..
И Фульмен увидала, как в голубых глазах этой неумолимой женщины блеснули слезы.
«Ах! Как она, должно быть, любила!» — подумала актриса.
Фульмен вернулась к графине.
XII
На следующий день в доме графа д'Асти была назначена консультация врачей. Консультантами были следующие лица: во-первых, известный парижский хирург, приехавший в Баден три или четыре дня назад; затем австрийский военный хирург, которого пригласили из Раштадта, где стоял австрийский гарнизон; наконец, двое баденских докторов, весьма известных, которые пользовали графа с самого начала его болезни.
— Господа, — сказал один из них, — рана, сначала нетяжелая и которая, как нам казалось, не должна была иметь других дурных последствий, кроме неизбежной потери голоса, в течение недели понемногу заживала. Лихорадка исчезла, края раны сблизились, пациент чувствовал себя хорошо и ночью спал по нескольку часов спокойно и не просыпаясь. Мой уважаемый коллега и я признали даже возможным в хорошую погоду и когда дневной жар немного спадает разрешить переносить графа на террасу.
Пока немецкий врач говорил, французский доктор и австрийский хирург внимательно исследовали больного.
— Действительно, — сказал доктор после долгого размышления, — странно, что состояние больного ухудшилось, вместо того, чтобы пойти на улучшение, и что он каждый вечер подвергается жестоким пароксизмам лихорадки, доходящим до бреда, тогда как рана его находится на пути к заживлению.
Он повернулся к графине, которая присутствовала на консультации, и сказал ей:
— Я начинаю думать, сударыня, что нервное возбуждение, в котором находится теперь граф и которое продолжается почти без перерыва, зависит скорее от какой-нибудь другой причины, чем от раны.
Графиня дрожала под взглядом доктора.
— Очевидно, — продолжал последний, — на него что-то очень сильно повлияло.
— Однако… доктор… — пробормотала графиня, — мой муж окружен вашими заботами… нашей привязанностью…
— Нет ли у него какой-нибудь тайной печали или серьезного душевного недуга?
— Однако, — возразил немецкий врач, который, сам того не сознавая, вывел графиню из затруднительного положения, — если допустить ваше предположение, доктор, то как объяснить спокойствие и хорошее состояние духа больного в течение первых восьми дней, хорошее настолько, что оно даже оказало благотворное влияние на состояние его раны.
— Кто знает, — возразил доктор, отстаивая свое мнение, — возможно, что потрясение случилось именно по истечении этих восьми дней.
— О, — возразил немецкий врач, — этого нельзя допустить! Графиня не покидала ни на минуту комнаты своего мужа. Она может подтвердить это…
Доктор бросил взгляд на графиню д'Асти. Бледность молодой женщины навела его на мысль о существовании каких-то обстоятельств, раскрывать которые он не считал себя вправе, и он перестал настаивать.
Доктора начали совещаться о новом способе лечения, прописали рецепты и удалились.
Несколько минут спустя после их ухода пришел граф Арлев, на этот раз один. Графиня д'Асти, услыхав звонок у входной двери, задрожала и только тогда вздохнула свободно, когда увидала, что дверь спальни затворилась за майором.
Майор поклонился графине и подошел к раненому. Граф д'Асти находился со вчерашнего дня в самом печальном состоянии. Он то впадал в страшный бред, то им овладевало какое-то физическое оцепенение и он закрывал глаза. С тех пор, как между Арманом и графиней возникли новые отношения, сознание к нему не возвращалось.
Увидав майора, он, по-видимому, начал понемногу связывать нить событий и припоминать происшедшее. Одно мгновение он проявил даже как бы ужас и начал искать глазами лицо, которое он привык видеть являющимся вместе с майором.
Потом этот ужас исчез, когда он убедился, что этого лица нет.
Граф Арлев долго и с сосредоточенным вниманием смотрел на больного.
— Сударыня, — сказал он наконец тихо графине, — я долго колебался, сказать ли вам свое искреннее мнение о печальном положении, в котором находится граф.
— Говорите, — ответила графиня дрожащим и глухим голосом.
— Но при настоящем положении вещей, — продолжал майор, — я уже не могу молчать.
— Я ко всему приготовилась, граф.
Графиня произнесла это с волнением, которое показало майору, что она все простила своему мужу. Майор продолжал:
— Граф д'Асти ранен серьезно, может быть, даже смертельно, сударыня.
Слезы покатились по щекам Маргариты де Пон.
— Но, может быть, есть еще средство спасти его.
— О, говорите, говорите! — вскричала графиня порывисто. — Он столько выстрадал!
— Это средство состоит в том, — продолжал майор, — чтобы привести к нему нового врача.
— Который его спасет, не правда ли?
— Может быть…
— О, скорее, скорее! Где он? Не нужно ли за ним сходить?
— Этот врач женщина…
— Женщина?
