– Человек есть грань, отделяющая небо от земли. Но грань эта непрестанно перемещается, продвигаясь вглубь неба, а вместе с ней перемещаются, продвигаясь вперед, и заповеди Божьи. Я беру заповеди Божьи со скрижалей Моисеевых и несу их дальше.
– Стало быть, меняется воля Божья, Учитель? – спросил удивленно Иоанн.
– Нет, любезный мой Иоанн, но сердце человеческое становится все шире и может вместить в себя воли Божьей более, чем прежде.
– Тогда в путь! Пойдем возглашать людям новые заповеди! – воскликнул Петр, вскакивая с места. – Что это мы тут расселись?
– Погоди, окаянньй, пусть хотя бы дождь пройдет, а то промокнем! – насмешливо осадил его Фома. Иуда яростно тряхнул головой.
– Сначала изгоним римлян. Сначала освободим тело, а затем душу – всему свой черед. Дом строят не с потолка, а с основания.
– Основание есть душа, Иуда.
– А я говорю, что основание есть тело!
– Если не изменится душа, пребывающая внутри нас, Иуда, никогда не изменится и мир, пребывающий вокруг нас Внутри нас враг, внутри нас римляне, изнутри нас исходит спасение!
Иуда вскочил, закипая от гнева. Долго сдерживал он свое сердце, не позволяя ему кричать. Он долго слушал. Слушал, и гнев бурлил в груди его – сдерживаться больше не было сил.
– Перво-наперво изгоним римлян! – снова крикнул он, тяжело дыша. – Перво-наперво римлян!
– Как же мы их изгоним? – спросил Нафанаил, который начал уж было проявлять беспокойство и искоса поглядывать на дверь. – Как?
– Восстание! – воскликнул тот. – Вспомните Маккавеев, изгнавших эллинов. Пришел черед, чтобы мы, новые Маккавеи, изгнали римлян. А затем, когда мы останемся сами по себе, подумаем о богатых и бедных, об угнетателях и угнетенных.
Все молчали. Два пути открывались перед ними: какой путь избрать, никто не знал. Все выжидающе смотрели на Учителя, а тот задумчиво смотрел на огонь. Когда люди наконец поймут, что только одно и существует в мире зримом и незримом – душа?
Петр встал и сказал:
– Простите меня, но заумные беседы выше моего понимания. Что есть основание, мы увидим по ходу дела – сделаем и увидим. Учитель, определи каждому из нас, куда нести людям Благую Весть, а по возвращении встретимся и поговорим.
Иисус поднял голову, обвел взглядом сидевших крутом учеников, кивнул Петру, Иоанну и Иакову, те подошли к нему, и он положил свои тяжелые длани им на головы.
– Примите мое благословение и отправляйтесь возглашать людям Благую Весть, – сказал Иисус. – Не бойтесь: Бог держит нас во длани своей и не позволит вам пропасть. Без воли Божьей даже воробушек не упадет с неба, вы же премного достойнее воробьев. Да будет с вами Бог! Возвращайтесь поскорее и помните, что вы в ответе за тысячи душ. Вы – апостолы мои.
Три апостола приняли благословение, открыли дверь, вышли на ветер и дождь, и каждый из них пошел путем своим.
Прошло несколько дней. С утра до вечера во дворе почтенного Зеведея толпился народ. Отовсюду приходили больные, бесноватые и калеки, которые плакали, яростно кричали и требовали, чтобы Сын Человеческий сотворил чудо и исцелил их. Разве не для того послал его Бог? Пусть же он выйдет во двор! И тот скорбел, слушая их, выходил во двор, подходил к ним и благословлял каждого.
– Двух видов бывают чудеса, братья, – говорил он. – Чудеса телесные и чудеса душевные. Верьте только в чудеса душевные, покайтесь, очистите души ваши, и плеть ваша очистится. Душа есть древо, а болезнь и здоровье, Рай и ад суть плоды его.
Многие исполнялись веры и, едва начинали верить, сразу же чувствовали, как кровь их устремляется вверх и питает онемевшее тело: они отбрасывали прочь костыли и пускались в пляс. Другие, когда Иисус опускал длань свою на угасшие глаза их, чувствовали, как свет изливается с перст его, приоткрывали веки и издавали радостный крик: они видели мир!
Матфей держал тростинку в руке. Зрение и слух его пребывали в напряжении, он старался не упустить ни единого слова, но бережно собирал каждое и закреплял письменами. Так постепенно, изо дня в день внутри него создавалось Евангелие – Благая Весть, которая пускала корни, разрасталась ветвями, становилась древом, чтобы принести плоды и накормить уже рожденных и еще не рожденных. На груди Матфей носил Писания и видел: нынешние слова и деяния Учителя были точь-в-точь тем, что за многие столетия до него провозгласили пророки. А если иной раз пророчества не находили соответствия, то было это потому, что разуму человеческому трудно постичь тайный смысл, содержащийся в священной книге. Семью смысловыми уровнями обладает слово Божье, и Матфей пытался найти и определить, на каком уровне согласуется несогласуемое, а если иной раз делал это с натяжкой, то Бог прощает. И не просто «прощает», но сам же Бос желает того, ибо разве не приходит ко всякому, кто берет в руки тростинку, ангел, чтобы, склонившись к у его, помогать в писании»?
