Завещание, наследство! Правду говорит священник или это глупая и жестокая шутка? И сам священник — действительно ли он живой человек или видение, плод больной фантазии несчастной женщины? Донья Пака онемела и лишь испуганно смотрела на дона Ромуальдо.
— Вам нечего пугаться, сеньора. Наоборот: я с большим удовольствием сообщаю донье Франсиске Хуарес, что пришел конец ее страданиям. Господь, испытав лишениями вашу кротость и ваше смирение, захотел вознаградить вас за эти добродетели, вызволить из того бедственного положения, в коем вы прожили столько лет.
У доньи Паки слезы текли ручьем, и она по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Так велики были ее волнение, изумление и радость, что образ Бенины тотчас вылетел у нее из головы, как будто загадочное исчезновение служанки произошло много лет назад!
— Понимаю, — продолжал священник, пододвинув свой стул поближе и положив руку на запястье доньи Франсиски,— понимаю ваше смятение... Внезапный переход от несчастья к благоденствию не может не потрясти душу человеческую. Было бы хуже, если б вы отнеслись к этому безучастно... Поскольку дело это важное, требующее особого внимания, давайте, сеньора, о нем и поговорим, оставив пока в стороне то, что вызвало у вас такое беспокойство... Не стоит так убиваться по служанке или подруге... Наверняка объявится!
Эти слова опять напомнили донье Паке о Нине, о ее загадочном исчезновении. Услышав в голосе дона Ромуальдо бодрые нотки, она решила про себя, что этот добрый священник, покончив с основным делом, расскажет и о старой служанке, с которой, без сомнения, ничего страшного не случилось. И мысли госпожи, повернувшись, словно флюгер, обратились к наследству, отвлекшись от всего остального; священник заметил, что она жаждет дальнейших сведений и поспешил приступить к своей миссии:
— Вы, очевидно, знаете, что несчастный Рафаэль отошел в лучший мир одиннадцатого февраля...
— Нет, сеньор, я не знала. Ах, упокой господь его душу!
— Это был святой человек. И единственным его заблуждением было то, что он боялся связать себя супружескими узами и отвергал все прекрасные партии, которые мы, его друзья, ему предлагали. Последние годы он жил в небольшом поместье, которое называется «Смоковницы Хуареса»...
— Я знаю это имение, оно принадлежало моему деду.
— Совершенно верно, дону Алехандро Хуаресу... Так вот, Рафаэль заболел там воспалением печени, и недуг этот свел его в могилу на пятьдесят шестом году жизни. А какой был мужчина, сеньора Франсиска, ростом почти с меня, руки и плечи тоже не хуже, широкая грудь и пышущее здоровьем лицо!..
— Ах!..
— Когда мы вместе охотились на кабанов или оленей, он от меня не отставал. А дух его был сильней тела. Ему нипочем были ни ливень, ни голод, ни жажда. И вот видите, этот благородный дуб- сломался, как тростинка. Через месяц-другой после того, как он заболел, у него можно было пересчитать все ребра... Таял на глазах...
— Ох!..
— Ас каким смирением принял он свой недуг, считал его божьей карой, против которой нельзя роптать, а нужно принимать ее с благостью в сердце! Бедный Рафаэль, сущий ангел!
— Ах!..
— Меня в то время в Ронде не было, в интересах нашего города я переехал в Мадрид. Но когда я узнал о тяжелом недуге моего лучшего друга, вернулся... Месяц ходил за ним... Какая жалость!.. Умер у меня на руках.
— Ох!..
Эти восклицания сопровождались вздохами, шедшими из глубины души доньи Паки и срывавшимися с уст, словно птицы, которые летят из открытой клетки на все четыре стороны. Совершенно искренне и благородно, не лелея в эти минуты мысли о вероятном наследстве, она скорбела вместе с доном Ромуальдо о славном холостяке из Ронды.
— Словом, сеньора, умер он как истинный католик, успел позаботиться о наследниках...
— Ах!..
— Он составил завещание, в котором треть своего имущества завещал племяннице во втором колене Кле-менсии Сопелана — вы ее знаете? — супруге дона Родриго дель Кинтанар, брата маркиза де Гвадалерсе. Оставшиеся две трети — частично на благочестивые цели, частично на помощь тем родственникам, которые по несчастному стечению обстоятельств, из-за неудач в делах или по каким другим причинам обеднели. Так как вы и ваши дети относитесь к таковым, то, естественно, входите в этот список в числе первых и...
— А!.. Все-таки бог не пожелал допустить, чтобы я умерла в такой постыдной нищете. Благословен будь во веки веков наш избавитель, справедливейший и милосерднейший святый боже!..
Излив душу, несчастная донья Франсиска разрыдалась, сложила руки на груди и стала на. колени, а добрый слуга божий, убоявшись, как бы такой взрыв чувств не закончился истерикой, подошел к двери и похлопал в ладоши, чтобы кто-нибудь принес стакан воды.
