Фульмен, поддавшись своему доброму сердцу, сама раздела молодую женщину, разрезала застежки ее платья и велела перенести ее в собственную спальню, где больную положили на кровать.
Затем она попыталась привести ее в чувство, давала ей нюхать соли и растирала ей виски уксусом. Но молодая женщина не открывала глаз. Приходилось ждать доктора. К счастью, в эту минуту он был дома. Он явился немедленно, крайне удивленный, что видит Фульмен. Но она приложила палец к губам.
— Вы не видали меня, — сказала она, — не забывайте этого, доктор.
Доктор исследовал бесчувственную женщину, пустил ей кровь и привел ее в сознание. Он не заметил ни малейшего повреждения, никаких серьезных ушибов, но объявил, что душевное волнение, которое она пережила, может повлечь за собой сильную лихорадку, и что было бы крайне опасно перевозить ее домой в этот вечер. К тому же лошадь протащила ее по тротуару и рассекла ей лоб, так что она не могла показаться ранее восьми или десяти дней.
Больная хоть открыла глаза, но, однако, не могла еще говорить, и доктор движением руки попросил ее не делать таких попыток.
— Успокойтесь, сударыня, — сказала Фульмен, — вы здесь в безопасности, у ваших друзей…
Молодая дама, прелестная блондинка лет двадцати семи, с удивлением осматривалась вокруг, как бы спрашивая, как могла она очутиться здесь, в этом незнакомом месте.
Спальня Фульмен, как легко догадаться, была шедевром роскоши и аристократического вкуса. Каждая вещица, каждая мелочь в украшении свидетельствовали об изящном вкусе хозяйки. Эта обстановка обратила на себя внимание молодой женщины.
«Где же я?» — спрашивала она себя мысленно, оглядывая вещи, окружавшие ее, доктора и Фульмен.
Несмотря на душевные страдания и бледность, которая покрывала ее щеки, Фульмен сохранила свою поразительную величественную красоту, прелестные очертания лица, умное и энергичное выражение, которое пленяло даже женщин. Она села у изголовья молодой незнакомки и спросила ее:
— Вы мне позволите, сударыня, раскрыть записную книжку, которая выпала из вашего кармана, когда вас раздевали. Быть может, я найду там ваши визитные карточки и буду иметь возможность дать знать в ваш дом, что вы здесь…
Молодая женщина пыталась заговорить. Фульмен жестом и улыбкой умоляла ее не делать этого. Она взяла книжку и раскрыла ее. Действительно, там хранились визитные карточки, на которых было напечатано:
«Графина д'Асти.
Улица Маделен, 15».
Фульмен позвонила.
— Идите, — приказала она лакею, — на улицу Маделен и спросите… — она повернулась к больной, — графа д'Асти… Вы скажете ему…
Но молодая женщина, сделав отчаянное усилие, прервала Фульмен словами:
— Мой муж в отсутствии… Я здесь одна с кучером, выездным лакеем и горничной. Бесполезно предупреждать их.
Танцовщица наклонила голову в знак согласия и снова села у изголовья постели. Доктор прописал больной успокоительное питье и удалился. Когда Фульмен провожала его, он спросил ее:
— Как, разве вы в Париже?
— Меня нет здесь даже для вас, любезный доктор, — ответила Фульмен с грустной улыбкой.
— Ого! — протянул доктор, глядя на нее испытующим и глубоким взглядом человека, привыкшего искать нравственные причины в физических страданиях. Фульмен опустила глаза и покраснела.
— Милая моя, — проговорил доктор с улыбкой, — ведь не спрятали же вы его здесь?
— Что такое? — спросила Фульмен. — О ком вы говорите?
— О нем.
Она попыталась рассмеяться.
— Не понимаю, — сказала она, пожав плечами.
— Было бы жаль, — продолжал доктор, — если бы такая красивая особа, как вы, в один прекрасный день влюбилась и, как падающая звезда, исчезла для света… заперлась бы наедине со своим избранником.
— Доктор, — серьезно заметила Фульмен, — того, кого вы называете моим избранником, здесь нет. Я одна и не желаю никого видеть.
Голос танцовщицы, когда она сказала это, был полон такой печали, что доктор молча пожал ей руку и ушел. Он понял, что Фульмен хотела сохранить свою тайну.
Танцовщица возвратилась к графине д'Асти, у которой уже началась лихорадка и которая не могла говорить.
Фульмен послала к ней в дом предупредить лакея и горничную, чтобы они не ждали возвращения хозяйки. Затем она расположилась было провести ночь подле больной, испытывая ту радость, которая дает всякое, хотя бы мимолетное, волнение людям, чья жизнь сделалась такой печальной и безнадежной, какою стала жизнь Фульмен. Но случай распорядился иначе.
Когда било девять часов, Фульмен услыхала, что у ворот ее дома остановилась карета. Она подумала сначала, что это просто какой-нибудь посетитель. Но Фульмен ошиблась. Камердинер вошел с докладом.
— Господин полковник, сударыня.