—Молодая русская дама, историю которой я должен вам рассказать для того, чтобы объяснить вам, как я познакомился с нею…
Графиня д'Асти впилась глазами в лицо майора.
— Говорите, граф, говорите! — вскричала она.
— Около двух лет назад, — начал майор, — я служил на Кавказе. Под моим начальством находился молодой офицер, граф***, женатый на молодой женщине, родившейся в южной России, около Одессы. У молодой графини служила кормилица-цыганка. Эта цыганка была посвящена в некоторые тайны восточной медицины, которая, как вам, вероятно, известно, основывается отчасти на применении разных простых и ароматических растений. Она оставила своей госпоже несколько рецептов, в особенности против всевозможных застарелых повреждений и самых тяжелых ран.
— Ах! — воскликнула графиня. — Она спасет моего мужа, не правда ли?
— Я надеюсь…
— Но где же она?
— Подождите немного, — сказал майор, улыбаясь, — последняя кампания на Кавказе, в которой я участвовал, была чрезвычайно кровопролитна. Черкесы нападали на нас под прикрытием разных окопов и засек, и при каждой стычке мы теряли много людей. Молодая графиня захотела последовать за своим мужем и сопровождала его всюду, леча его раны своими таинственными средствами.
— И они… помогали?
— Почти всегда, причем в трех или четырех таких случаях, когда наши врачи отказались от лечения.
— И… эта дама?
— Она со вчерашнего дня находится в Бадене. Если вы желаете, я приглашу ее сюда немедленно.
— Если я пожелаю?.. Я молю вас об этом! — воскликнула графиня. — О, пойдите, упросите ее прийти!
Майор встал, поцеловал руку графине д'Асти и вышел. В эту минуту в спальню вошла Фульмен. Графиня бросилась к ней на грудь, передала ей свой разговор с майором и прибавила:
— Ах, по крайней мере, я одна только буду страдать!
«Бедная женщина, — прошептала про себя Фульмен, — если бы ты знала, какая судьба ожидает тебя!».
Около часу спустя у ворот дома графа д'Асти остановилась карета, и из нее вышли майор и молодая женщина. Как читатель уже, конечно, догадался, это была Дама в черной перчатке.
Она твердыми шагами вошла в дом под руку с майором. Графиня спустилась почти до конца лестницы, чтобы встретить ее. Фульмен была вместе с нею и ничем не выдала себя при встрече с Дамой в черной перчатке. Она только слегка опустила глаза, не выразив ни малейшего удивления. Воля мстительницы тяготела над нею так же, как и над Арманом.
Что же касается графини, то она никогда не видала Дамы в черной перчатке и заметила только, что предполагаемая русская дама обладала жестокой, почти роковой красотой. И ей представилось, что высокомерная строгость Дамы в черной перчатке свидетельствует о возвышенной душе и разуме и что она принесет ее мужу выздоровление.
После обмена обычными приветствиями Дама в черной перчатке просила провести ее к больному. Затем она потребовала оставить ее с ним наедине. Майор и обе женщины, повинуясь ее приказанию, вышли в соседнюю комнату.
И вот в течение целой минуты Дама в черной перчатке с какой-то дикой радостью смотрела на это лицо, измученное лихорадкой и искаженное перенесенными страданиями, на болезненно блестевшие глаза и преждевременно поседевшие и поредевшие волосы.
— Я думаю, — прошептала она, — что ты достаточно настрадался… убийца!
И она вынула из своего кармана маленький флакон с темной жидкостью и со зловещей медлительностью откупорила его. Графиня д'Асти пришла бы в ужас, если бы увидала в эту минуту страшное выражение лица Дамы в черной перчатке.
XIII
Дама в черной перчатке открыла флакон и налила несколько капель содержавшейся в нем коричневой жидкости на чайную ложку. Затем она раздвинула губы больного, заставила его раскрыть рот и влила ему жидкость. Был это яд или целебное средство?
Едва раненый проглотил лекарство, как странная перемена совершилась в его лице. Из багрового, каким он был до тех пор, он внезапно стал бледным, морщины на его лице разгладились, он издал несколько невнятных звуков, затем глаза его закрылись, и через несколько секунд лицо его помертвело.
Дама в черной перчатке открыла дверь комнаты, куда вышли графиня, Фульмен и майор.
— Вы можете войти, — сказала она.
Они вошли. Графиня вдруг вскрикнула. Фульмен задрожала. «Она убила его», — подумала она.
Но губы Дамы в черной перчатке улыбались.
— Не бойтесь, — сказала она графине, — это обморок, который вызван мною нарочно.
— Ах, — прошептала молодая женщина, — как мне страшно!
— Теперь он впал в летаргию, которая продолжится около двух часов, — сказала Дама в черной перчатке. — В течение этих двух часов он не проявит ни одного признака жизни, он будет лежать, как мертвый.
