Он высоко ценил Карла, иначе не посылал бы его теперь в Гайду, но, видимо, все же недооценил.
Я выиграю эту кампанию, решил Карл, хотя возможностей для этого пока не видел. Однако стратегический рисунок, сложившийся в его воображении при виде больных глаз императора, сулил Карлу задачу неимоверной сложности и красоты.
На следующий день он выехал в Гайду.

6

Это было необычное путешествие, случившееся по странному стечению обстоятельств и оказавшееся совсем не тем, что предполагал Карл, отправляясь в путь. Он собирался заглянуть ненадолго в южное крыло, найти кое-какие свои старые рисунки, может быть, еще что-то и уйти восвояси. Однако нежданно-негаданно прогулка по пустым пыльным залам отеля ди Руже превратилась в путешествие в его собственное прошлое, обретавшее здесь и сейчас почти физическую реальность. Карл оказался среди вещей, принадлежавших ему когда-то давно и так же давно переставших быть его собственностью, но неожиданно вернувшихся к нему по прихоти властной и изменчивой Хозяйки-Судьбы.
Он выезжал тогда из Номоны в неизвестность, и, как много раз до и после этого, его тогда больше интересовало настоящее, чем прошлое и уж тем более будущее, которое еще только предстояло создать. Сорок три года назад Карл бросил все эти вещи и ни тогда, ни позже, в уже состоявшемся будущем, не сожалел о потере и не возвращался жадной памятью вспять. И вот они, эти вещи – без какого-либо усилия с его стороны – вернулись к нему и находились теперь во дворце, который он тоже однажды – тридцать лет назад – покинул с таким же точно равнодушием, с каким оставил до того за спиной свой обоз. Покинутые вещи лежали в покинутом доме, и неожиданно для самого себя Карл задумался над тем, кто в конце концов вернулся и к кому? Вещи ли вернулись к своему хозяину или он к ним? Возможно, правильными были обе точки зрения. Вещи вернулись к нему и вернули часть его собственной жизни, превратившейся волей времени и пространства в прошлое. Но зато в присутствии своего человека вещи обрели смысл своего существования и свою истинную ценность.

7

Картографический кабинет находился почти посередине длинной анфилады залов, составлявшей ось южного крыла. На стенах зала с вызывающей восхищение точностью были воспроизведены карты из атласа Брена, а потолок открывал взору звездное небо в день зимнего солнцеворота, каким его можно было увидеть в Приморье и каким запечатлел его двести пятьдесят лет назад великий Теодор Брен. Случайно или нет, но кожаные тубусы с большими полотнами коллекции Карла и с его картами были сложены именно в этом помещении.
Карл остановился около стоящего как раз посередине зала огромного бронзового глобуса работы Леонарда Свана и посмотрел на большую карту ойкумены, находившуюся напротив окон. Однако даже его глаза с трудом могли рассмотреть все детали сложного цветного рисунка в царившей здесь многие годы мгле. Тем не менее желание увидеть подробности оказалось настолько сильным – даже несмотря на то что Карл великолепно помнил эту карту, – что он вернулся к окнам и просто сорвал тяжелые портьеры, закрывавшие их, заодно обрушив и карнизы из золоченого кедра. Свет дня хлынул в зал, и, обернувшись, Карл увидел «Генеральный План Обитаемого Мира в Проекции Нестора Ширка» во всем его неутраченном великолепии. Краски за прошедшие тридцать лет ничуть не потускнели, и золото не поблекло и не осыпалось. По-прежнему голубые линии рек тянулись от бронзовых массивов горных цепей к темной сини Великого океана через равнины и плоскогорья, долины и низины, расцвеченные восемнадцатью оттенками зеленого. Золотые и серебряные города, карминные нити дорог и трактов, ультрамарин озер и заливов, темная зелень лесов…
Карл стоял несколько минут перед картой, изучая ее, вспоминая, принимая в себя. Как и следовало ожидать, живописный образ породил сложную работу его никогда не знающей покоя души. И хотя ничего еще не было известно наверняка, но рисунок будущей войны уже вполне сложился и зажил своей собственной жизнью, когда, оторвавшись наконец от созерцания поля грядущей битвы, Карл подошел к поленнице тубусов с картами, сложенных у основания расписанной фреской стены. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы найти тот потертый футляр из черной кожи, который он взял с собой когда-то, выезжая из столицы на запад. Старая кожа полопалась и посерела, как будто поседела, но раскрылся тубус неожиданно легко. Карл достал свернутый в рулон, пожелтевший и ломкий холст с картой Гайды и, осторожно развернув, расстелил прямо на пыльном полу. Гайда.

