– Говори, Хилель. Суди бедняка.
– Господи, – ответил тот. – Да разве я могу судить его?! Я знаю, что значит нужда, знаю, что значит голод. Да будет он прощен!
– А ты, Елеазар? – сказал Бог. – Вот богач – отдаю его на суд твой!
– Господи, – ответил тот. – Да разве я могу судить его?! Я знаю, что значит быть богатым: это – смерть. Да будет он прощен!
– А ты, Иосиф? Твой черед: вот тебе красавчик!
– Господи, да разве я могу судить его?! Я ведь знаю, какая это тяжелая борьба, какая страшная мука – превозмочь красоту собственного тела. Да будет он прощен!
Иисус умолк, улыбнулся и посмотрел на Нафанаила.
– А дальше что? – обеспокоенно спросил тот. – Как поступил Бог?
– Так же, как поступил бы и ты, – ответил Иисус и засмеялся.
И добрый сапожник тоже засмеялся:
– Ну, тогда я спасен!
Он схватил Учителя за обе руки, крепко пожал их и воскликнул:
– Я понял, Учитель! Ты сказал, что две тропы ведут к лону Божыо – тропа разума и тропа сердца. Я пошел по тропе сердца и встретил тебя!
Иисус встал и подошел к двери. Поднялся сильный ветер, озеро ревело, а высоко в небе несметными россыпями сияли звезды. Он вспомнил пустыню, вздрогнул и закрыл дверь.
– Ночь есть великий дар Божий, – сказал Иисус. – Она – Мать человека, тихо и нежно приходящая, дабы укутать его. Она опускает освежающую длань свою на чело его и отрешает душу и разум от забот дневных. Пора, братья, и нам отдаться ее объятиям.
При этих словах почтенная Саломея встала. Магдалина тоже поднялась со своего места у края очага, где она сидела, опустив голову и блаженно слушая голос Возлюбленного. Женщины разложили вдвоем соломенные под стилки, принесли покрывала. Иаков вышел во двор, принес оттуда охапку дров из масличного дерева и бросил их в очаг.
Иисус стал посреди дома, обратив лик в сторону Иерусалима. Воздев руки, он проникновенным голосом возгласил ночную молитву: «Отверзни нам врата твои, Господи. День опускается, солнце садится, солнца исчезает. Мы пришли ко вратам твоим, о Вечный, и молим тебя: «Прости нас. Мы молим тебя: «Помилуй нас! Спаси нас!»
– И пошли нам добрые сны, Господи! – сказал Петр. – Дай мне, Господи, увидеть во сне, что мой старый зеленый челн стал совсем новым и над ним вздымается алый парус!
Он выпил и был навеселе. Иисус улегся, посреди, комнаты, а вокруг него, вдоль и поперек по всему дому расположились ученики. Места больше не было, и потому почтенный Зеведей с женой, а с ними и Магдалина ушли в пристройку. Старик брюзжал из-за того, что его лишили удобства. Он яростно набросился на свою старуху и громко, чтобы слышала Магдалина, сказал:
– Будь довольна! Пришли свирепые, дабы изгнать смиренных! До чего дожили!
Но старуха повернулась лицом к стене и не стала отвечать ему.