XXXIII
Воду принес сам Фраскито, и, пока хозяйка дома пила и приходила в себя после такого потрясения, дон Ромуальдо сказал увядшему кавалеру:
— Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с доном Франсиско Понте Дельгадо, уроженцем Альхесираса?.. Сколько лет прошло... Ведь вы — троюродный брат Рафаэля Антринеса, о кончине которого вам, должно быть, известно?
— Так он умер? О, я не знал! — просто ответил Понте.— Бедный Рафаэлито! Когда я был в Ронде в пятьдесят шестом году, незадолго до падения кабинета Эспартеро1, он еще пешком под стол ходил. Потом раза два или три мы встречались в Мадриде... Здесь он обычно проводил осень, был завсегдатаем Королевского театра, дружил с семей-
1 Эспартеро Бальдомеро (1793—1879) — генерал и политический деятель, возглавлял испанское правительство в 1854—1856 гг.
ством Устарис, на выборах поддерживал Риоса Росаса ... Бедный, бедный Рафаэль! Отличный друг, искренний и сердечный человек, страстный охотник!.. Мы сходились с ним во всем, кроме одного: он любил сельскую жизнь, его постоянно тянуло в деревню, я же терпеть не могу поля и рощи, всю жизнь провел в городах, отдавая предпочтение столице...
-— Присядьте, пожалуйста,— сказал дон Ромуальдо, хлопнув ладонью по сиденью мягкого стула, из которого густым облаком поднялась пыль.
Через минуту, когда наш галантный кабальеро узнал о том, что ему достанется часть наследства Рафаэля, он был так ошарашен, что едва не брякнулся в обморок, и допил всю воду, которая осталась после доньи Франсиски. Теперь уместно будет указать на идеальное соответствие особы священника его родовому имени Седрон , ибо ростом, крепким сложением и даже цветом кожи он напоминал могучий кедр; если сравнивать людей с деревьями, между ними можно найти сходство и даже родство. Кедр высок, а кроме того, красив, благороден, древесина его хотя и ломкая, но приятна глазу и пахуча. Таков был и дон Ромуальдо: высокий, крепкого сложения, загорелый, а кроме того — добрая душа, безупречный служитель церкви, светский человек в той мере, в какой это допустимо для священника, пастырь, умеющий убеждать, терпимый к человеческим слабостям, приветливый, в высшей степени сострадательный, во всех делах соблюдавший такт и меру, что особенно ценно для человека его положения. Одевался он хорошо, но без претензии на элегантность, курил хорошие сигары, ел и пил все, что необходимо для поддержания крепкого и сильного тела. Огромные руки и ноги вполне гармонировали с могучим торсом. Крупные и резкие черты лица благодаря своей пропорциональности и правильности делали его красивым, такое лицо можно изваять в стиле Микеланджело, чтобы украсить импост, консоль или портал, дополнив его фестонами и гирляндами.
Перейдя к подробностям, которые, естественно, очень интересовали наследников Рафаэля, Ромуальдо Седрон охотно рассказал им обо всех пунктах завещания, и донья Пака и Понте слушали его с религиозным благоговением. Душеприказчикам, кроме Седрона, были дон Сандалио
1 Р и о с-и-Р о с а с Антонио де (1812 — 1873) — председатель испанского конгресса в 1863 г.
2 От исп. сейго — кедр.
Матурана и маркиз де Гвадалерсе. В той части завещания, которая особенно интересовала присутствующих наследников, Рафаэль распорядился следующим образом: Обдулии и Антоньито, детям своего двоюродного брата Антонио Сапаты, он оставил ферму «Альморайна», но только в пожизненное пользование. Душеприказчики предоставят в их распоряжение доходы от этой фермы, а после смерти Антонио и Обдулии она будет разделена на две равные части и перейдет к их наследникам. Донье Франсиске и Понте, как и многим другим родственникам, он назначил пожизненную пенсию в виде ренты за счет процентов с государственных ценных бумаг, составлявших основной капитал завещателя.
Слушая священника, Фраскито без конца заправлял за уши свои поредевшие кудри. А донья Франсиска так и не могла понять, что же происходит, ей казалось, она грезит. Затем ее охватило лихорадочное возбуждение, в порыве ликования она вышла в коридор и крикнула:
— Нина, Нина, поди сюда, у нас такая новость!.. Мы теперь богатые!.. То есть мы уже не бедняки!..
И тут она вспомнила, что Бенина исчезла, и, вернувшись в гостиную, разрыдалась и сказала Седрону:
— Простите меня, я забыла о том, что потеряла спутницу своей жизни...
— Скорей всего, она объявится,-— вновь успокоил ее священник.
— Объявится,— эхом откликнулся Фраскито.
— Если бы даже она умерла,— заявила донья Франсиска,— я уверена, что моя невыразимая радость заставила бы ее воскреснуть.
— Мы еще поговорим об этой женщине,— сказал Сед-рон.— А пока что вернемся к тому, что представляет для вас главный интерес. Душеприказчики, зная, что вы и сеньор Понте находитесь в очень стесненных обстоятельствах по причинам, которые я не хочу сейчас обсуждать (да в этом и нет надобности), решили, сообразно с волей завещателя, давшего им широкие полномочия, не дожидаясь, пока будет произведена точная оценка наследуемого состояния за вычетом королевских налогов и прочая и прочая...