8

Через три недели он прибыл в ставку Западной армии. Весь путь от столицы Карл проделал верхом, совершая ежедневно максимально возможные переходы, но в тридцати лигах от Гайды интуиция подсказала ему, что он не прав. Тогда Карл пересел в возок, повесил перед собой карту провинции и весь оставшийся отрезок пути пил крепкое войянское вино и, раскачиваясь в такт движению возка, грезил наяву, разыгрывая в уме бесконечные битвы с Венедиктом Хишем. В ставку он прибыл ночью в проливной дождь, проиграв к этому времени гароссцу три десятка сражений.
Возок остановился перед губернаторским дворцом, Карл вылез под дождь, постоял, покачиваясь под холодными струями, и пошел на неверных ногах к лестнице. Вокруг него сомкнулось каре телохранителей, и это оказалось очень кстати, потому что, едва войдя во дворец, Карл едва не потерял равновесие, но гвардейцы успели подставить ему свои крепкие плечи, и все обошлось.
Во дворце его ожидал торжественный прием. Оказывается, губернатор Старин заранее расставил на пути следования Карла наблюдателей и кто-то из этих настырных людей опередил его возок, тащившийся последние несколько лиг по превратившейся в болото дороге. Побуждения графа Старина и следствия, вытекавшие из его предусмотрительности, были вполне очевидны. В Гайде ожидали императора, и то, что вместо него прибыл никому толком не известный военачальник, оказалось для городской знати и находившихся в городе командиров неприятным сюрпризом. Тем не менее проигнорировать прибытие главнокомандующего они все-таки не посмели.
Мокрый с головы до ног, поддерживаемый гвардейцами, Карл вошел в ярко освещенный зал и остановился на пороге. Он обвел собравшихся людей тяжелым взглядом смертельно усталого и основательно выпившего человека, хотел что-то сказать, но слова, готовые воплотиться в звуки членораздельной речи, были убиты на месте сильнейшей отрыжкой. Впрочем, смущаться Карл не умел. Поэтому, отдышавшись и вытерев рот тыльной стороной ладони, он все-таки сказал то, что намеревался сказать.
– Завтра, – сказал он. – Все завтра! Бал, вино, женщины и музыка… Завтра. Горячую ванну, – приказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Горячий ужин, постель и бабу туда же! Все, господа, время пошло!

9

Шаг, еще шаг и еще один. Поворот, шаг в сторону, улыбка женщины, полагавшей, что он ее хочет, двойной шаг…
Нагретый воздух дрожит, высокие голоса альтов заставляют шевелиться волосы на загривке, мечется пойманная в клетку ребер душа.
Шаг, еще шаг, рука…
Ах, пропади все пропадом! Танцевать Карл не любил. Любил когда-то, но давно забыл, зачем это нужно. И женщина эта, безымянная, потому что и имя и титул забылись в то же мгновение, как были произнесены, светловолосая и зеленоглазая женщина ему была не нужна тоже. Но правила игры требовали, чтобы Карл танцевал, и он вел женщину через бальную залу, совершая бессмысленные, но необходимые движения, изображая искренний интерес вполне ожидаемого свойства, шел и вел свою визави.
Шаг, еще шаг, поворот, взгляд…
Вот! Он увидел ее и сразу же понял: это она, та единственная женщина, которая ему действительно была теперь нужна.
Счастливая женщина, подумал Карл, изучая ее лицо. Красивая и счастливая.
Женщина танцевала с кем-то из его командиров, но взгляд ее, как и сердце, принадлежали другому. Этот кавалер танцевал всего в нескольких парах от нее, но и он не принадлежал той даме, которую вел в танце. Он был высок и хорошо сложен. А еще он был молод и страстно влюблен. Что могло быть лучше этого?

10

За час до начала бала к нему зашел субинтендант Вайль. Как и положено интенданту, он был толст и плешив, одышлив и неряшлив в одежде. В общем, он был именно таким, каким должен был быть. Он бочком протиснулся в кабинет Карла, пугливо втянув голову в плечи и нещадно потея, быстро осмотрел помещение рыскающим взглядом маленьких бесцветных глазок, едва видимых на заплывшем жиром лице, и робко присел на предложенный ему стул.
– Как служба? – с любопытством спросил его Карл.
– Нормально, – пожал Вайль толстыми плечами. – Какая наша служба?! Краду помаленьку, тем и жив.
– И много украли?
– Достаточно, – подумав, ответил интендант, но выражение его лица говорило об обратном.
– Рад за вас, – усмехнулся Карл.
– А уж я-то как рад! – усмехнулся в ответ Вайль. – Не поверите, господин маршал, завел себе молодую любовницу, ну вы понимаете…
– Понимаю, – кивнул Карл. – Хотите вина, Василий?
– Ни в коем случае! – протестующе поднял свои пухлые ручки Вайль. – От вина, Карл, как вы, может быть, помните, я засыпаю. А мне еще работать… до утра.
– Тогда могу предложить воду.
– Я бы выпил пива, – нейтральным тоном сообщил субинтендант. – Но у вас его нет.
– Нет, – согласился Карл. – Итак?
– Шпиён на шпиёне, – грустно сообщил Вайль. – А кто не шпион, тот предатель или мятежник. Гнусные люди, Карл, совершенно отвратительные, но других у Единого для нас теперь нет.
– А у вас много людей?
– Не много, недостаточно. Я читаю ситуацию, как дневник простушки. Ничего особенно интересного, но захватывает.
– Ну так расскажите мне, Василий, что-нибудь из ее впечатлений. Может быть, меня это даже развлечет.
– Может быть, – кивнул интендант. – Может быть. Нас здесь сильно не любят, Карл, очень сильно. Однако пока боятся.
– Но долго это не продлится, не так ли? – спросил Карл.
– Есть мнение, что вы можете разбить гароссцев.
– Вот как! – Карл был искренне удивлен. Сам он придерживался прямо противоположного мнения. Пока.
– У вас хорошая репутация, Карл, – помолчав несколько секунд, объяснил Вайль. – И, как это ни странно, слухи о ваших подвигах достигли здешних мест едва ли не раньше вас. Правда, некоторые уже успели заметить, что вы хам и самодур, Карл, и злоупотребляете вином…