И в ту ночь Матфей не сомкнул, глаз: скорчившись у светильника, он вытащил из-за пазухи начатый свиток и принялся описывать, как Иисус, а вместе с ним и Магдалина прибыли Капернаум и как Учитель рассказал притчу: «Был однажды некий человек, весьма богатый…» Кончив писать, он погасил светильник и тоже улегся спать, но чуть поодаль – ученики все еще испытывали к нему чувство отвращения. Петр и глаз не успел сомкнуть, как сон овладел им. И тут же спустился ангел с неба, тихо отверз главу его и вошел внутрь сновидением. Было якобы на берегу озера множество народа, а Учитель стоял там и восхищенно смотрел, как покачивается на воде новехонький зеленый челн с алым парусом. На корме его сияло изображение огромной рыбы, точь-в-точь такой, какую Петр начертал у себя на груди. «Чей этот прекрасный челн?» – спросил Иисус. «Мой!» – с гордостью ответил Петр. «Ну-ка, Петр, возьми с собой наших товарищей и отправляйтесь в открытое море. Хочу глянуть на вашу удаль молодецкую!» «С удовольствием, Учитель!» – ответил Петр, отвязал канат, прыгнул в челн, а следом за ним прыгнули и прочие ученики. Подул попутный ветерок, туго раздув алый парус, и, распевая песни, вышли они в открытое море. И вдруг на море поднялась буря. Челн завертелся среди волн, борта его трещали, готовые развалиться, внутрь стала набираться вода, увлекая челн в пучину. Ученики принялись рыдать, лежа ниц на палубе, а Петр взобрался на мачту и закричал: «Учитель! Учитель! Помоги!» И вот в кромешном мраке увидел он облаченного в белоснежные одежды. Учителя, который ступал по волнам, приближаясь к ним. Ученики подняли головы, увидали его и закричали в ужасе: «Привидение! Привидение!» «Не бойтесь! – крикнул им Иисус. – Это я!» Но Петр возразил ему: «Господи, если это и вправду ты, вели мне пойти по волнам и приблизиться к тебе!» «Иди сюда!» – велел ему Иисус. Петр выпрыгнул из челна, ступил на волны и попытался было пойти по ним, но при виде разъяренного моря страх овладел им, и он стал погружаться в пучину. «Господи, спаси меня! – завопил он. – Тону?» Иисус протянул руку, поднял его и сказал: «Чего ты испугался, маловер? Или ты не веруешь в меня? Смотри!» Он простер руку над волнами и сказал: «Утихомирьтесь!» И тут же ветер утих, волны успокоились, и Петр зарыдал. Это было испытание, и душа его снова оказалась посрамленной.
Петр громко закричал и проснулся: борода его была мокрой от слез. Он уселся на циновке, прислонившись спиной к стене, и застонал. Матфей, который еще не уснул, услышал его стон и спросил:
– Почему ты стонешь, Петр?
Поначалу Петр сделал было вид, что не слышит вопроса, – вступать в разговор с мытарем ему не хотелось. Но сновидение не давало покоя, нужно было изгнать его, избавиться от него. Петр придвинулся к Матфею и принялся рассказывать, все более приукрашивая рассказ. А Матфей жадно слушал его, запечатлевая услышанное в памяти. Утром, едва рассветет, он попробует изложить все это на письме.
Петр окончил рассказ, но сердце его все еще продолжало неистово метаться в груди, словно челн во сне. Вдруг он вскочил, охваченный ужасом:
– А что если Учитель и вправду приходил ночью и взял меня с собой в открытое море, чтобы подвергнуть испытанию? Никогда еще не приходилось мне видеть такого подвижного моря, такого подлинного челна и ощущать так осязаемо страх. Может быть, это был вовсе не сон? Как ты думаешь, Матфей?
– Конечно же, это был не сон. Конечно же, чудо это произошло на самом деле, – ответил Матфей и погрузился в размышления о том, как изложить все это завтра Это очень сложно – ведь у него нет полной уверенности, что это сон. Нет и полной уверенности, что это произошло на самом деле. Это чудо свершилось, но не здесь – на земле или на море – а где-то в ином пространстве, но где?
Он закрыл глаза, чтобы среди размышлений найти ответ, но сон явился к нему и овладел им.
