– Не пугайтесь, друзья. Я не Лазарь. Он умер. Нас лишь зовут одинаково. Я – плотник, мастер Лазарь. Ангел с зелеными крыльями принес меня в этот дом. – И весело подмигивал арапчонку, давившемуся от смеха.
Время текло, как вода из источника, питая собой все живое. Зрело зерно, наливались гроздья винограда, ветви гранатовых деревьев клонились под тяжестью плодов. Миновала осень, пришла зима. У Иисуса родился сын. Мария-ткачиха не могла налюбоваться своим малышом.
– Господи, как мое чрево смогло сотворить такое чудо, – улыбалась она. – Я испила живой воды, и теперь смерть не страшна мне!
Была глубокая ночь. Лил дождь. Земля раскрыла небесам свои объятия. Мастер Лазарь лежал в мастерской на подстилке из стружек, среди незаконченных колыбелей и кадок. Он прислушивался к раскатам грома и размышлял о своем новорожденном сыне и о Боге, улыбаясь в темноте от счастья. Впервые Бог явился ему в образе младенца. За стеной слышался детский плач и смех. Неужели Господь может быть таким близким? Какое у него розовое тельце, как нежны ступни ножек, как заразительно смеется этот Всемогущий Бог, когда его ласкает рука человека!
Арапчонок лежал в другом углу, возле двери, притворившись, что спит. Он слушал, как мать убаюкивает свое дитя, и довольно улыбался. Теперь, когда его никто не видит, он снова обернулся ангелом.
– Иисус, ты спишь?
Иисус не ответил. Ему не хотелось нарушать тишину. Он улыбнулся, подумав, что успел привязаться к арапчонку. Весь день мальчик помогает ему, пилит, строгает, а вечером, после работы, садится на пороге и играет на своей дудке. Появляется первая звезда, и они садятся ужинать. Арапчонок хихикает и без конца дразнит несчастную Марфу, насмехаясь над ее девственностью.
– У нас в Аравии, – говорил он, пристально глядя на Марфу, – никогда не таят своих чувств и не мучат сердец. Мы открыто говорим о своих желаниях и поступаем как хотим. Не то что вы, евреи. Когда нам хочется съесть банан, мы едим его, не спрашивая, чей он. Когда хочется искупаться, идем и купаемся. Когда хочется поцеловать женщину, целуем ее. Наш Бог никогда не бранит нас за это. Он такой же черный, как мы, носит в ухе золотую серьгу и тоже поступает как ему заблагорассудится. Он наш старший брат. Мы дети одной матери – Ночи.
– Ваш Бог смертен? – спросила как-то Марфа, желая подразнить мальчика.
– Пока жив хоть один арап, жив и наш Бог, – ответил арапчонок и наклонился, чтобы пощекотать ей ступни.
Каждую ночь, когда гасили свет и дом погружался в темноту, арапчонок превращался в Ангела и ложился рядом с Иисусом. Они тихо шептались, чтобы никто не услышал их разговора. Ангел советовал, что делать в следующий день. Затем снова превращался в арапчонка, возвращался в свой угол, ложился на подстилке из опилок и засыпал.
Но сегодня ночью он не мог уснуть.
– Иисус, ты спишь? – повторил он громче. Подождал и, видя, что Иисус не откликается, вскочил, подошел к нему и толкнул. – Эй, мастер Лазарь, я знаю, что ты не спишь. Почему не отвечаешь?
– Мне не хочется говорить. Я счастлив, – ответил Иисус и снова закрыл глаза.
– Значит, ты доволен мной? – гордо улыбнулся ангел.
– Да, – прошептал Иисус, и сердце его забилось сильнее. – Что за тернистый путь избрал я, чтобы найти Бога! Я шел по каменистой пустыне, спотыкался, падал и звал. Мой голос эхом гремел среди голых скал, а я думал: это со мной говорит Бог!
Ангел рассмеялся:
– Одному никогда не найти Бога. Для этого нужны двое – мужчина и женщина. Я открыл тебе эту тайну, и вот после стольких лет исканий ты соединился с Марией и обрел Бога. Теперь ты слушаешь в темноте, как он смеется и плачет, и радуешься.