Донья Пака и Фраскито, слушавшие его затаив дыхание, едва не задохнулись.
— Так вот, они решили... вернее, мы решили месяца два тому назад выплачивать вам ежемесячно пятьдесят дуро в качестве временного пособия или, если хотите, аванса, пока не будет установлен точный размер пенсии. Вы понимаете?
— Да, да, сеньор, понимаем... прекрасно понимаем,— в один голос воскликнули оба наследника.
— Вы давно бы уже получили это пособие,— продолжал священник,— но мне стоило не мало труда установить ваше местожительство. У кого только ни спрашивал, ни допытывался, наверно, у половины мадридских жителей, и вот наконец... Мне еще повезло, что в этом доме я нашел и ту и другую дичь — простите мне охотничье выражение,— которую преследовал много дней...
Донья Пака поцеловала правую руку священника, а Фраскито — левую. Оба роняли слезы.
— Вам уже причитается пенсия за два месяца, и как только мы выполним необходимые формальности, каждый из вас тотчас получит...
Сеньору Понте показалось, что пол поплыл у него под ногами, и он ухватился за подлокотники кресла, как воздухоплаватель за борт гондолы.
— Мы готовы выполнить все, что вы скажете,— сказала донья Франсиска, а про себя подумала: «Этого не может быть, это сон».
Радость, переполнявшую душу вдовы, омрачало лишь то, что Нина не может разделить ее с ней. Как бы угадав мысли вдовы, Понте Дельгадо сказал:
— Как жаль, что нет с нами Нины!.. Но не надо думать, что с ней обязательно произошло какое-нибудь несчастье. Правда, сеньор дон Ромуальдо? Это могло быть и...
— Сердце мое говорит мне, что она жива и здорова и сегодня вернется...— объявила донья Пака с безграничным оптимизмом, ибо в эту минуту все вокруг виделось ей в розовом свете.— Наверняка она... Простите меня, сеньор, моя бедная голова идет кругом... я хотела сказать, что... Как только мне сказали, что пришел дон Ромуальдо, я, услышав это имя, решила, что вы — тот почтенный священник, у которого моя Бенина служит приходящей прислугой. Выходит, я ошиблась?
— Получается так.
— Людям, душа которых исполнена великого милосердия, свойственно скрывать это, отрекаться от самих себя, чтобы избежать изъявлений благодарности и огласки своих святых добродетелей... Сделайте милость, сеньор дон Ромуальдо, не скрывайте от нас свои великие благодеяния. А правда ли, что вас за ваши добрые дела хотят сдедфть епископом?
— Меня?.. Первый раз слышу.
— Ведь вы из Гвадалахары, из тех краев?
— Да, сеньора.
— А есть у вас племянница, которую зовут донья Патрос?
— Нет.
— Вы служите мессу в церкви святого Севастиана?
— Нет, в церкви святого Андрея.
— Значит, вам не подарили на днях дикого кролика?
— Вот это возможно... ха-ха-ха... но точно боюсь сказать.
— Так или иначе, сеньор дон Ромуальдо, вы уверяете, что не знаете мою Бенину?
— Кажется... Нет, не могу утверждать, сеньора, что она мне незнакома. Я с ней как будто встречался.
— Ага! Значит, я права... Вы не представляете себе, синьор де Седрон, как я рада!
— Не горячитесь. Скажите, ваша Бенина ходит в черном, ей лет шестьдесят, и на лбу у нее бородавка?..
-— Это она, она самая, сеньор дон Ромуальдо: очень скромная, не по возрасту живая. .
— Другие приметы: просит милостыню в компании со слепым африканцем по имени Альмудена.
— Господи Иисусе! — воскликнула донья Пака, оторопев от изумления и страха.— Нет, это не она, избави бог, нет... Теперь я вижу, что вы ее не знаете.
И она посмотрела на Фраскито, как бы призывая его подтвердить ее слова. Понте глянул на священника, потом перевел взгляд на хозяйку дома — душу его терзали сомнения.
— Бенина — ангел,— робко сказал он.— Не знаю, просит она милостыню или нет, но все равно она — ангел, поверьте моему слову.
— Ну, это вы оставьте... Чтоб моя Бенина попрошайничала... шаталась по улицам с каким-то слепым!..
— По внешности — из арабов,— добавил дон Ромуальдо.
— Должен сообщить вам,— честно и простодушно сказал Понте,— что не так давно, проходя по площади Прогре-со, я видел, как она сидела у подножья памятника со слепым нищим, который смахивал на уроженца Риффа.
Так велико было смятение мыслей и чувств доньи Паки, что радость ее в мгновение ока обернулась печалью, она не хотела верить своим ушам, ей опять стало казаться, что собеседники привиделись ей во сне, и вся эта история с наследством — плод ее фантазии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34