— Полковник! — воскликнула Фульмен, и ею на минуту овладели страх и беспокойство. — Он никогда не бывает здесь… Значит…
Ей пришло в голову, что Арман умер… и в крайнем беспокойстве она бросилась навстречу полковнику. Полковник Леон был совершенно спокоен, почти весел.
— Арман здесь с утра, дитя мое?
— Здесь?
— Полковник подмигнул глазом.
— Он велел мне ехать за вами, но, наверное, сам предупредил меня… Я пройду к нему.
— К нему? — повторила Фульмен, изумление которой достигло крайней степени.
— Да, — повторил полковник, — к нему… С сегодняшнего утра он совсем изменился. Захотел вернуться в Шальо… Он любит вас…
Они обменялись этими словами на пороге гостиной перед спальней Фульмен. Молодая женщина прислонилась к стене, чтобы не упасть.
— Ах, — прошептала она, — вы убиваете меня…
— Я приношу вам счастье, — ответил полковник, которому было хорошо известно, как сильно Фульмен любит его сына. — Идемте, идемте… он уже вернулся, вероятно… Он обедал на Бульваре, милое дитя.
И старик торопил Фульмен:
— Возьмите шаль и шляпу… и едемте скорее…
Фульмен, ничего не понимавшая из отрывочных фраз бедного отца, вернулась в спальню, где спала графиня д'Асти. Она уже не колебалась: она накинула на плечи шаль и последовала за полковником.
— В Шальо! — крикнул тот кучеру.
XVI
Полковник, по-видимому, был чрезвычайно доволен. Пока карета ехала в Шальо, он все время держал ручки Фульмен в своих руках, нежно пожимая их.
— О, вы-то любите его, не правда ли? — спрашивал он ее. — Любите ли вы его, мое милое дитя?
— Люблю ли я его! — воскликнула Фульмен. — Неужели вы можете еще спрашивать?
— Вы вылечите его, не правда ли?
— Увы! — вздохнула Фульмен. — Буду ли я в силах. И она начала подробно расспрашивать старика. Но полковник ограничился несколькими словами.
— Подождите, подождите, — твердил он, — вы сейчас увидите его самого!
Они подъехали к крыльцу прелестного отеля, где Арман провел столько счастливых дней. В окнах нижнего этажа не было ни огонька.
— Арман еще не вернулся, — заметил полковник, — для первого выезда он поступает недурно… хе, хе!
Кучер позвонил. В дверях появился старый Иов.
— Как! — воскликнул он. — Это вы, полковник?
— Я.
— Где же господин Арман? Вы видели его?
— С сегодняшнего утра нет.
— Как! — воскликнул Иов. — Ведь Роб-Рой вернулся.
— Он прислал его?
— Да.
— С кем же?
— Не знаю, — ответил Иов. — Меня не было дома. Его принял грум, а теперь грума нет, он вышел за час до моего возвращения.
Полковник выскочил из экипажа и, движимый странным предчувствием, направился к конюшне. Роб-Рой стоял, опустив голову и вытянув шею, как лошадь, уставшая до изнеможения. Полковник дотронулся рукою до спины лошади и заметил, что она вся покрыта пеной. Внимательно осмотрев Роб-Роя, он увидал, что он сплошь покрыт грязью и что эта грязь не черного цвета, как это бывает на больших дорогах.
— Как странно, — произнес он, — куда же отправился Арман?
Фульмен стояла позади полковника, тоже пытаясь разрешить эту загадку. Уже два месяца Арман жил с отцом. Испытывая с тех пор, как он вернулся в Париж, физическую слабость, доходившую почти до отупения, молодой человек ни разу не был в Шальо. Еще накануне Фульмен застала его таким же страдающим и угнетенным, как и раньше. И вдруг полковник приехал за нею и объявил, что Арман ждет ее и любит… И Фульмен бросилась к нему, но Арман исчез. Молодая женщина и полковник, переходя от радости к страху, считали минуты и ожидали возвращения юноши.
Арман не возвращался. Зато грум вернулся домой из Пасси, где думал застать полковника. Он торопился застать его там и, не застав, сломя голову бросился в Шальо. Он-то и принял лошадь, когда ее привели.
— Кто привел Роб-Роя? — спросил полковник.
— Кучер с почтовой станции, — был ответ.
— С какой?
— Из Виллемобля, по дороге в Страсбург. Господин Арман оставил лошадь там.
Фульмен и полковник в каком-то оцепенении переглянулись. Куда же отправился Арман?
Между тем грум вынул из кармана письмо и протянул его Фульмен. Это письмо Арман, по всей вероятности, поручил передать тому человеку, которому приказал отвести лошадь в Париж. Молодая женщина, вся дрожа, сломала печать, в то время как полковник молча смотрел на нее.
Она распечатала письмо и прочла несколько строк… Полковник увидал, как она побледнела и зашаталась, прижала руку к сердцу и, почти потеряв сознание, оперлась на его руку.
— Ах, — прошептала Фульмен сдавленным голосом, — она, вечно она!