– Это и есть Бог, – прошептал Иисус. – Это и есть человек. Вот он, истинный путь.
Он снова закрыл глаза, и перед его мысленным взором промелькнула вся жизнь.
– Ангел-хранитель, – прошептал Иисус, – что было бы со мной, если бы не ты? Не покидай меня.
– Не бойся. Я не брошу тебя. Ты мне нравишься, Иисус Назорей.
– Сколько еще продлится мое счастье?
– Пока мы вместе.
– На веки вечные? Ангел рассмеялся:
– Что есть вечность? Опять громкие слова, великие идеи, Царство Небесное. Выходит, даже твой сын не помог излечить тебя. – Он стукнул кулаком по полу. – Земля – вот Царство Небесное. Здесь и Бог – твой сын, и вечность, каждый миг твоей жизни, Иисус Назорей. Если тебе мало для счастья мига, так знай: тебе никогда не хватит и вечности.
Ангел замолчал. Во дворе послышались тихие шаги.
– Кто это? – спросил Иисус приподнявшись.
– Женщина, – улыбнулся Ангел. Встал, подошел к двери и отпер ее.
– Какая женщина? Ангел погрозил пальцем:
– Ты забыл? Я говорил тебе. На свете есть лишь одна женщина, и она многолика. Она идет, встречай ее. Я ухожу, не стану мешать. – И, как змея, скользнул в стружки и исчез.
Шаги замерли перед дверью. Иисус повернулся к стене, закрыл глаза и притворился, что спит. Дверь отворилась. Женщина вошла затаив дыхание, подошла к Иисусу и легла у его ног.
Иисус почувствовал, как тепло поднимается от его ступней и разливается по всему телу. Он протянул руку, нащупал в темноте женское лицо, распущенные волосы, груди… Женщина подалась вперед – вся покорность и желание. Тело ее, покрытое холодным потом, дрожало.
– Кто ты? – спросил Иисус тихо. Женщина не ответила. Он смутился, поняв, что снова забыл слова ангела. Неважно, как ее имя, откуда она пришла, какого цвета кожа, красиво или уродливо лицо. У нее был женский лик земли. Сыновья и дочери томились в ее чреве, страдая оттого, что не могут выбраться. Она пришла к мужчине. Лишь он мог открыть им путь. Сердце Иисуса наполнилось состраданием.
– Я Руфь, – прошептала женщина еле слышно.
– Руфь? Какая Руфь?
– Марфа.

Глава 32
Незаметно летело время. Сменялись дни, месяцы, годы. В доме мастера Лазаря все прибавлялось и прибавлялось детей: Мария и Марфа словно состязались между собой. Их муж все дни проводил в мастерской, обтесывал сосну, кермесовый дуб или кипарис, стараясь заставить непокорное дерево служить людям, или работал в поле, сражаясь с суховеем, кротами и сорняками. Вечером, усталый, он возвращался домой, садился во дворе. Жены омывали ему ноги, разжигали огонь в очаге и накрывали на стол, а ночью раскрывали свои объятия. И подобно тому как, строгая дерево, он освобождал из древесного заточения колыбели и корыта, а возделывая землю, выпускал из ее утробы гроздья винограда и колосья пшеницы, вот так же, сжимая в своих объятиях женщин, он выпускал из их чрева Бога.
«Какое счастье, – размышлял Иисус, – какое мудрое соответствие между душой и телом, землей и людьми…» И часто Марфа и Мария протягивали руки и дотрагивались до мужа и детей, словно хотели убедиться, что все это не сон.
Однажды Мария проснулась в холодном поту. Она вышла во двор, увидела Иисуса, сидевшего на земле, подошла к нему и опустилась рядом.
– Кто посылает нам сны, равви? – спросила она тихо.
– Не Ангелы и не Дьяволы, – ответил Иисус. – Когда Сатана взбунтовался против Бога, сны не могли решить, чью сторону принять. Они остались посредине, и Господь низверг их в тартар сна… Почему ты спрашиваешь, Мария? Тебе что-то приснилось?