11

Шаг, приставить ногу, поворот…
Эти двое смотрели друг на друга так, что ошибиться в природе их чувств было невозможно.
Любовь, подумал Карл, наблюдая этот разговор глаз. Это любовь.
Он протянул руку своей партнерше, увидел на мгновение блеск в ее зеленых глазах и вздохнул. Разумеется, про себя.
Похоть это не любовь, милая, подумал он равнодушно. Это скотство. Мы с тобой скоты, дорогая, а они любовники.
Карл не завидовал. Зависть как сильное чувство или побудительный мотив ему была практически неведома. Однако и похоти, как он определил сейчас то, что раньше предпочитал называть страстью, он не испытывал тоже. Голова Карла была занята другим, сердце молчало, а желание ушло, как вода в сухой песок, в мягкую, податливую женщину, которую подложили ему в постель прошлой ночью.
Шаг, еще один, третий шаг, поворот… Счастливая женщина, снова подумал он. А будет еще счастливее, когда узнает, как ее любит ее герой!

12

Три удара.
Один из уважения к противнику.
Вы правы, мой друг, наглецов следует учить сталью.
Второй из уважения к себе.
Легкие победы дешево стоят.
Третий – на потребу публики.
Вам будет о чем рассказывать, друзья. Смотрите.
Четвертый удар должен был стать смертельным. Карл знал, как это сделать. Более того, он делал это неоднократно, вот только нынче у него были совсем другие планы. Он чуть изменил угол атаки своего меча, и чужой меч ударил его в бок. В последний момент Карл, впрочем, сместил свое тело вправо, чуть-чуть, едва заметно (и кто бы это смог заметить?), но достаточно, чтобы уберечь ребра. Однако кожей и кровью он пожертвовал сполна. Его противник сам не ожидал такого быстрого и эффектного финала, он растерялся и отступил на шаг назад, открывая грудь, но убивать его Карл не собирался.
Маршал Ругер пропустил удар, вздрогнул, отшатнулся, едва устояв на подкосившихся ногах, и с удивлением посмотрел на свой бок. Кровь, хлынувшая из широкой раны, быстро пропитала ткань белой рубашки. Кто-то вскрикнул, кто-то что-то быстро сказал, но Карл, по-видимому, не должен был обращать внимание на что-нибудь, кроме быстро расползающегося по рубахе кровавого пятна.
«Я убит? – подумал он равнодушно. – Тяжело ранен? Где-то так. Теперь самое время красиво упасть».
– Что?.. – хрипло спросил Карл Ругер и начал медленно оседать на землю.

13

Состояние раненого было окутано туманом неопределенности, но легко угадывалось привыкшими читать между строк людьми. Личный доктор командующего говорил о «легком недомогании», вызванном поверхностными повреждениями кожных покровов. Это было правдой, но лекарю не верили, потому что больной на людях не появлялся, а те немногие, кого он принимал у себя, выходя из покоев маршала, предпочитали хранить многозначительное молчание. Особенно многозначительны были тоскующие глаза Якова Герца – грандмэтра арбалетчиков – и горделивая осанка генерал-капитана Верина, назначенного временно исполнять обязанности главнокомандующего.
Неделя прошла в неизвестности и тревоге. Маршал Ругер по-прежнему был недостижим, но жизнь армии и провинции на месте не стояла, и озабоченные неотложными делами люди мало-помалу начали торить тропу к дому Августа Верина. У них просто не было другого выхода, а барон Верин решать их проблемы не отказывался. Он их решал. Как мог. Иногда.
Между тем дожди прекратились, дороги просохли, а слухи о приближающейся армии коннетабля Хиша гуляли уже по всей провинции. Солдаты нервничали, губернатор умолял главнокомандующего «сделать хоть что-нибудь», но к маршалу Ругеру его не допускали, а генерал-капитан Верин отговаривался отсутствием точной информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66