На помощь!
Вернувшись из мира поэтических грез к суровой действительности, в которой люди страдают и умирают по-настоящему, а не понарошку, молодой вельможа поспешил на голос и вскоре увидел троих бродяг, окруживших посреди дороги одинокого всадника. Двое пытались стащить свою жертву с седла, а третий крепко держал за узду старую пегую клячу, такую жалкую с виду, что к ней никак не подходило гордое название «лошадь».
Не замедляя шаг, вельможа выхватил из ножен меч, одновременно поднес к губам мундштук охотничьего рожка и коротко протрубил в него. Резкий, пронзительный звук разнесся вокруг.
Бродяги вздрогнули и дружно повернули головы. Увидев на опушке вооруженного сеньора, они на мгновение остолбенели, а затем, не сговариваясь, бросились наутек в разные стороны.
«Трусы!» – презрительно подумал вельможа, подходя ближе к спасенному им путешественнику.
Это был седовласый старик лет шестидесяти, но еще довольно крепкий на вид и коренастого телосложения. Он был одет в поношенное крестьянское платье из грубой домотканой материи, видавшую виды соломенную шляпу и побитые старые башмаки, которые едва держались на его ногах.
Узнав своего спасителя, старик торопливо спешился и отвесил ему низкий поклон.
– Ваша светлость!
– Кто они такие? – спросил вельможа, имея в виду сбежавших бродяг. – Ты их знаешь?
– Нет, монсеньор, не знаю. Злодеи какие-то. Много их нынче развелось. Требовали, чтобы я отдал им коня и кошелек. А у меня-то кошелька и вовсе нет. Несколько су в за подкладкой – вот и все мое богатство... Не считая лошади, конечно.
– И оружия у тебя, как вижу, нет.
– Ничегошеньки, монсеньор.
– Так какого же черта ты сунулся в лес, коли безоружный? Смерти искал?
– Никакого ни черта, – испуганно перекрестился старик. – Меня Бог ведет.
– Ба! Да что ты говоришь?! Подумать только – сам Бог... А кто ты, собственно, такой?
– Готье меня зовут, монсеньор. Я служил на конюшнях отца вашей светлости – царство ему небесное! – пока не призвал меня Господь.
– Куда призвал?
– Сперва в монастырь, а теперича вот велел отправиться в путь.
Вельможа смерил старика оценивающим взглядом.
«Сумасшедший. Определенно, у него не все дома...»
– Говоришь, Бог ведет? Так почему же он привел тебя к разбойникам?
– Но ведь и спас от них, монсеньор, – возразил ему старик.
– Верно, спас... Гм. С моей помощью.
– Ну да, монсеньор, с помощью вашей светлости. И это большая честь для меня.
– Очень интересно! – сказал вельможа. – И куда же тебя Бог ведет? – спросил он таким тоном, каким обычно спрашивают: «Куда тебя черти несут?»
– Этого я сказать не могу, – серьезно ответил старый Готье, не уловив откровенной иронии в последних словах собеседника. – Это великая тайна, монсеньор.
– Тайна? – нахмурился вельможа. – Даже для меня?
– О, монсеньор! Для меня тоже.
– Ну и делишки! А как Господь указывает тебе путь?
– В том-то и дело, монсеньор! Каждое утро, просыпаясь, я уже знаю, что буду делать днем.
– Ах, так! Чудеса, да и только! Стало быть, ты знал, что я спасу тебя?
Готье отрицательно покачал седой головой:
– Нет, монсеньор, не знал. Но Господь известил меня, что сегодня я должен заночевать в охотничьем лагере вашей светлости.
Вельможа вдруг насторожился и подозрительно поглядел на него.
– А ты случаем не хитришь, любезный?
– О нет! – с жаром запротестовал старик, открыто и простодушно глядя ему в глаза. – Как я могу лгать вашей светлости! Так мне Бог сказал, и это святая правда.
– Странный ты человек, – констатировал вельможа. – Но как бы то ни было, получишь у меня и еду, и ночлег... А Бог что, запретил тебе брать оружие?
– Нет, монсеньор, не запрещал. Но у меня ничего не было.
– Что ж, это поправимо. Раз ты служил у моего отца, то я дам тебе оружие; так у Господа будет гораздо меньше хлопот с тобой. Уж очень неблагодарное это занятие – спасать кого-то чужими руками. И не больно надежное такое покровительство, осмелюсь утверждать. Не споткнись моя лошадь на ровном месте, лежал бы ты сейчас мертвый посередь дороги... Если, конечно, Господу не вздумалось бы ради забавы сразить твоих обидчиков стрелами небесными.
Он отказался от предложенного старым Готье весьма сомнительного удовольствия прокатиться на его кляче, и оба пошли пешком. Дорогой они разговаривали о зове Божьем, который вел старика к неведомой цели. Молодой вельможа уже остерегался открыто подтрунивать над Готье – все больше и больше он убеждался, что его неожиданный спутник не в своем уме.


ГЛАВА XV. МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ

– По-моему, сегодня я чертовски хороша. А, Матильда?