— А… потом?
— Потом он придет в себя и у него уже не будет ни лихорадки, ни бреда.
— И он будет спасен?
— Нет еще, но я буду, по крайней мере, в состоянии судить о его болезни.
И Дама в черной перчатке прибавила:
— Однако, сударыня, вам придется посвятить меня в некоторые обстоятельства, которые дадут мне понятие о сущности его болезни, и только тогда я могу назначить ему подходящее лечение.
У графини д'Асти отчаянно забилось сердце. Она подумала, что молодая женщина придерживается того же мнения о ране ее мужа, что и доктор-француз. Дама в черной перчатке пригласила жестом майора и Фульмен выйти из комнаты. Они удалились, и графиня осталась наедине с этим своеобразным врачом.
— Сударыня, — произнесла Дама в черной перчатке голосом, утратившим прежнюю суровость и звучавшим задушевно и ласково, — вы должны позволить мне относиться к вам, как к старому другу, вы должны вполне довериться мне.
— Для спасения своего мужа я готова на все.
— Майор Арлев, мой старый знакомый, — продолжала Дама в черной перчатке, — явился за мной совершенно неожиданно, но во время пути я успела расспросить его о различных фазисах болезни вашего мужа.
Графиня задрожала.
— Он сообщил мне, что граф находился вне опасности уже через три дня после дуэли.
— Это правда.
— Что он был спокоен, хорошо спал, и все заставляло надеяться на быстрое его выздоровление.
— Да.
— Но внезапно, в исходе восьмого дня, когда рана уже начала закрываться, больной почувствовал себя хуже. Правда это?
— Увы!
— Приходится приписать все это влиянию какой-нибудь случайности.
— Но, сударыня, — быстро прервала ее графиня, — уход за ним все время был прекрасный, я не отходила от него ни на минуту.
— В таком случае ухудшение должно иметь нравственную причину.
Графиня д'Асти то краснела, то бледнела. «Неужели я должна признаться в своей тайне?» — подумала она.
— Поймите, — продолжала Дама в черной перчатке, — что если вы желаете спасти графа, то должны искренно и подробно рассказать мне все.
Графиня сделала над собою усилие.
— Я готова, — сказала она.
Дама в черной перчатке подошла к ней и посмотрела на нее проницательным взглядом судьи, который допрашивает обвиняемого.
— Любите ли вы вашего мужа? — спросила она.
— Ах! — вздохнула графиня, которой казалось, что она вполне искренна, так как в данную минуту она позабыла об Армане.
— Любили ли вы его… всегда? Маргарита де Пон смутилась.
— Помните, сударыня, я спрашиваю вас для того, чтобы спасти вашего мужа.
— Я знаю! Нет, я чувствовала к нему одно время отвращение. Но нельзя ли…
— Умолчать о причинах этого, не правда ли? Графиня молча кивнула головой.
— О, конечно, причины не играют здесь никакой роли!
Графиня д'Асти вздохнула с облегчением.
— Не выказывали ли вы ему свое отвращение, даже, может быть, ненависть?
— Да.
— До каких пор?
— Пока он не был ранен.
— Ну, а с тех пор?
— Тогда мне стало жаль его… и я его простила…
— А он… он любил вас?
— До безумия.
— Хорошо, — сказала Дама в черной перчатке, — перемена, происшедшая в вас, дает мне ключ к разрешению этой тайны.
Графиня вздохнула еще раз и подумала, что ее допрос этим ограничится. Но Дама в черной перчатке продолжала:
— Это объясняет мне быстрое и заметное улучшение, которое наблюдалось у больного в первые восемь дней… Но…
Она остановилась и посмотрела на графиню; та почувствовала, как стучит ее сердце.
— Но, — продолжала Дама в черной перчатке, — если перемена ваших отношений к графу совершила это чудо, то следует думать, что случилось нечто новое… причиной чего, хотя бы и косвенной, были вы… Не принимали ли вы кого-нибудь здесь?
Графиня вздрогнула и побледнела как смерть. Дама в черной перчатке взяла ее за руку.
— Сударыня, — ласково заметила она, — извините меня и будьте уверены, что я ваш друг. Я спрашивала майора… и он сделал мне… кое-какие намеки… о тайне…
Она, по-видимому, некоторое время не решалась договорить, но так как графиня продолжала молчать, то она нерешительно сказала:
— У майора есть друг… который любит вас… он приходил сюда… граф ревнует…
— Сударыня, пощадите! — пробормотала графиня, закрывая лицо руками.
— Графиня, — проговорила Дама в черной перчатке, — графиня! Во имя Неба! Ведь я хочу спасти вашего мужа… я прошу у вас милости… этот молодой человек…
— О! — внезапно проговорила графиня, — он не вернется сюда… я его не увижу, даю вам слово…
— Этого мало…
— Боже мой, чего же вы еще потребуете от меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52