В тот день Матфей впервые ясно и четко осознал, с чего следует начать и как следует приступить к житию и деяниям Иисуса. Перво-наперво – помянуть, где он родился, кто были родители его и предки его до четырнадцатого колена. Родился он в Назарете от бедных родителей – плотника Иосифа и Марии, дочери Иоакима и Анны. Итак, взял он тростинку в руку и мысленно воззвал к Богу, дабы Тот просветил его разум и дал ему силы. Но едва начал Матфей выписывать первые слова, рука его онемела, ибо ангел схватил ее, а в воздуха гневно затрепетали крылья и раздался трубный глас в ушах:
«Не сын он Иосифа! Что гласит пророк Исайя? «Узришь ты, как дева зачнет и родит сына». Пиши: «Мария была девой, архангел Гавриил спустился в дом ее: еще до того, как муж прикоснулся к ней, и сказал: «Радуйся, Мария: благодатная, Господь с Тобою!» и сразу же заплодоносило чрево ее». Слышишь? Так вот и пиши! И не в Назарете, не в Назарете родился он. Вспомни, что сказано у пророка Михея: «И ты, Вифлеем, мал ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет мне Тот, который должен быть владыкою в Израиле и которого происхождение из начала, от дней вечных». Стало быть, в Вифлееме родился Иисус, и притом в хлеву. Что гласит псалом непогрешимый? «Я вывел Его из хлева, где сосал Он млеко овечье, дабы сделать Его пастырем стад Иакова». Что же ты остановился? Я отпустил твою руку, пиши!
Но Матфей разозлился, повернулся к невидимому крылу и тихо, чтобы не услышали спящие ученики, прорычал: «Это неправда! Не буду писать, не желаю!»
Презрительный смех раздался в воздухе, и голос сказал: «Разве способен понять ты, прах, что есть правда? Семью уровнями обладает правда, и на высшем уровне восседает на престоле правда Божья, которая совершенно не схожа с правдой человеческой. Эту правду и нашептываю я тебе на ухо, Матфей Евангелист. Пиши: «И пришли три Волхва, следуя за великой звездой, поклониться младенцу».
Холодный пот струился по лицу Матфея. «Не буду писать! Не буду писать!» – кричал он, но рука его бегло вела запись.
Иисус услышал сквозь сон, как мучается Матфей, открыл глаза и увидел, что тот, тяжело дыша, сидит, склонившись у светильника, а тростинка неистово несется по странице и трещит, готовая сломаться.
– Матфей, брат мой, – тихо сказал он. – Почему ты стонешь? Кто пребывает над тобою?
– Не спрашивай. Учитель, – ответил тот, а тростинка продолжала стремительно писать. – Некогда мне. Спи.
«Должно быть, Бог пребывает над ним», – где-то в глубине души подумал Иисус и закрыл глаза, дабы не потревожить святой одержимости.
Глава 24
Проходили дни и ночи. Новая луна пришла, затем ушла, а за ней пришла другая луна. Дожди, холод, горящий очаг, святые бдения но ночам в доме почтенной Саломеи. Каждый вечер после работы приходили бедные и обездоленные из Капернаума, слушали нового Утешителя – приходили бедными и нуждающимияся в утешении, а возвращались в свои убогие лачуги богатыми и утешенными. Он переносил их виноградники, корабли и радости с земли на небо, и сердца несчастных наполнялись терпением я надеждой. И даже свирепое сердце почтенного Зеведея мало-помалу становилось ручным: слова Иисуса постепенно проникали внутрь него, слегка опьяняя разум, окружающий мир рассеивался, и над головой его вставал миражом некий новый мир, сотворенный из нетленных сокровищ и вечности. В этом дивном новом мире он, Зеведей, его сыновья, почтенная Саломея, его пять лодок и набитые сундуки будут пребывать вечно. Так что не следует ворчать при виде незваных гостей, которые и днем и ночью навещают его дом и сидят за его столом: за все, за все получит он сполна.
Среди зимы пришли солнечные дни оттепели, засияло солнце, плоть земли прогрелась, а миндальное дерево посреди Зеведеева двора впало в соблазн и, решив, что уже весна, начало набухать почками. Этих теплых, милостивых дней ожидали и зимородки, чтобы доверить скалам яйца. Все пташки Божьи несутся весной, только зимородки – посредине зимы: Бог смилостивился над ними: ради них позволил солнцу появляться с горячими лучами в течение нескольких дней и зимою. И вот теперь эти морские жеманницы радостно порхали, щебеча над водами и скалами Геннисарета, благодаря Бога за то, что и в этот год Он сдержал свое слово.