Мария заплакала. Иисус погладил ее руку:
– Пока ты держишь свой сон в себе, он будет терзать тебя изнутри. Расскажи, что тебя мучит. Освободись.
Мария тяжело вздохнула:
– Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Слишком ярко светила луна. Лишь к рассвету я уснула. Мне приснилась птица… Нет, не птица, шестикрылый серафим, из тех, что окружают престол Господа. Серафим подлетел ко мне, обхватил своими крыльями и, приблизив клюв к моему уху, заговорил… Равви, прости, я не могу продолжать.
– Успокойся, Мария. Чего ты боишься? Я здесь с тобой. Так что же сказал серафим?
– Что все это лишь…
Мария в отчаянии прижалась к коленям Иисуса.
– Продолжай, Мария.
– …сон, – выдохнула она и заплакала.
Иисус вздрогнул:
– Сон?
– Да, равви. Всего лишь сон.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты, я, Марфа, наша любовь и дети… Все это – ложь, обман, призрачные видения, посланные Искусителем, чтобы обмануть нас! Он обратил сон, смерть и воздух в… Равви, помоги мне!
Мария упала на землю без чувств. Марфа бросилась к сестре и натерла ей виски розовым уксусом. Мария пришла в себя, открыла глаза, и, когда увидела Иисуса, губы ее шевельнулись.
– Нагнись, равви, – сказала Марфа. – Она хочет тебе что-то сказать.
Иисус наклонился над Марией и поднял ей голову.
– Что ты сказала, любимая? Я не расслышал.
Мария собрала все силы:
– А еще он сказал, что тебя, равви…
– Говори!
– Распяли! – выдохнула она и снова лишилась чувств.
Марию отнесли в дом и уложили на постель. Марфа осталась с ней. Иисус вышел за ворота и направился в поля. Он задыхался. Сзади послышались шаги. Иисус обернулся и увидел арапчонка.
– Что тебе нужно? – рассердился он.
– Я боюсь оставлять тебя одного, Иисус Назорей. – Глаза арапчонка блеснули. – Ты можешь потерять разум, дать волю чувствам.
– Ну и пусть. Я хочу этого.
Арапчонок рассмеялся:
– Разве ты женщина, чтобы доверять снам. Это женшины плачут от всего, даже от счастья.
– Ты прав, а теперь помолчи.
Они поднялись на зеленый холм. Всюду в траве пестрели алые цветы ветрениц и желтые маргаритки. Воздух был напоен запахом чабреца. Внизу, среди маслин, Иисус увидел свой дом. Над крышей поднимался дымок. Иисус вздохнул с облегчением. Значит, женщины успокоились и снова хлопочут у очага.
– Пойдем обратно, – сказал он арапчонку. – И не будем им ничего говорить. Женщины слабы и нуждаются в сочувствии.
Прошло несколько дней. Как-то субботним вечером Иисус сидел на крыльце, держа на коленях самых младших сына и дочь. С утра шел дождь, но к полудню распогодилось, и теперь ветер гнал на запад легкие вишневые облака. В просветах между ними проглядывало небо, изумрудно-зеленое, как тучный луг. На крыше ворковали два голубя. Мария сидела подле Иисуса. Ее налитые груди вздымались.
На дороге показался путник. Он был навеселе и слегка покачивался. Увидев Иисуса, путник остановился и рассмеялся.
– А, мастер Лазарь! – Язык его заплетался. – На тебя любо-дорого поглядеть. Счастливчик! Годы бегут мимо твоих ворот, а ты восседаешь, точно патриарх Иаков в окружении своих жен, Лии и Рахили. Не так ли и у тебя две жены – Мария и Марфа? Одна, говорят, хлопочет по хозяйству, другая заботится о тебе. Ну а ты занят заботами о дереве, земле, женах и Боге. Может, хоть раз выглянешь за порог, посмотришь, что делается в мире… Ты слышал о Пилате? О Понтии Пилате? Чтоб ему на том свете кипеть в горящей смоле!