Слова эти, произнесенные нежным и мелодичным голосом, принадлежали очаровательной юной девушке, рассматривавшей свое отражение в большом, в человеческий рост, зеркале с таким откровенным умилением, которому наверняка позавидовал бы сам Нарцисс. Девушка очень нравилась себе, и в этом не было ничего удивительного, поскольку нравилась она всем без исключения, особенно мужчинам. Высокая стройная блондинка с приятными, безукоризненно правильными чертами лица, бархатистой матово-бледной кожей и большими голубыми глазами, она была живым воплощением классического идеала женской красоты. Она была красавицей без каких-либо «но» и «вот только», даже в простом крестьянском платье она смотрелась бы не менее привлекательно, чем в своем богатом наряде с множеством дорогих украшений. Все эти шелка, лучшие сорта бархата и парчи, тончайшие кружева, золото и драгоценные камни не выдерживали никакого сравнения с сиянием ее глаз, блеском роскошных волос, нежной белизной ее кожи, страстным огнем ее чувственных губ. И хотя девушка была принцессой, и ей еще не исполнилось восемнадцати лет, немало мужчин не понаслышке знали, какие душистые у нее волосы, как сладки ее коралловые губы, как нежна на ощупь ее кожа, каким томным бывает ее взгляд – ибо принцесса эта была Маргарита Наваррская, дочь короля Александра Х.
Маргарита уже оделась, прихорошилась, отпустила всех своих дам и горничных и теперь просто вертелась перед зеркалом, любуясь собой и восхищаясь своим великолепным нарядом. Обращалась она к единственному, кроме нее самой, живому существу в комнате. То была скорее подруга, чем фрейлина принцессы.
Невысокая черноволосая и черноглазая девушка лет пятнадцати, чья кроткая красота терялась в ярких лучах ослепительной красоты Маргариты, встрепенулась и перевела свой мечтательный взгляд на принцессу.
– Простите, сударыня. Вы что-то сказали?
– Да, Матильда. Мне стало интересно, что же такого особенного ты увидела в окне?
Девушка, которую звали Матильда, смущенно опустила глаза.
– Ничего, сударыня. Ничего особенного. Просто я задумалась.
– О чем?
– О чем? – растерянно повторила Матильда. – Не знаю, сударыня. Будто бы и думала и чем-то, но уже не могу вспомнить, о чем.
Маргарита кивнула:
– Порой так бывает. Это в порядке вещей, особенно в твоем возрасте. Однако ты слишком уж часто уносишься в заоблачные дали, – добавила она с легким упреком, – и совсем не слышишь, что я тебе говорю.
– Мне очень жаль, сударыня, – виновато произнесла девушка. – Извините. Верно, вы что-то сказали, а я не расслышала?
– Я спросила, как я выгляжу. Хороша ли я сегодня?
– Вы прекрасны, как всегда, сударыня, – искренне ответила Матильда. – Просто загляденье!
– Но-но, дорогуша! – игриво погрозила ей пальцем Маргарита. – Ты не шибко заглядывайся. В твоем возрасте пора начинать присматриваться к парням... – Вдруг она помрачнела, отошла от зеркала и опустилась в кресло. – Только было бы к кому присматриваться. Все мужчины такие негодяи!
За три года службы у принцессы Матильда, девушка умная и смышленая, довольно хорошо изучила ее нрав, и эти симптомы были ей знакомы. Она присела рядом с Маргаритой и участливо спросила:
– Вы поссорились с господином Раулем?
Маргарита негодующе фыркнула:
– Да кто он такой, чтобы я с ним ссорилась! Он просто впал в немилость, и сегодня утром я велела ему убираться прочь. В последнее время он обнаглел сверх всякой меры, вообразил себя властелином моего сердца, вздумал указывать мне, что я должна делать. Возомнил о себе невесть что лишь на том основании, что спит со мной... Вернее, спал. Сегодня я приказала вышвырнуть его из дворца, пусть он отправляется в свое имение и там........... – Маргарита сказала, что, по ее мнению, должен делать г-н Рауль в своем имении, но из деликатности мы заменили ее слова многоточием.
Стыдливая Матильда в отчаянии возвела горе очи, однако промолчала. А Маргарита, тяжело вздохнув, продолжала:
– Да и я хороша, раз позволила этому самодовольному ничтожеству вскружить мне голову. Поделом мне! А ведь сначала он был так мил со мной, так обходителен, такой очаровашка... Ах, золотко! Все мужчины такие подлые создания, просто жуть берет. Для них не существует бескорыстной любви, во всем они ищут для себя выгоду. Если кто-то нравится мне, меня мало трогает, какое положение он занимает. Мне нужна только его любовь. Взамен я дарю ему свою – но ему этого оказывается мало. Почему такая несправедливость?
– Может быть, потому что вы принцесса?
– Да, я принцесса. Но ведь я также и женщина. Мне не улыбается властвовать в постели, я хочу отдаваться. А тупицы-мужчины понимают это так, будто я принадлежу им целиком, душой и телом. Поначалу их, конечно, сдерживает, что на людях я отношусь к ним, как принцесса к своим подданным. Но проходит совсем немного времени, и всякий, со свойственным мужчинам тщеславием, вбивает себе в голову, что мое превосходство над ним лишь показное, что на самом деле ему достаточно прикрикнуть на меня, и я враз подчинюсь его воле.