Весь день напролет дул сильный ветер и шел дождь. Рыбаки не решались выйти на ловлю и, сидя в своих хижинах, чинили сети и вели разговоры о необычайном путнике, остановившемся у почтенного Зеведея. Это будто бы Иоанн Креститель, который, едва палач отсек ему голову, тут же воскрес, нагнулся, поднял ее, приставил обратно к шее и пустился наутек. А чтобы Ирод снова не схватил и не обезглавил его, он вошел, в тело Сына Плотника из Назарета, и они стали единым целым: глядишь на него и не знаешь – один он или же их двое, голова идет кругом. Если смотреть ему прямо в лицо, это добрый, улыбчивый человек, но стоит шевельнуться, как один глаз его становится свирепым и готов сожрать тебя, а другой зовет подойти ближе. Стоит только подойти, как чувствуешь умопомрачение и не знаешь, что с тобой происходит, и тогда бросаешь дом и детей и идешь за ним следом!
Старый рыбак слушал и качал головой.
– Это случается с теми, кто не обзавелся женой. Они только и думают спасти мир во что бы то ни стало. Семя поднимается им в голову и вызывает умопомрачение. Женись-ка, израсходуй силы на жену, произведи на свет детей – и сразу успокоишься!
Минувшим вечером новости дошли и до почтенного Ионы, и он теперь сидел, ожидая, в своей хижине. «Быть того не может, чтобы мои сыновья не пришли глянуть, жив я или помер», – думал он. Иона прождал всю ночь напролет, а когда наутро увидел, что надежды его тщетны, надел свои высокие молодецкие сапоги, которые сшил на свадьбу и надевал только ради торжественных событий, плотно завернулся в непромокаемый плащ и отправился под дождем к своему другу Зеведею. Дверь, была открыта, и Иона вошел в дом.
Десяток мужчин и две женщины сидели, скрестив ноги, у горящего очага. Одну из женщин Иона знал: это была почтенная Саломея. Другая женщина была молода. Иона где-то видел ее, но где именно, не помнил. В доме стоял полумрак, В то мгновение, когда сидевшие повернулись и отблески огня осветили лица, он узнал обоих своих, сыновей, Петра и Андрея, но никто не слышал, как он вошел, никто не обернулся к нему. Вытянув шеи и, разинув рты, все с напряженным вниманием слушали человека, который стоял, обратившись к ним лицом, и что-то говорил. Что он Говорил? Почтенный Иона оттопырил свое огромное ухо и приоткрыл рот, чтобы лучше слышать. Кое-что ему удалось разобрать: «справедливость», «Бог», «Царство Небесное»… Одно и то же, успевшее порядком надоесть за многие годы! Вместо того, чтобы поговорить о том, как ловить рыбу, чинить паруса, конопатить лодку, как сделать так, чтобы не мерзнуть, не голодать, эти вот знай себе сидят и болтают о небе. Что ж вы не заговорите о земле и о море?! Зло взяло почтенного Иону, Он кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, но никто не обернулся. Он притопнул тонкими, как камышинки, ногами, загремел молодецкими сапогами, но тщетно, – внимание всех было приковано к устам произносившего речь бледного человека.
Только почтенная Саломея повернулась, посмотрела на Иону, но взгляд ее так и остался невидящим. Тогда почтенный Иона прошел вперед, пробрался к очагу, уселся, позади своих сыновей, вытянул ручищу, положил ее на плечо Петру и тряхнул его. Тот обернулся, увидел отца, приложил палец к губам, кивнул, призывая хранить молчание, и снова повернул лицо к бледному юноше. Так, словно это и не был Иона – его отец, которого он не видел вот уже несколько месяцев. Иона почувствовал обиду, а затем и злость. Он снял сапоги, которые уже начинали жать ему ноги, намереваясь швырнуть их в лицо Учителю; чтобы тот замолчал и дал ему договорить с детьми. Он уж было замахнулся, примерился, но тут кто-то сжал сзади его руку. Иона обернулся и углядел Зеведея.
– Вставай, почтенный Иона, – прошептал ему на ухо Зеведей. – Пошли в комнату. Пошли в комнату, горемычный, разговор есть.
Старый, рыбак взял сапоги подмышку и пошел следом за Зеведеем. Войдя в комнату, они уселись на сундуке друг против друга.