Иисус узнал подвыпившего путника и улыбнулся:
– Симон Кирениянин, верный Богу и вину. Ну здравствуй! Садись. Марфа, чарку вина моему старому другу.
Путник опустился на скамью и обеими руками взял кубок.
– Все меня знают, – сказал он гордо. – Никто не обходит стороной мою харчевню. Видно, и ты заходил ко мне, мастер Лазарь. Но не сбивай меня. Мы говорили о другом. Я спрашивал, не слышал ли ты о Пилате. О Понтии Пилате. Видел его когда-нибудь?
Арапчонок вышел во двор и, прислонившись к двери, прислушивался к разговору. Иисус напряг память.
– Серые ястребиные глаза, презрительный смех, золотой перстень… Больше я ничего не помню. Ах да, еще серебряный таз. Он омывал над ним руки. Вот и все. Наверное, мне это приснилось. Ты напомнил мне сон, Кирениянин, давний мучительный сон.
– Говорят, сны значат для Господа больше, чем реальность. Так вот, Господь наказал Пилата, – будь он проклят! – его распяли!
Иисус ахнул:
– Распяли?!
– Поделом ему! Вчера на рассвете Пилата нашли распятым на кресте. Видать, умом повредился.
Мария, увидев, что Иисус побледнел, прижалась к нему и погладила колени.
– Милый, ты устал. Поди приляг.
Солнце село. Потянуло прохладой. Кирениянин осовел и с трудом ворочал языком. Арапчонок подхватил его под руки, поднял и вывел за селение.
– Ступай откуда пришел, старый пропойца, – буркнул арапчонок сердито и указал на дорогу в Иерусалим.
Встревоженный, он вернулся обратно. Иисус лежал в мастерской и глядел в оконце. Марфа готовила ужин. Мария кормила грудью малыша и с беспокойством поглядывала на мужа. Арапчонок приблизился к Иисусу, глаза его горели.
– Ушел. Пустобрех. Наплел невесть что.
Иисус кусал губы. Он посмотрел на мальчика, хотел спросить что-то, но тот прижал палец к губам и улыбнулся:
– Спи.
Веки Иисуса опустились, морщины на лбу разгладились – он уснул.
На следующее утро, открыв глаза, Иисус почувствовал радость и облегчение, словно избежал какой-то опасности. Арапчонок уже встал и убирал мастерскую. На губах у него играла улыбка.
– Отчего ты смеешься? – спросил Иисус, подмигнув ему.
– Я смеюсь над вами, людьми, Иисус Назорей, – ответил арапчонок, приглушив голос, чтобы не слышали женщины. – Вся ваша жизнь – сплошной страх. Вы словно идете по канату, протянутому над пропастью.
Иисус улыбнулся:
– Вчера я споткнулся на этом канате, но спасся!
В комнату вошли Марфа и Мария, и разговор переменился. Женщины затопили очаг; день начался; со двора доносился веселый гомон – дети играли в жмурки.
– Марфа, Мария, неужели у нас столько детей? – улыбнулся Иисус. – Двор стал слишком тесен. Пора или расширять дом, или перестать рожать.
– Ну что ж, значит, расширим дом, – ответила Марфа.
– Вы только посмотрите на них! Точно белки, карабкаются на стены и деревья во дворе. Благословенно чрево женщины. Оно, как у рыбы, полно икры, и в каждой икринке – человек. Мы победили смерть.
– Смерть не страшна нам, любимый. Ты только береги себя, – сказала Мария.
Иисус улыбнулся. Этим утром Мария была особенно хороша. Она еще не отошла от сна и, стоя перед мужем, расчесывала волосы. Иисусу захотелось подзадорить ее.
– Мария, разве ты не боишься смерти? Не тревожишься о том, что ждет тебя в ином мире? Не молишь Господа?
Мария встряхнула длинными волосами и рассмеялась:
– Пусть думают о смерти мужчины. Я не молю Господа, не стучусь в Его врата, выпрашивая, как нищенка, вечного блаженства. У меня есть муж, которого я люблю. Мне хорошо в его объятиях, и не нужно другого Рая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68