийцу Гонтрана де Ласи и снова сделалась только женщиной.
Она подошла к Арману печальная, бледная, дрожащая, взяла его руки в свои и сказала:
— Да, это — я, Арман; я пришла спасти вас.
— Спасти меня! — сказал он.
— Да, — ответила она. — Возьмите этот бумажник и заплатите свой долг человеку, который оскорбил вас.
— А! Вы, значит, знаете?..
— Все.
— Так вы должны знать и то, — сказал он, — что я должен умереть, потому что ношу опозоренное имя.
— Нет, — возразила она, — ваше имя останется чистым, тот человек будет молчать.
— Неужели вы думаете, что мне не будет казаться в то время, когда я буду идти по улице, что первый встречный укажет на меня пальцем?
— Ну, так что же! Мы уедем.
— Уехать!
— Да, — сказала она с волнением, — вы поедете со мной, потому что теперь я свободна: мой долг исполнен, и я могу повиноваться голосу моего сердца, потому что я люблю вас!
Если бы несколько дней назад Арман услыхал это признание, то, может быть, он сошел бы с ума или умер бы от счастья… Но теперь Арман стоял молча, дрожащий, с каплями холодного пота на лбу… Он сделал шаг назад и оттолкнул женщину, которая пришла сказать ему, наконец, что любит его, и которая была готова упасть к его ногам.
— Ах! — проговорил он после нескольких минут молчания, показавшихся ей вечностью. — Вы любите меня, сударыня, так как ваш долг исполнен…
— Да, — проговорила та чуть слышно, покраснев и растерявшись. — Да, я люблю вас.
Но Арман оставался спокоен и холоден.
— Вы любите меня, — продолжал он, — потому что поразили последнего убийцу вашего мужа, не правда ли? О! Я все угадал, сударыня, все понял… Этот убийца, эта последняя жертва, которую вы хотели поразить, — старик, от которого сын только что отрекся и проклял, не так ли, сударыня?
Она опустила голову и пробормотала:
— Он убил моего мужа…
Молодой человек крикнул дрожащим голосом:
— Это был мой отец!
Его слова, взгляд, голос испугали мстительницу. Она упала на колени и, протянув руки, закричала с рыданиями в голосе:
— Прости меня… я люблю тебя… я всю жизнь буду ползать у ног твоих, я буду твоей рабой… я заставлю тебя забыть об этом человеке.
— Это был мой отец, — повторил Арман.
— Ну, так что же! — сказала она с увлечением. — Если ты ненавидишь меня, то я буду избегать тебя, уеду на край света, и ты никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне… Но только прости меня!
— Вы заставили меня проклясть моего отца! — глухо прошептал Арман.
Она заглушила рыдания, встала, сделала шаг назад и сказала:
— Прощайте… Арман… прощайте… и так как благодаря мне вы лишились богатства, которое до сих пор считали законным, то позвольте мне исправить мою вину… Я уйду в монастырь и оставлю вам все свое состояние…
Едва она кончила и Арман не успел еще ответить, как вошел Иов.
— Господин Арман, — воскликнул старый солдат, глаза которого в это время сверкали, а сгорбленный стан выпрямился, — Господин Арман, прогоните эту женщину, бросьте ей в лицо ее золото и убейте себя… Она только что убила вашего отца…
Старый солдат открыл обе половинки двери кабинета; затем он указал рукой, и молодой человек ужаснулся, увидев труп своего отца, который Иов положил на пол… Сын полковника почувствовал горесть и бешенство. Он взял бумажник, который Дама в черной перчатке положила на стол, и бросил его к ее ногам.
— Уходите, сударыня, уходите! — крикнул он.
— Нет, нет, — ответила она в исступлении. — Так как ты хочешь умереть, то умрем вместе, и, быть может, ты простишь меня на том свете, если не можешь простить теперь…
И прежде чем молодой человек успел предупредить ее движение, Дама в черной перчатке схватила пистолет, направила его себе в грудь и нажала курок… Раздался выстрел, мстительница упала мертвая.
Не успел Арман взять другой пистолет и последовать ее примеру, как в комнату поспешно вошли два новых лица: лорд Г. и Фульмен.
Фульмен бросилась к Арману и вырвала пистолет из его руки.
— Вашему кредитору уплачено все… — сказала она и прибавила, указывая на труп. — Она расправилась с собою сама и тем избавила меня от преступления, потому что я была там, Арман, я уже давно охраняю вас, и если бы вы застрелились, я убила бы также и ее…
— Фульмен, — прошептал молодой человек печально, — Вы спасли мою честь, да благословит вас Бог… Но вы довершите ваши благодеяния, не правда ли? Вы будете самоотверженны до конца, Фульмен…
— Говорите, — сказала она с волнением, — что я должна сделать.
— Ничего; дайте мне умереть.
— Умереть?
— Да, это необходимо!..
— Вам… умереть? Умереть, когда ваше лицо блещет молодостью, когда будущее в ваших руках!..
— Имя мое обесчещено, будущее мое, Фульмен, — это воспоминание о моем несчастном виновном отце, которому я молю у Бога прощения…
— О! — вскричала Фульмен, и долго сдерживаемые рыдания не дали ей договорить.
Арман взял ее руку, с восторгом поднес ее к своим губам и прошептал. — Боже мой! Как я был неблагодарен и безумен!
Затем обратился к лорду Г. и сказал:
— Простите ли вы меня, милорд?
Благородный сын Альбиона подошел, положил свою руку на плечо молодого человека и сказал ему мягким, серьезным и в то же время печальным голосом:
— Молодой человек, всмотритесь в меня внимательно; я стар и знаю жизнь, а потому позвольте мне дать вам совет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52