– Почтенный Иона, – начал Зеведей заплетающимся языком: он слишком много выпил, желая утопить злость в вине. – Почтенный Иона, страдалец ты мой! У тебя было двое сыновей – простись с ними! У меня тоже было двое сыновей – я с ними уже попрощался. Бог им, видишь ли, отец, так что ж нам тут путаться? На нас они смотрят, словно желая сказать: «Ты кто такой, старче?» Настал конец света, Иона горемычный!
Поначалу меня тоже брала злость. Хотелось взять острогу и прогнать их прочь. Но потом я понял, что горю уже не поможешь, ушел в свою скорлупу и сдался на их милость. Жена моя с ними заодно, совсем спятила; горемычная. Так что прикуси язык, почтенный Зеведей! Прикуси язык, почтенный Иона! Вот что я должен сказать тебе. К чему себя обманывать? Дважды два – четыре! Дьявол нас одолел!
Почтенный Иона снова надел сапоги, завернулся в плащ и посмотрел на Зеведея – не желает ли тот сказать еще чего-нибудь. Но Зеведей уже высказал все, что мог. Тогда Иона открыл дверь, глянул на небо, глянул на землю. Мгла кромешная, дождь, холод. Губы Ионы зашевелились. «Дьявол нас одолел, – пробормотал он. – Дьявол нас одолел…» И побрел, шлепая по грязи, к своей развалюхе.
Почтенный Иона брел, тяжело вздыхая, а Сын Марии между тем простирал ладони к огню, словно совершая молитву Духу Божьему, который пребывает во пламени и согревает людей. Он простер ладони к огню, и сердце его распахнулось. Он сказал:
– Не думайте, что я пришел, дабы ниспровергнуть законы и пророков. Я пришел не для того, чтобы ниспровергнуть старые заповеди, но чтобы расширить их. Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: «Не убий!» И я говорю вам: кто еще прогневается на брата своего и поднимет руку на него или же только бросит ему тяжкое слово, да пребудет в адском пламени! Вы видели, что на скрижалях Моисеевых начертано: «Не прелюбодействуй!» И я говорю вам: кто только взглянул на женщину и возжелал ее, уже совершил прелюбодеяние в сердце своем, – взгляд замутившийся низводит прелюбодея в ад… «Почитай отца своего и мать свою!» – велит древний Закон, Я же говорю: не запирайте сердце свое в доме отца и матери своих, дайте ему выйти вне и войти во все дома, объять всю землю Израильскую, от горы Хермон до пустыни Идумейской, и еще далее – объять Восток и Запад, всю Вселенную. Бог – отец наш, Земля – мать наша, мы есть наполовину земля, наполовину небо: «Почитай отца своего и мать свою» значит: «Почитай Небо и Землю!» Почтенная Саломея вздохнула:
– Тяжело слово твое, Учитель. Тяжело для матери.
– Всегда тяжело слово Божье, матушка, – ответил Иисус.
– Возьми же тогда обоих сыновей моих, – прошептала престарелая мать, скрестив руки на груди. – Возьми их, они твои.
Иисус услыхал слова матери, отдававшей ему своих сыновей, и почувствовал, что все сыновья и все дочери во всем мире вверены отныне его заботам. Он снова вспомнил увиденного в пустыне черного козла, на шею которому вместе с голубыми амулетами навешали грехи всего народа, и молча склонил голову перед почтенной Саломеей, отдававшей ему обоих сыновей, словно говоря ей:
«Вот шея моя, посади на нее сыновей своих…»
Он подбросил в очаг пригоршню виноградных лоз, и пламя взвилось над ними. Долго смотрел Иисус, как огонь с шипением пожирает лозы, а затем снова обратился к товарищам:
– Кто любит отца своего и мать свою более меня, недостоин идти со мной. Кто любит сына своего и дочь свою более меня, недостоин идти со мной. Мало нам старых заповедей и старой любви.
Он помолчал немного и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68