Письмо выпало из ее рук, и пока старик, охваченный грустью, жадно пробегал его глазами, Фульмен закрыла лицо и залилась слезами. Полковник между тем читал:
«Дорогая моя Фульмен,
конечно, я являюсь в ваших глазах неблагодарным безумдем. Простите меня; но в сердце человеческом так много непроницаемых тайн.
Вы хотели излечить меня от роковой и ужасной страсти; вы хотели заставить меня избегнуть моей судьбы, и я ухожу от вас.
Помните, что случилось два месяца назад в замке Рювиньи, помните те странные сцены, которых я был свидетелем и в которых в то же время этот демон, эта олицетворенная загадка заставила меня принять участие?
Вы помните ту минуту, когда вы увели меня, полуживого, обезумевшего, едва сознающего, что происходит вокруг, увели из комнаты, в которой испустил дух Гектор Лемблен?
Вы должны помнить это лучше меня, как как все прошлое всплывает предо мною в каком-то тумане.
Да! Всякий другой на моем месте, вернувшись в Париж и поняв, что его обманывали, что любимая женщина играла им, как вещью, ради своей страшной и таинственной мести, всякий другой, моя добрая Фульмен, бросился бы перед вами на колени и признал бы, что у вас благородное сердце и что его счастье в вашей любви
Но, дорогая женщина, которую я хотел бы любить, я, безумец, неблагодарный и дерзкий. Как быть? Мною овладел недуг furia d'amore, как говорят итальянцы. А потому я удаляюсь. Куда? Бог весть! Она едет в Германию, и я еду с ней.
Моя добрая Фульмен, утешьте отца, которому я напишу с границы; объясните ему, что сердце не рассуждает.
Прощайте… я слышу нетерпеливое ржание лошадей нашей почтовой кареты… осталась всего минута… прощайте…
Виллемобль , два часа пополудни.
Арман».
Полковник, прочитав письмо, молчал, пораженный ужасом.
Что же произошло с того утра, и каким образом Арман встретился с Дамой в черной перчатке? Мы объясним это, вернувшись немного назад.
Со времени своего возвращения из Нормандии, после всех непонятных и зловещих сцен, в которых он был поочередно то зрителем, то действующим лицом, сын полковника, предавшись глубокому отчаянию, впал в угнетенное состояние, которое делало его равнодушным ко всему; он не переступал уже порога родительского дома на улице Помп. Фульмен навещала его каждый вечер… Он встречал ее проявлениями братской привязанности и улыбался ей со страдальческим видом.
Иногда он останавливал ее на пороге, говоря взволнованным голосом:
— Уходите! Умоляю вас… Когда вы тут, я вспоминаю… И Фульмен удалялась с покорностью собаки, которую
гонят с тем, чтобы на следующий день снова вернуться к своему дорогому больному.
Однажды утром луч весеннего солнца разбудил Армана. Он подошел к окну, и на него пахнуло из сада первыми ароматами мая. Над решеткой сада, окружавшего их дом, он увидел зеленую листву деревьев, а на голубом небе прозрачную дымку, которую можно сравнить с белой фатой природы, обручающейся с солнцем. Благоухание и свет пробудили на миг молодого человека от тяжелого кошмара, сделавшегося привычным для него состоянием духа, и его охватило страстное желание свободы и воли.
Полковник был в саду, поливал цветы и пытался отвлечь этим занятием свои мысли от мрачной печали, овладевшей им с той поры, как час за часом стал угасать его Арман.
— Отец! — окликнул его молодой человек.
Полковник быстро поднял голову и радостно вскрикнул.
— Отец, — повторил молодой человек ласковым голосом ребенка, — где Катерина?
— Катерина! — позвал полковник. Толстая служанка явилась на зов.
— Катерина, — сказал молодой человек, — не поедете ли вы в Шальо?
Полковник вздрогнул: впервые за последние два месяца сын произнес это имя.
— Да хоть сейчас, господин Арман, хоть сейчас.
— Скажите Иову, чтобы он оседлал мне Роб-Роя. Радостный крик вырвался из груди полковника:
— Ах, наконец-то ты хочешь выехать, дитя мое.
— Да, отец, — отвечал Арман почти весело, — сегодня я чувствую себя прекрасно.
— Правда? — взволнованно и с каким-то восхищением спросил его отец.
— Да… я думаю, что был… безумцем…
Каждая улыбка сына сбрасывала с плеч полковника целый год, точно так же, как каждый час печали приближал его к могиле; он легким, почти юношеским шагом поднялся в комнату Армана и схватил его в свои объятья:
— О, да! Сегодня вид у тебя прекрасный, — рассмеялся он. — У тебя румянец, как у красной девушки.
—Я чувствую себя как нельзя лучше, — отвечал Арман, грустная улыбка которого красноречиво говорила, что его душевные раны еще не излечились. — И знаете, отец, мне кажется, что я выздоравливаю… — прибавил он.
— Господь милостив, — прошептал полковник с чувством благоговейной надежды.
—Я хочу вернуться к шумной, веселой жизни прежнего времени… повидать друзей… товарищей… ездить верхом… кататься в тюльбюри… посещать балы…
Полковнику казалось, что он грезит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52