– Неужели они все такие? – спросила Матильда, устремив на принцессу задумчивый взгляд своих красивых черных глаз.
– Нет, не все. Кроме этих наглых, эгоистичных, самовлюбленных негодяев, есть еще сумасброды, вроде кузена Иверо. Рикард весь пошел в отца – тот некогда похитил у императора дочь и женился на ней, а теперь его сынок мечтает провернуть нечто подобное со мной. Можно не сомневаться, что случись это, мой папочка, в отличие от покойного Корнелия Юлия, был бы только рад и с превеликим удовольствием назвал бы Рикарда своим сыном.
– Господин Рикард любит вас.
– Не спорю. Если кто-то и любит меня бескорыстно, так это Рикард. В сущности, он хороший человек. Я не верю ни единому слову из того, что говорит мне о нем Жоанна.
– Да, да, – сказала Матильда. – Я тоже заметила, что госпожа Жоанна не очень высокого мнения о господине Рикарде. Она плохо думает о нем.
– Глупости! – отмахнулась Маргарита. – Она говорит о нем всякие гадости, это верно. На самом же деле он ей нравится, и она хочет выйти за него замуж, поэтому для подстраховки старается очернить его в моих глазах – чтобы я случаем не покусилась на него. Но меня не проведешь. Я знаю, что Рикарду плевать на корону, ему нужна только я.
– Так почему же вы...
– И ты туда же! – возмущенно перебила Матильду принцесса. – Вы что, уже спелись с Еленой? Она, сводница такая, все уши мне прожужжала, рассказывая, как страдает ее милый братец, как он сохнет по мне. Что, мол, мешает мне утешить его? А сама бережет свою невинность для первой брачной ночи, чтобы похвастаться перед мужем: вот видишь, какая я порядочная и неиспорченная, не поддалась губительному влиянию кузины-развратницы... Тьфу на нее!
– Боюсь, сударыня, – не унималась Матильда, – вы превратно истолковали мои слова. Я вовсе не предлагаю вам взять господина Рикарда в любовники. Я только хотела спросить, почему бы вам не выйти за него замуж.
– Нет-нет, я правильно тебя поняла. И ты, и Елена, и дядюшка Клавдий, и мой дражайший отец – все вы предлагаете мне одно и то же, только в разной форме. Ну, нетушки, ничего у вас не получится! Утешить его я, конечно, утешу, и очень скоро, может быть, на днях... А может и нет. Чесно говоря, я боюсь приближать его к себе, у него с головой не все в порядке. Пока мы с ним просто друзья, он держит себя в рамках приличия, но когда наша дружба перерастет в нечто большее... Эх, помяни мое слово, Матильда, я еще горько пожалею об этом.
Девушка растерянно покачала головой:
– Простите, сударыня, но я не понимаю вас.
– Поймешь, когда мы с Рикардом разойдемся.
– А почему вы должны разойтись?
– Какая же ты неугомонная! – несколько раздраженно произнесла Маргарита. – Ну, как ты не можешь понять, что на одном Рикарде свет для меня клином не сошелся. Кроме него, есть еще много интересных мужчин.
– Ах, сударыня! – воскликнула Матильда, всплеснув руками. – Подумайте, наконец, о своей бессмертной душе!
– Ой! – Маргарита подскочила, как ужаленная. – Снова за свое?
Матильда потупилась.
– Прошу прощения, сударыня, я не нарочно. Я просто подумала, что с каждым днем вы все глубже погрязаете в пороке, и...
– Замолчи! Я ведь запретила тебе читать мне нотации. А ты злоупотребляешь моей благосклонностью.
– О нет, сударыня, я и не думала злоупотреблять вашей добротой ко мне. Просто вчера монсеньор Франсуа...
– Франциско, Матильда. Когда уже ты научишься правильно говорить? Твое блуаское произношение порой раздражает меня... Так ты вчера снова была на исповеди у нашего драгоценнейшего епископа?
– Да, сударыня, была.
– И, разумеется, вы опять обсуждали мое поведение?
– Ну, да. Монсеньор Франциско сказал, что если я люблю вас, то должна заботиться о спасении вашей души. Он рассказывал, как страдают в аду блудницы... – Матильду передернуло. – Это ужасно, сударыня! Мне страшно подумать, что рано или поздно вас постигнет кара Божья.
Маргарита досадливо поморщилась.
– Хватит, золотко, – ласково промолвила она. – Моя душа принадлежит мне, и я как-нибудь сама позабочусь о ее спасении. Ну а что до монсеньора епископа, то отныне я запрещаю тебе ходить к нему на исповедь. Ка-те-го-ри-чес-ки.
– А как же...
– Я попрошу Бланку, чтобы она рекомендовала тебя своему духовнику, падре Эстебану. Он тоже изрядный ханжа, но человек весьма порядочный и тактичный. Ясно?
– Умгу...
– Это мой приказ, Матильда. Я не хочу, чтобы ты стала истеричкой по милости этого бешеного пса в епископской мантии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81