В эти прекрасные дни и остальные ученики разбрелись по окрестным селениям и рыбачьим суденышкам испытать свои крылышки. Филипп и Нафанаил отправились в глубинные области возглашать слово Божье своим друзьям – земледельцам и пастухам, Андрей и Фома – к рыбакам на озеро, а нелюдимый Иуда – в горы, чтобы гнев отстоялся в сердце его. Многое из того, что делал Учитель, нравилось ему, но было и такое, чего он ни за что не мог принять: его устами, бывало, низвергал громы и молний гневный Креститель, а бывало, лепетал, как и прежде, Сын Плотника: «Любовь! Любовь!» Да кому нужна твоя любовь, полоумный?! Кого любить? Мир поражен гангреной и нуждается в ноже – вот что ему нужно!
В доме с Иисусом остался только Матфей, который не желал уходить от Учителя: если он заговорит, слова его не должны оказаться брошенными на ветер; если он сотворит какое-нибудь чудо, нужио увидеть это чудо собственными глазами и поведать обо всем. Да и куда было идти Матфею, пред кем речь держать? Никто и близко не подходил к нему из-за того, что некогда он был отверженным мытарем. Потому он и оставался в доме, тайком наблюдая из угла за Иисусом, который беседовал во дворе, под распустившимся миндальным деревом, с сидевшей у его ног Магдалиной. Иисус говорил тихо, и, чтобы разобрать слова, Матфею приходилось напрягать слух, однако попытки его оказывались тщетными. Он видел только, как время от времени Учитель прикасался к волосам Магдалины, а его лицо было строгим и печальным.
Рано утром в субботу паломники из отдаленных велений – хозяева из Тивериады, рыбаки из Геннисарета, пастухи с гор – отправили послушать нового пророка: что он скажет им о Рае и аде, об обездоленных людях и о милосердии Божьем. В тот день ярко сияло солнце, и паломникам захотелось взять Иисуса с собой, в покрытые зеленью горы, и слушать его там, усевшись на пригретой солнцем сочной травке, пока не смежит им очи на весенней лужайке сладкая дрема. И вот они собрались на улице у запертых ворот и стали звать Учителя.
– Слышишь, сестра моя Магдалина? Люди пришли за мной, – сказал Иисус. Но Магдалина впала в забытье, продолжая смотреть в глаза Учителю. Ничего из того, что говорил он ей все это время, не доходило до ее сознания, и только голос его радовал ее, голос его говорил ей все: она ведь не была мужчиной и потому не нуждалась в словах. Как-то она сказала: «Зачем ты говоришь мне о грядущей жизни, Учитель? Мы не мужчины, которым нужна иная, грядущая жизнь. Мы – женщины, и потому миг, проведенный вместе с любимым, – наш вечный Рай, а миг, проведенный вдали от любимого, – наш вечный ад. Мы, женщины, живем вечностью здесь, на земле!
– Сестра моя, Магдалина, люди пришли за мной, – повторил Иисус. – Я должен идти.
Он встал и открыл ворота. Вся улица была полна нетерпеливо ожидающих глаз, зовущих уст, больные со стоном простирали к нему руки… Магдалина вышла со двора и зажала рот рукой, чтобы не закричать: «Народ – зверь, кровожадный зверь, который отнимет его у меня и сожрет…» – прошептала она, видя, как Иисус спокойно идет впереди, а следом за ним движется рокочущая толпа…
Неторопливо ступая широким шаток, Иисус направлялся к возвышавшейся над озером горе, где когда-то раскрыл он толпе объятия и возгласил: «Любовь! Любовь!» Но от того дня до дня нынешнего разум его ожесточился, пустыня сделала сердце его суровым, и он до сих пор ощущал на устах своих пылающие раскаленными углями уста Крестителя. Внутри него вспыхивали и угасали пророчества, раздавались божественные, нечеловеческие возгласы, пред очами же его три дщери Божьи – Чума, Безумие и Пламя, разрывая небеса, нисходили на землю.
Когда он взошел на вершину холма и отверз уста, желая произнести речь, древний пророк встрепенулся внутри него и стал вещать:
– С ревом приближается рать с края света, рать грозная и стремительная. Никто из воинов не плетется усталый, никто не спит, никто не дремлет. Нет ни одногопояса ослабленного, ни одного ремня на сандалии разорванного. Остры стрелы, натянуты луки. Копыта коней – камни твердые, вихрем вращаются колеса колесниц. Львицей рыкает рать и повергает в ужас: вонзает она зубы в того, кто попадается ей, и никто не в силах спасти несчастного.
«Что это за рать?» – вопрошаете вы, о люди глухие, слепые, неразумные? Рать божья, злополучные! – ответил Иисус, простирая дуку к небу. – Издали воителя Божьи кажутся ангелами, но вблизи – языками пламени. За ангелов принял их и я летом, стоя на этом же камне, на котором стою ныне, за ангелов, и потому возглашал я: «Любовь! Любовь!» А теперь Бог пустыни открыл мне глаза, и увидел я: это языки пламени! «Терпение мое кончилось, и потому я спускаюсь долу!» – восклицает Бог! Плач стоит в Иерусалиме и в Риме, плач стоит над горами и могилами: земля оплакивает чад своих. Ангелы спускаются на выжженную землю и с горящими светильниками в руках ищут то место, где стоял Рим, и то место, где стояч Иерусалим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68